Чем ближе к «делу», тем непроходимее коридоры; последние уже похожи на заячьи норы, и мы ползем на четвереньках, чтобы как-то продвинуться вперед.
В стороне от главной штольни маленькая конюшня, освещенная шахтерской лампочкой — «воробьем». Там остается на ночь слепая лошадь. Услышав наши голоса, она удивленно и дружески заржала, забила копытами, разгребая опилки, насыпанные вместо подстилки на земле. Вторую лошадь из этой пары мы встречаем немного позже. Она запряжена в поезд вагонеток, груженных углем; вагонетки железные и немилосердно тарахтят, налетая на все, что попало.
Мы опять ползем по длинной штольне, сворачиваем влево, вправо, и вот мы наконец у самого «дела». Слышны удары из глубокой тесной щели, куда бы мы не отважились и не сумели проникнуть. Мелькает огонек шахтерской лампочки.
Там трудится горняк.
Он не слышит нас. Но наши голоса услышали другие, которые работали не так глубоко. Они сбегаются к нам, в крохотное пространство между проходами, где можно стоять лишь согнувшись, и сердечно приветствуют. Они прибегают прямо от «дела», полуголые, черные, потные. С нас тоже градом льет пот, а к волосам пристала грязь, потому что по дороге мы не раз натыкались головой на балку или стену шахты, но наши лица чистые, и мы одеты.
И странная вещь: нам, одетым, стыдно перед этими полуголыми рабочими.
Лампочки мигают, горняки извиняются перед гостями:
— На нас, верно, тошно и глядеть-то. Вы уж лучше на нас не смотрите!
И они быстро набрасывают на себя тряпье, которое сбросили перед спуском. Но нас все же с неодолимой силой притягивают их жалкие фигуры, их осунувшиеся лица, их высохшие, мозолистые руки. Глаза наши смотрят не отрываясь, а в сердце рождается твердая уверенность: нет, этот труд никогда не будет оценен по достоинству, он принадлежит к роду тяжких обязанностей, и неплохо, если бы им в обязательном порядке занимались все люди, хотя бы некоторое время. Пусть каждый служащий, законодатель, судья, торговец, поэт, каменщик или пилот попробует вкус работы под землей и вкус обеда на глубине ста метров и ниже.
Когда мы впервые пришли на старую шахту, лес вокруг нее показался нам тоскливым и серым. Но теперь, когда мы поднялись наверх, выходя из скользкого и мокрого подъемника, который обычно возит только уголь, и вновь стоим под синим небосводом и золотым солнцем, этот же лес показался нам удивительно свежим.
За годы новой жизни труд шахтера коренным образом изменился, и эта старая шахта уже закрыта. Но уголь, добытый для грядущих поколений, еще долго будет давать человечеству свет и тепло.
Примечания
1
Счастливого возвращения наверх (нем.).