пошло не по плану.
Сержант кивнул моему приказу, а я просто отошёл в сторону и закурил.
Сейчас моя группа проводит операцию в квадрате, скрытом лесополосой. Здесь, под Харьковом, была обнаружена одна из секретных лабораторий. В этом месте работали несколько физиков-ядерщиков, которых неонацисты удерживали насильно, с целью разработки ядерного оружия. Однако их планам было не суждено сбыться, и мы захватили стратегически важный объект. Теперь моим ребятам осталось только вывезти заложников из лаборатории в безопасное место на территории России. К моему удивлению лаборатория особо не охранялась. И это меня очень настораживало. Тут могло быть два варианта – либо лабораторный комплекс так тщательно скрывали, что боялись привлечь лишнее внимание к данной местности, либо люди противника где -то рядом. Времени на осмотр территорий дронами у нас нет, так как основные наши позиции расположены далеко. Поэтому будем проводить эвакуацию в слепую, под собственным прикрытием. И пока я всматриваюсь в густую зелень поросли деревьев, чтобы не пропустить какую бы то ни было «неожиданность», в моей голове отчего-то всплывает фраза Наполеона Бонапарта: "Если ты знаешь, что у твоего врага есть два пути к победе, то будь уверен, он использует третий". Похоже Бонапарт знал о чем говорит, но не дай Боже сегодня оказаться Наполеону правым.
– Товарищ капитан, подъехала машина, – отвел меня от моих мыслей мой боец.
– Командуй, чтобы грузились. Но держите обстановку на контроле. В здании точно больше нет гражданских?
– Остались только покойники, после перестрелки.
– Начинайте, сержант, – сказал я, и достал из чехла бинокль, рассматривая вокруг здания растительность.
Сердце моё как-то не спокойно билось. Слишком всё гладко. Не может такого быть. И кажется в эту гладкость я бы не поверил, даже если бы мне сверху был послан знак, что всё пройдёт хорошо.
Парни начали выводить гражданских, но тут не успевший далеко уйти от меня мой сержант резко осел на колени, а затем упал на землю. Я понял, что выстрелил снайпер, попав прямо в голову моему солдату. После этого выстрела стали звучать и другие.
– Пошла жара, ребята! – закричал я. – Новосёлов, Максименко, Коновалов, прикрываем гражданских! Остальные за мной, россыпью по флангам.
Пули летели, словно невидимые градины при сильном ветре – непрерывно и хаотично, разрывая воздух и решетя деревья. Боковым зрением замечаю, как кое-кто из моих ребят падает сраженный этим градом. Страх спирает дыхание, разгоняя пульс до невиданной скорости, вливая оглушительную порцию адреналина в кровь, словно для того, чтобы мой организм немедленно включил режим самосохрания. И через минуту начинает казаться, что я больше не человек, а боевая машина, лишенная чувств и эмоций, идущая к заданной цели и выполняющая боевую задачу: сохранить жизнь себе, своим бойцам и заложникам. Но перевес в силе явно не на нашей стороне. Густая поросль мешает вести прицельный огонь, поэтому магазины с патронами таят, как мороженое на солнце. Я знал, мои ребята будут сражаться до последней пули, но понимал, что нам удастся спастись далеко не всех.
Продвинувшись вперед еще несколько десятков метров, я прислонился спиной к дереву, показывая бойцам, чтобы они сделали то же, самое. Вокруг был настоящий ад. Словно демоны, что не видимы для людского глаза, точно и чётко стреляли с близкого расстояния. Я присел на корточки под кроной огромного дуба. Пули бесконечным потоком летели в мою сторону и у меня не было никакой возможности пойти в наступление. А группа моих ребят заметно поредела. От этой безвыходности чувства гнева и ненависти к противнику перемешивались во мне, как энергетический коктейль, выпив который чувствуешь приток нескончаемой силы, словно только что получил дополнительный бонус к одной своей реальной жизни или же вообще стал бессмертным. И теперь уже не важно сколько осталось нас живых, кто еще способен из моих ребят пойти за мной до конца и лишить жизни всех тех, кто против тебя. Важно только одно. Выиграть как можно больше времени, чтобы дать возможность спастись гражданским. Я смотрел в сторону секретной лаборатории, что была спрятана, в основном в земле (на поверхности, среди деревьев, располагалось ветхое одноэтажное здание без окон), и все больше и больше ощущал яростный, всепоглощающий гнев.
«У нас нет права на отступление. Нет права на провал операции!» – неслось в моей голове.
Откинув пустой магазин, я достал новый и сделал несколько глубоких вдохов. 30 патронов для невидимых демонов. Это много или мало? Этого достаточно, чтобы дать понять нацистским ублюдкам, что без боя мы не сдадимся. Достаточно, чтобы хоть на несколько секунд продлить жизнь моим ребятам, пока автомат выплёвывает пули.
Я вышел из укрытия, стараясь перенять огонь на себя, чтобы кое -кто из моих солдат смог сменить позиции. Я понимал, что я рискую. Но я должен был рисковать собой, нежели бойцами – эти "зелёными" юнцами которых ждут дома семьи. У которых впереди еще вся жизнь, мирная и свободная. Перебегая от укрытия к укрытию мне наконец удалось вести прицельный огонь по противнику. И вот в одну секунду я заметил маленький предмет, выброшенный откуда-то из кустов. Граната. Мне показалось, что она толком даже не успела приземлиться, как меня сразило оглушительным взрывом, будто разрывая все мое тело на части. От ударной волны, я отлетел на несколько метров, и словно оказался в немом кино. Звуки перестали существовать, а события вокруг меня стали развиваться в замедленном действии.
Я лежал в кустах, смутно соображая, что находится передо мной. Глаза застилала пелена, и я уже не мог шевелится, а боль в теле становилась какой-то далекой. Наверное, именно так умирают люди от травм несовместимых с жизнью. Мозг словно засыпал, а тело переставало чувствовать. Время стало растягиваеться, замедляя дыхание и пульс. И где-то на задворках моего сознания, сквозь багровеющий туман я различил яркую вспышку, словно только что рядом со мной ударила молния. Кажется, я начинаю парить над землей или перемещаться в неизвестность. Туда, где я еще никогда не был и где меня ждет новое начало, после моего конца. И вот реальность начинает затухать, как свет затухает в оперном театре, перед премьерой великого представления…
– Папа, мы тебя так любим! – закричал в моей голове детский голосок Анечки.
– Да милый, мы тебя очень любим, – я снова услышал голос, только женский, мелодичный, красивый. Я понял, что это голос моей Ирины.
– "Я тоже вас очень люблю!" – проговорил я словно не своим голосом, который то отдалялся, то приближался, пронизывая темноту.
«Я не вижу. Почему я не вижу их?»
– Мы рядом, милый, и всегда будем рядом с