здорово меня ненавидит и презирает.
Да ну, чушь.
Качаю головой, стараясь вытряхнуть нездоровый бред, что лезет в голову, потому что нечем заняться.
Мой жених любит меня. О чем ни единожды сообщал и мне, и папе.
Просто он устал и жутко измотан произошедшими вчера событиями, а также предстоящими хлопотами.
Оправдываю перед самой собой стоящего рядом оборотня.
— Винс, я могу переодеться в рабочую одежду девушек, прислуживающих гостям. Повязать платок, спрятав волосы. Меня все равно никто не знает. Да и волчицей от меня не пахнет. Ты же чувствуешь.
— А с глазами что сделаешь? Очки солнечные наденешь? — вроде как шутит в ответ, даже улыбку на губах не скрывает.
Только юмор жестокий и обидный. Для меня.
Неужели не понимает?
Задаюсь в очередной раз вопросом и хмурюсь.
Скорее всего, так и есть.
Но ничего, потерплю. Ему сложнее чем мне. Все заботы и управление стаей на нем одном.
Нахожу вполне логичное объяснение.
— Я линзы поставлю, а глаза в пол опущу. Никто и не взглянет на путающуюся под ногами прислугу. Вспомни. Ты и сам их никогда не различаешь, — дотрагиваюсь до мужчины, надеясь его задобрить.
— Мия, я устал от твоих глупых капризов, — сбивает мою руку с плеча жених.
Не больно физически. Но морально очень ощутимо. Будто от надоедливой мухи отмахивается.
Нет. Так нельзя.
Сжимаю кулачки и решаю хоть раз в жизни настоять на своем.
— Я пока еще дочка альфы, — дрожа внутри, стараюсь произнести фразу жестко и твердо. — И не стоит забывать об этом. Хотя бы до предания тела вожака земле.
— Вот потому, что Брис всю жизнь защищал и прятал тебя, Мия, я и надеюсь на твою благоразумность. Очень прошу: не создавай проблем, сиди тихо и не высовывайся. Неужели все старания твоего отца были напрасны? Вспомни, почему он погиб, — бьет словами Винс.
Больно.
Жестко.
Наотмашь.
До слез на глазах.
Ну еще бы я забыла…
Нет, никогда. Моё отражение в зеркале этого не позволит сделать.
Даже подходить к нему не надо, чтобы описать себя. Все изученные до мелочей особенности и недостатки я помню наизусть.
Нет, если брать в целом, то вполне здоровая девушка двадцати одного года. Невысокая, худенькая, тонкокостная.
Только вот седая. Не отдельными прядями, а целиком и полностью. Даже волчица моя, всегда прячущаяся внутри и практически не показывающая носа, не бурая, как все волки нашей стаи, а серебристая.
И глаза… Мои глаза тоже седые. Ни серые, ни карие, ни желтые, ни голубые, как были у отца и мамы, а белые. Никакие. И жуткие.
Конечно же я помню, почему погиб отец. Он погиб, потому что, мстил за свою семью. Жену, сына, дочь. За родных, попавших в западню по его недосмотру.
Восемнадцать лет он искал того гада, кто поджег наш дом, в котором заживо сгорели мама и братишка. А я выжила.
Почему?
Не знает никто. Но с того страшного дня трехлетняя девочка превратилась в блеклую моль. А волчица внутри нее почти умерла. Даже запах оборотня пропал, как и все сверхспособности нашей могучей расы.
Практически человек, а не двуликая. Но… омега. Та, что подойдет любому оборотню, составит хорошую пару и сможет подарить сильное потомство.
Да, отец вычислил преступника, Сайка, главу северо-восточного клана, которого земля носила все эти годы, не забирая к себе. И вызвал на бой. Честный. Один на один.
И победил. Отомстил за любимых, разодрав твари горло. Однако, не учел подлости членов стаи последнего. Обернувшись в последний момент человеком, Рик, брат Сайка, всадил в спину отца нож.
— Я помню, — произношу тихо, отступая к кровати и присаживаясь. — Помню.
— Вот и умница, — кивает, успокоившись, Винс. — Давай, не скучай. Через два дня я тебя выпущу. А сейчас для всех ты слишком слаба, больна и не можешь принимать гостей.
— Да, я понимаю.
— Прости, дорогая, но это самый лучший выход, — подойдя и погладив по лечу, направляется к двери Винс. — Тебя не должны видеть.
* * *
Оставшись одна, откидываюсь на кровати и закрываю руками глаза, прокручивая в голове свою такую длинную и короткую одновременно жизнь, начиная с трех лет.
Да, именно с трех. Потому что в тот жуткий день, восемнадцать лет назад, когда мерзавцы из северо-восточной стаи совершили нападение на наше поселение и подожгли дом альфы, отмечался мой день рождения.
Не помню всех подробностей, в памяти остались только фрагменты: улыбающаяся мама, моё ярко-голубое платье, с длинной пышной юбкой и рюшами по подолу и довольный Кейн, старший братишка с большущим букетом ярких воздушных шаров разной формы в одной руке и огромным белым медведем в другой. А после — огонь.
Огонь.
Везде, кругом, повсюду. Куда бы я не повернулась, куда бы не побежала, плача и зовя маму, папу и Кейна.
Только дым, гарь и огонь.
Его жаркие, крупные рыже-красные языки, так и тянущиеся ко мне, желающие заключить в свои объятия и обнять до смерти, до сих пор живут в моих снах, заставляя просыпаться ночами, задыхаться, подскакивать в постели и, схватившись за горло, уговаривать трусливое сердце вернуться из пяток на своё законное место.
А все последующие годы — это жизнь взаперти. Здесь, в поселении, в нашем доме, в моей комнате.
Да и можно ли назвать это жизнью?
Не знаю. Скорее существованием в ограниченном пространстве, где всё подчинено определенному распорядку и строгим правилам: не показываться незнакомцам, общаться только с ограниченным количеством оборотней, прошедших тщательнейшую проверку, и гулять лишь под присмотром, там, где разрешат и куда никого из посторонних не пустят и на пушечный выстрел.
Я не помню, каким был папа до дня, как погибла его обожаемые супруга и сын, а дочь чудом осталась жива. Но, уверена, более открытым, счастливым и свободным.
После всё изменилось.
Нет, отец не озлобился и не замкнулся