Знаю, что многие из критиков, а также собратьев моих по перу, рассуждая при случае о поэтической судьбе Николая Рубцова, сразу же причисляют его чуть ли не к апологетам Есенина. Наивная несправедливость. Преодолимая близорукость. Рубцов жил в свое время, Есенин — в свое. То, что ощутил, выстрадал, впитал своим дарованием один, не мог до него выстрадать, ощутить другой, каким бы провидцем последний ни оказался. Чувства — индивидуальны. Можно исповедовать одни и те же идеи, устремления мысли, но восторгаться или страдать, возгораться и гаснуть каждый обречен самостоятельно. И здесь нужно четко отделить одно понятие от другого: понятие школы и поэтической судьбы, глубинной сути поэта, что всегда целостна, всегда первозданна.
Тихая моя родина!Ивы, река, соловьи…Мать моя здесь похороненаВ детские годы мои…
Эта музыка, интонация слов — выстрадана. Так писать мог только один человек, а именно — Николай Рубцов. Это его кровные слова, его естественное состояние души.
До конца,До тихого крестаПусть душа останется чиста!
Или:
Россия, Русь! Храни себя, храни!Смотри, опять в леса твои и долыСо всех сторон нагрянули они,Иных времен татары и монголы.
Так написать мог только истинный поэт, живший болью своей эпохи, патриот земли родной в самом высоком смысле этого слова, потому что мысль «храни» перерастает здесь рамки личного и даже — отчего. Сохраняя любовь и память к своему изначальному, к родимой деревеньке, городу, речке детства, мы тем самым сохраняем любовь к Отчизне и даже больше — ко всему живому на земле.
Поэзия Николая Рубцова, помимо эмоционального, несет в себе мощный нравственный заряд, иными словами — она, его поэзия, способна не только воспитывать в человеке чувства добрые, но и формировать более сложные духовные начала.
Поэзия Рубцова — не «тихая», не камерная, не подходит под определение «деревенской» поэзии. Она просто — поэзия. Поэзия Николая Рубцова. И спасибо ему от нас запоздалое за красоту и пронзительность этой поэзии, спасибо ему за любовь его земную, неопалимую.
Глеб Горбовский
Видения на холме
Взбегу на холм и упаду в траву.И древностью повеет вдруг из дола!И вдруг картины грозного раздораЯ в этот миг увижу наяву.Пустынный свет на звездных берегахИ вереницы птиц твоих, Россия,Затмит на мигВ крови и в жемчугахТупой башмак скуластого Батыя…
Россия, Русь — куда я ни взгляну…За все твои страдания и битвыЛюблю твою, Россия, старину,Твои леса, погосты и молитвы,Люблю твои избушки и цветы,И небеса, горящие от зноя,И шепот ив у омутной воды,Люблю навек, до вечного покоя…Россия, Русь! Храни себя, храни!Смотри, опять в леса твои и долыСо всех сторон нагрянули они,Иных времен татары и монголы.Они несут на флагах черный крест,Они крестами небо закрестили,И не леса мне видятся окрест,А лес крестов в окрестностях России.Кресты, кресты…Я больше не могу!Я резко отниму от глаз ладониИ вдруг увижу: смирно на лугуТраву жуют стреноженные кони.Заржут они — и где-то у осинПодхватит эхо медленное ржанье,И надо мной — бессмертных звезд Руси,Спокойных звезд безбрежное мерцанье…
<1960>
ДОРОГАЯ! ЛЮБИМАЯ! ГДЕ ТЫ?
Два пути
Рассыпáлись листья по дорогам.От лесов угрюмых падал мрак:Спите все до утреннего срока!Почему выходите на тракт?
Но мечтая, видимо, о чуде,По нему, по тракту, под дождемВсе на пристань двигаются людиНа телегах, в седлах и пешком.
А от тракта, в сторону далеко,В лес уходит узкая тропа.Хоть на ней бывает одиноко,Но порой влечет меня туда.
Кто же знает, может быть, навекиЛюдный тракт окутается мглой,Как туман окутывает реки:Я уйду тропой.
1950 с. Никольское Вологодской обл.
Деревенские ночи
Ветер под окошками, тихий, как мечтание,А за огородами в сумерках полейКрики перепелок, ранних звезд мерцание,Ржание стреноженных молодых коней.К табуну с уздечкою выбегу из мрака я,Самого горячего выберу коня,И по травам скошенным, удилами звякая,Конь в село соседнее понесет меня.Пусть ромашки встречные от копыт сторонятся,Вздрогнувшие ивы брызгают росой, —Для меня, как музыкой, снова мир наполнитсяРадостью свидания с девушкой простой!Все люблю без памяти в деревенском стане я,Будоражат сердце мне в сумерках полейКрики перепелок, ранних звезд мерцание,Ржание стреноженных молодых коней…
1953
Да, умру я!
Да! Умру я!И что ж такого?Хоть сейчас из нагана в лоб!
Может быть,гробовщик толковыйсмастерит мне хороший гроб…
А на что мнехороший гроб-то?Зарывайте меня хоть как!Жалкий след мойбудет затоптанбашмаками других бродяг.И останется все,как было —на Земле,не для всех родной…Будет так жесветить Светилона заплеванный шар земной!..
Ташкент, 1954
Первый снег
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});