Читать интересную книгу Письма (1832-1856) - Федор Достоевский

Насчет денег я говорил Коронаду Филипповичу. Он сказал, что для него всё равно; наговорил несколько вежливостей — что обыкновенно при таких случаях бывает. Да что он мог говорить? Неужели он мог сомневаться? Я не знаю, зачем стал он Вас за этим беспокоить.

Напишите, сделайте милость, любезный папенька, долго ли Вы пробудете в Москве. Я думаю, Вы теперь беспокоитесь, хлопочете, и всё это через нас!! Чем мы возблагодарим Вас за это!

Вместе с Вашим письмом мы пишем и к тетеньке. Кажется, довольно вежливо.

(1) было: чередом (2) далее было: того

11. M. A. ДОСТОЕВСКОМУ 23 июля 1837. Петербург

С.-Петербург. Июля 23 дня.

Любезнейший папенька!

Сегодня суббота, и мы, слава богу, имеем время Вам написать хоть несколько строк: так мы заняты в продолженье всего времени. Вот уже близко к сентябрю, а вместе с этим и к экзаменам, и мы не можем потерять ни минуты в неделю. Только в субботу и в воскресенье мы бываем свободны; то есть Коронад Филиппович нам ничего не показывает в эти дни; а следовательно, только теперь сыскали время поговорить с Вами письменно.

Математика и науки идут теперь у нас чередом; также фортификац<ия> и артиллерия. По воскресеньям и субботам мы чертим планы и рисунки. Почти каждый день занимается со всеми Коронад Филиппович, и с нами двоими и особенно, потому что из всех, у него приготовляющихся, только мы хотим вступить в 2-й класс, а все прочие — в низший. Коронад Филиппович на нас надеется, более нежели на всех 8-рых, которые у него приготовляются. Скоро мы начнем учиться фронту у унтер-офицера, которого пригласил Коронад Филиппович, и займемся этим до самого вступления, то есть до декабря месяца. На фронт чрезвычайно смотрят, и хоть знай всё превосходно, то за фронтом можно попасть в низшие классы. И притом этим одним мы можем выиграть у его высочества Михаила Павловича. Он чрезвычайны<й> любитель порядка. Итак, судите же, сколько мы должны этим заняться, несмотря на то что после сентябрьского экзамена все должны ходить в Инженерный замок учиться фронту. — Что-то будет? Теперь одна надежда на бога. Мы не преминем приложить всё свое старанье.

Теперь у вас идет в деревне уборка хлеба, а это, как мы знаем, самое любимое для Вас занятие; мы не знаем, каков-то в вашей стороне урожай, какова-то у вас погода? Что касается до петербургской, то у нас прелестнейшая, итальянская. С Шидловским мы еще не видались и, следовательно, не могли ему отдать Вашего поклона.

Что-то поделывают в деревне наши братцы и сестрицы? Все, должны быть, досыта нагулялись, набегались, налакомились ягодами и загорели. Сашенька, думаем, чрезвычайно как подросла; ей полезен свежий воздух. Варенька, наверно, что-нибудь рукодельничает и, верно уж, не позабывает заниматься науками и прочитывать «Русскую историю» Карамзина. Она нам это обещала.

Что касается до Андрюши, то, наверно, он, и среди удовольствий деревни, не позабывает истории, которую он бывало и частенько ленясь <?> плохо знал. Осенью Вы повезете его, по-видимому, в Москву, к Чермаку, на порожнее место. — Так! Еще долго Вам будет пещись о воспитанье детей: нас у Вас много. Судите же, как мы должны просить бога о сохраненье Вашего драгоценного для нас здоровья.

С глубочайшим почтеньем и преданностью пребываем Вас сердечно любящие

Михаил и Феодор Достоевские.

Поцелуйте за нас всех братцев и сестриц.

12. M. A. ДОСТОЕВСКОМУ 6 сентября 1837. Петербург

С.-Петербург. Сентября 6-го дня 1837 года.

Любезнейший папенька!

Долго мы не писали к Вам, и наше долгое молчанье, должно быть, приносит Вам немало беспокойства, а особливо в таких обстоятельствах. Мы (1) теперь только нашли время уведомить Вас, так заняты; экзамен близко, беспрестанные приготовленья; всё совершенно сбивает с толку.

1-го сентября, как объявлено было в программе от Инженерного училища, мы должны быть представлены в замок. Мы явились все в назначенный срок и были представлены Коронадом Филипповичем инспектору Ломновскому и генералу Шарнгорсту, главному начальнику Инженерного училища. Генерал обошелся со всеми ласково, и всем приказано быть в готовности; ибо нас довольно часто будут призывать в Инженерное училище. Такая скука! Вот сейчас пришла бумага от генерала к Коронаду Филипповичу, чтобы нас всех представили в Инженерное училище. Не знаю для чего. Кажется, для аттестатов; ибо генерал приказал принести аттестаты от прежних заведений, где кто находился. Насилу дождались главного экзамена, который назначен 15-го числа. Всех кандидатов 43. Мы так рады, что так мало. Прошлого года было 120, а в прежние года 150 и более. И ученики Костомар<ова> всегда были одни из первых. Что же ныне, когда так мало! Правда, комплект есть 25, но, кажется, довольно забракуют; ибо все, по-видимому, пустые люди, и все в четвертый класс. Они, по-видимому, чрезвычайно боятся учеников Костомарова. Всем нам такое уваженье. Что-то дальше?

Уже долго и мы об Вас не имели никакого известия. Но мы и утруждать не смеем Вас в Ваших занятиях. Это письмо придет к Вам в то время, когда уже будет решаться наша участь, то есть будет настоящий экзамен. В будущем письме постараемся уведомить обо всем. Теперь наши занятия утроились. Самое время не поспевает за нами. Всегда за книгой. Ждем не дождемся экзамена. Теперь пишу к Вам на почтовых. Сколько дел после письма. Не больше 1/4 часа я писал к Вам его. — Еще скажу Вам, что принуждены были купить новые шляпы к экзамену; это нам обошлось в

14 р. С Шидловским мы не видались долгое время. Только нынче провели с ним час в Казанском соборе. Нам это хотелось давно; особенно перед экзаменом. Шидлов<ский> и Коронад Фил<иппович> Вам кланяются. Прощайте до будущего письма. Честь имеем пребыть всегда Вас любящие сыновья

Михаил и Феодор Достоевские.

(1) было: Но мы

13. M. A. ДОСТОЕВСКОМУ 27 сентября 1837. Петербург

27 сентября.

Любезный папенька!

Давно уже не писали мы к Вам, ожидая конца экзамена, который должен был решить судьбу нашу.

Еще прежде экзамена, на докторском смотре, сказали, что я слаб здоровьем; но это была только пустая оговорка. На это они не имели никакого основания, кроме разве того, что я не толст. Да и что могли они сказать, когда они не могли заметить ни одного из моих недостатков, потому что нечистота лица прошла, а на другое они и не взглянули. Впрочем, на эти недостатки они и не смотрят, ибо нынешний же год они приняли многих, у которых гораздо можно было бы больше заметить. Главная же причина, во-первых, должна быть та, что мы оба брата вступаем в один год, а другая та, что мы вступаем на казенный счет. Более я ничего не могу придумать. Отозвались же они так, что я не в состоянии буду перенесть всех трудностей фронта и военной службы, тогда когда здоровье мое совершенно позволяет мне быть уверенну, что я могу перенести еще гораздо более. Много слез стоило мне это — но что же было мне делать? Я надеялся, что еще можно будет как-нибудь это сладить. Да и К<оронад> Ф<илиппович> меня обнадеживал и уговаривал. Генерал с своей стороны, увидев мое свидетельство, готов был принять меня, ежели б на это был согласен доктор. Впрочем, это еще можно очень поправить. Время терпит. Они принимают еще и в январе. Главное дело теперь состоит в том, чтобы иметь свидетельство от какого-нибудь хорошего доктора, который бы поручился в моем здоровье. Кто же лучше может это сделать, как не М<ихаил> А<нтонович> Маркус. Он в Петербурге имеет большой вес. Притом же он в этом месяце, как слышно, должен быть в Москве. Одно его слово может переменить всё дело. Меня приняли бы в училище и без того, но боятся, ибо нынешний год — чего никогда не бывало — умерло у них пять человек.

Генерал очень добрый человек. К<оронад> Ф<илиппович> советует написать Вам к нему письмо, в котором Вы бы попросили его допустить меня к экзамену и упомянули, что мы просили государя. Брат держал экзамен с честию. Мы наверно полагали, что он будет в числе первых, ибо ни у кого почти нет более его баллов. Из геометрии, истории, французского и закона он получил полные баллы, то есть 10. Из прочих всех по 9. Чего почти ни у кого не было. Несмотря на всё это, он стал 12-м; ибо теперь, вероятно, смотрели не на знания, но на лета и на время, с которого начали учиться. Поэтому первыми стали почти все маленькие и те, которые дали денег, то есть подарили. Эта несправедливость огорчает брата донельзя. Нам нечего дать; да ежели бы мы и имели, то, верно бы, не дали, потому что бессовестно и стыдно покупать первенство деньгами, а не делами. Мы служим государю, а не им. Но это еще ничего, потому что личное достоинство никогда не затмится местом, и если он стал не первым — чего он совсем не заслужил, — то в училище он может быть первым. Главное же дело состоит в том, что генерал объявил, что нет ни одной казенной ваканции; след<овательно>, несмотря на разрешение государя, принять его не могут на казенный счет. Беда, да и только! Где же взять нам теперь 950 р.? Неужели отдать последнее? Вы уже и так всё отдали, что имели. Боже мой! Боже мой! Что с нами будет! Но Он нас не оставит. Одна надежда на Него.