Читать интересную книгу Постарайся попасть по кольцу - Наталья Хмелик

Может быть, девчонки недолюбливают, отвергают Лену? Нет, они ее просто не замечают.

Каждый по-своему прав. Не так просто людям понять друг друга.

А обрывки разговора были такие:

— Ты, Галка, дурочка из переулочка, — уверенно говорила Марина.

Марина всегда говорит уверенно, из-за этого все в классе считают, что Марина лучше знает. Что знает? А все. Про что говорит, про то и знает. Она обо всем судит как о давно известном, и тон у нее надменный. Если ты, мол, не знаешь, то сама виновата.

Лене не нравится этот тон. Лена завидует Марине. Но ни за что не призналась бы в этом, даже самой себе. Чему завидовать-то? Надменности? Манере поучать?

Марина продолжает говорить с нажимом:

— Ты, Галка, подумай. Педагогический! Это монастырь.

— Ну почему, Марин, монастырь? — вяло возражает Галка. — Ничего не монастырь.

Смешная Галка и славная. За «дурочку из переулочка» не обиделась, а вот «монастырь» ее задевает.

— А потому — институт для старых дев, — твердо гнет свою линию Марина. — В газетах и то пишут: в школе одни женщины, феминизация школы — поняла? За кого там замуж-то выходить в твоем педагогическом?

А Галя замолчала. Лена так хотела, чтобы Галя нашла какой-нибудь хороший остроумный ответ, осадила Марину, поставила ее на место. Но Галя молчала, не находила остроумного ответа. Лена очень хорошо понимает Галино состояние.

А Марина — ну что в ней такого? Почему она всех подавляет? Вообще — в чем сила того, кто умеет навязывать свою волю, свое мнение? Может быть, эта сила и есть обаяние? Ведь Марину не боятся — ей верят. Хотя бы в эту минуту.

Лена много думает о Марине. Марина ни секунды не думает о Лене.

Вот Марина повела плечом, поправила накинутое на плечи новое замшевое пальто.

— Сквозняк какой сегодня, просто ужас, — сказала она капризно.

— Окна, наверное, плохо заклеены, — почему-то виновато ответила Галка, хотя вовсе не она заклеивала в школе окна.

Кому бы еще сошло с рук такое явное нарушение школьных правил? Попробовала бы Лена появиться в школьном коридоре в пальто. А Марине все можно. Купили ей новое пальто, и она на каждой перемене вылетает из класса первой, а когда остальные выходят в коридор, Марина уже стоит у окна в своем великолепном пальто. И это убедительно, тут уж ничего не скажешь — пальто красивое, очень красивое, и Марина умеет его «подать», вернее — себя в этом пальто.

Лена не умеет себя «подать». А если набросит пальто на плечи, оно обязательно съедет на один бок, и полы окажутся разной длины, и придется дергать плечами, чтобы пальто оказалось на месте. Нет, она ни за что не надела бы такое роскошное замшевое пальто.

А Марина стоит среди девочек — спина прямая, темные волосы распущены по плечам. Перед каждым уроком Марина закалывает их на затылке, чтобы учителя не ругали. Но и «хвост» Марине идет.

— В технический надо поступать, — настаивает Марина. И все девчонки повторяют:

— В технический, только в технический.

А Галка слушает и не спорит.

— В Бауманский подай документы, — настаивает Марина, — там очень трудно учиться, там очень способные мальчики, перспективные, будущие академики.

Лена все время внимательно слушала, рассматривала Марину. И все ей не нравилось, и сама Марина казалась неприятной, наглой, бестактной. Какие академики? При чем здесь вообще академики? Но как только Лена переставала анализировать и разбирать отдельные черты Марины, она ловила себя на том, что и на нее действует обаяние этой красивой уверенной девочки. И неожиданно вместо осуждения и отчуждения пришла мысль: «Хорошо бы подружиться с Мариной». Странное желание? Но слабого человека часто тянет к сильному. Лене тогда показалось, что это могла бы быть хорошая дружба. Они гуляли бы вместе и разговаривали, и пусть бы Марина командовала — Лена бы подчинялась. Они ходили бы друг к другу слушать пластинки, а на переменах было бы с кем поговорить и посмеяться. Скромные мечты. Но Лена, и мечтая, знала, что это только мечты. Как подружиться с Мариной, которая всегда в окружении девочек? У нее и дома, наверное, телефон трещит не переставая. И все, конечно, приглашают Марину в гости, слушать пластинки, или гулять, или в кино. И рассказывают ей свои секреты. Марина притягивает к себе всех, и Лену тоже. Может быть, Лене хочется спрятать свою неуверенность за Маринину уверенность? Может быть. Но это уже немного корысть. Пользоваться чужой защитой стыдно, Лена помнит это с самого детства. Мамины слова: не хочешь, чтобы тебя подводили — опирайся только на себя. Мама права. Мама сильная. Марина сильная. А Лена, наверное, слабая. Гордости в ней много, а смелости мало. И спортивность нисколько не помогает, хотя, казалось бы, должна помочь.

А что такое — спортивность? Лена по утрам делает зарядку, никогда не пропускает — привычка. И лыжи — привычка. В воскресенье, с утра, Лена берет лыжи и — на вокзал, и — в электричку, и — на лыжню. Ноги — рычаги, руки — рычаги. И каждое движение отработано, и лыжа, как часть ноги, а палка, как часть руки. И стремительное движение — как естественное состояние. А когда слетишь с горы на огромной скорости и резко затормозишь внизу — поднимается серебряная пыль. Шик! Не нужны нам замшевые пальто! И серьги, и бантики-помпончики — не нужны. У. нас свой шик и своя красота! Только вот жаль, что никто такой Лены не видит. Мама. Только мама. Но мама — не в счет.

Мама часто в последнее время смотрит на Лену с тревогой. Почему нет у дочери друзей? Почему неуверенная растет девочка? Пятнадцать лет — прекрасный возраст, столько сил, надежд. Возраст выявления себя. А Лена скованная: не трогайте меня, не смотрите на меня.

Сегодня собирается куда-то. Лицо заранее напряженное. Соберется компания юных нахалов, а Лена, ее девочка, самая красивая, самая умная, будет сидеть в углу, ссутулив плечи. Ну почему? Больно маме. Не выдержит, скажет:

— Ленка! Не веди себя, как горбатая. Ты складная, спортивная. Распрямись, развеселись, стань естественной.

Уж лучше бы молчала. Лена взглянет как-то затравленно, то ли умоляет о чем-то, то ли в чем-то винит. В чем?

— Мама, дай мне, пожалуйста, мелочь на дорогу.

И хлопнула дверью.

Так хотелось маме, чтобы были у дочери бойцовские качества, чтобы не чувствовала она себя беззащитной. Не наглость, не беспардонность, нет — но обыкновенное человеческое умение постоять за себя, не терпеть поражение на каждом шагу. Больше всего ради этого и тянула мама в спорт свою Ленку. Знала мама: ничто так не укрепляет человека, как спорт. Переплыви реку — и уверенности в тебе станет хоть немного больше. Посиди неделю-другую на веслах — и не только мышцы от этого станут сильными, а душа накопит некоторый запас энергии. Мама была убеждена в этом, она знала все по себе. Разве может так быть: одному человеку от спорта польза, а другому, даже внешне похожему, — нет пользы? Ну не может так быть! И мама заставляла себя верить: поднимет дочь голову, наберется сил, научится смелости не только на лыжне. Появятся товарищи — девочки, мальчики. А как же? Это так нужно человеку, особенно в юности. Мамина любовь не заменит признания в среде сверстников.

Мама в тревогах. Нет ничего острее на свете, чем родительские тревоги. И, измучившись, мама начинает себя успокаивать: подростковый возраст, глупый возраст — и застенчивость, и неуверенность, и больное самолюбие. Пройдет, пройдет. И лыжи, и плавание, и походы сделают свое дело.

А Лена возвращается из компании понурая, усталая и нерадостная. В маминой молодости это называлось не пользоваться успехом. Дело не в успехе — не девица на выданье, в конце концов. Но как перенести дочкины грустные глаза? А она, Лена, из гордости эту безрадостность прячет. От мамы. От всего света. От себя самой. Щебечет радостным голоском. Чушь рассказывает, анекдоты и сама первая смеется. Приглашает, настаивает — посмейся со мной, поверь моему обману, не надо видеть меня насквозь. Ну, пожалуйста.

Мама крылом бы прикрыла, согрела, обрадовала, защитила. Да выросла дочка. И не мамино понимание ей теперь нужно — сверстников. Они ее среда, ее мир, ее человечество. И жить ей среди них. Разве не страшно, что она среди них не признана, не понята, почти отвергнута. Почему? В чем причина?

Мама слушает дочкину принужденную болтовню, невеселый смех и изо всех сил делает вид, что верит, — смеется, шутит, любит так, что слезы в горле.

— Ленка, а давай с понедельника йогой заниматься? Мне на работе руководство дали, знаешь, в этом что-то есть…

— На голове стоять, носом воду пить? — веселеньким голоском спрашивает Лена. — Можно попробовать, мама.

— Эх ты, — смеется мама, — «носом воду пить». Все профаны говорят одну и ту же пошлость. А люди четыре тысячи лет йогой занимаются, и почему-то не уходит она. Я думаю, эти люди не дурнее нас с тобой.

Мама сильный человек, Лена не спорит. Не любит она спорить.