Читать интересную книгу Убийство в ЦРУ - Маргарет Трумэн

Ее зам, Дэйвид Хаблер, поднял глаза от стола, заваленного высоченными горами рукописей, и ответил:

— Не беспокойся, Барри. Все контракты будут у нас на этой неделе.

— Надеюсь, — сказала Мэйер. — По тому, как они возятся с документами, можно подумать, будто мы миллионную сделку проворачиваем. Всего-то несчастная тысчонка баксов, а они церемонии разводят — ни дать ни взять покупают права на пособие Рональда Рейгана по сексу после семидесяти.

Барри прошла к себе в кабинет, швырнула «дипломат» на небольшой кожаный диванчик и открыла жалюзи. Сплошная серость снаружи, и в голову лезут дурные предчувствия. Может, гроза изменит жаркую, липко-влажную, гнетущую атмосферу последних дней. Впрочем, какая разница. Она, считай, уже в пути — в Лондон и Будапешт. В Лондоне всегда прохладно. Ну, скажем, почти всегда прохладно. В Будапеште будет жарко, однако коммунисты недавно изобрели кондиционирование воздуха и внедрили его в страны своего Восточного блока. Если повезет, она все свое пребывание там просидит в номере «Хилтона».

Барри села за рабочий стол, скрестив длинные, стройные, прямо-таки точеные ноги. Она была одета в свой любимый дорожный наряд: жемчужно-серый брючный костюм, ничуть не стеснявший движений и нигде не морщившийся. Пристойно красные (оттенок бургундского вина) туфли и перламутрово-розовая блузка-батник довершали ансамбль. Хаблер просунул в дверь голову и спросил, не хочет ли она кофе. Барри улыбнулась. Вот ведь не только замечательно талантлив и расторопен, но не гнушается и боссу чашку кофе подать. «Будь любезен», — откликнулась она. И уже минуту спустя он вернулся, неся большую синюю керамическую кружку, над которой вился легкий ароматный парок.

Барри откинулась на спинку кожаного кресла, крутанула его и повернулась лицом к поднимавшимся от пола до потолка книжным стеллажам, полностью занимавшим одну стену. Их центральная секция была уставлена множеством книг, написанных писателями, которых она представляла как литературный агент. В данный момент в наличии двадцать писателей, список их разбухал и разрастался по мере роста их заработков, однако твердо рассчитывать она могла примерно на пятнадцать душ — и Золтан Рети был в их числе. Рети, венгерский романист, не так давно с шумом ворвался на мировую литературную арену: он добился международного признания и потрясающего количества проданных тиражей — в немалой степени, кстати, благодаря Барри Мэйер. Поверив в него, она не пожалела сверхусилий и вложила их в его последнюю книгу — многоплановый роман-эпопею «Монумент», — которая, как сказано в рецензии «Нью-Йорк таймс», «затрагивает глубочайшие пласты венгерского — а по сути, человеческого — духа».

Выбор времени оказался благоприятным для Рети и Мэйер. Советы в последнее время ослабили удавку ограничений для венгерских писателей и художников, в том числе и в отношении зарубежных поездок. Своим чередом рукопись Рети подверглась освидетельствованию чиновников Венгерской социалистической рабочей партии под руководством Яноша Кадара, но выбралась на свет относительно невредимой. Рети мастерски упрятывал критику Венгрии со времени ее «освобождения» Советским Союзом в 1945 году среди безобидных пассажей, а чтение между строк говорило больше, чем вылавливали в тексте социалистические читчики.

«Монумент» расхватывался издателями всего света, книга неделями держалась в списках наиболее успешно продаваемых изданий. Все это доставляло Барри Мэйер несказанное удовлетворение, поскольку в книгу она вложила всю себя. Теперь основная забота заключалась в том, что делать с огромными суммами денег, которые приносил Рети его успех. Эта сторона дела по-прежнему требовала внимания, и одна из причин поездки Мэйер в Будапешт состояла в том, чтобы обсудить создавшееся положение с Рети и с высокопоставленным членом Венгерского Президиума, которого, по словам Рети, «можно было убедить» обойти некоторые правила.

Барри не сдержала улыбку, подумав о том, что означало это самое «можно было убедить». Растолковывается ясно и просто: взятка в нью-йоркском стиле — деньги под столом нужным венгерским чиновникам — капиталистическое решение социалистической проблемы.

В прошлый приезд в Будапешт Барри познакомилась с членом Президиума, с которым ей предстояло встретиться и в этот раз. На предварительной беседе тот держался твердо, укрывшись фасадом неподкупности, называл Рети «писателем, работающим для венгерского народа и равнодушным к коммерческому успеху». На что Барри ответила: «В таком случае, сэр, мы будем держать его миллионы на нашем счете, пока в политике не произойдут изменения».

— У нас в Венгрии существуют ограничения на ввоз в страну иностранной валюты, — напомнил аппаратчик.

— Позор, — отрезала Мэйер. — Мы говорим о возможных миллионах долларов США. Они пригодились бы вашей экономике. Любой экономике.

— Да, это хороший довод, мисс Мэйер. Возможно…

— Возможно, мы обсудим его подробнее в другой раз. — Она встала, намереваясь уйти.

— Я мог бы обсудить способ, как добиться исключения из правил для данного случая.

Барри улыбнулась. Чего хотел он для себя лично: роскошные покои в одном из новых кондо, что возводились на холмах Буды и доставались только тем, у кого имелась приличная пачка твердой валюты, или новую машину — не после обычных четырех лет ожидания, а всего через несколько месяцев, — или собственный банковский счет в Швейцарии?

— Когда вы вернетесь в Будапешт? — спросил аппаратчик.

— Как только вы… «добьетесь вашего исключения».

Тот разговор состоялся месяц назад. Член Президиума уведомил Золтана Рети, что ему удалось «расчистить путь, по которому доходы Рети могли бы поступать в Будапешт».

— Но, разумеется, господин Рети, — добавил он, — в какой-то мере должны быть приняты во внимание время и усилия, потраченные мною ради вашего блага, не говоря уж о риске, который я взял на себя.

— Разумеется, — произнес Рети.

— Разумеется, — сказала Золтану Барри Мэйер, когда он сообщил ей о пожелании аппаратчика.

«Разумеется», — усмехнулась она про себя, потягивая горячий черный кофе в своей вашингтонской конторе и проходя устремленным на стеллажи взглядом по рядам книг иностранных авторов. Забавно, подумала она, как это все в жизни само собой устраивается. Она никогда не собиралась становиться литературным агентом, специализирующимся на иностранных писателях, но именно так и произошло. Сначала один, потом другой — и вот уже готово, расцвела репутация агента, особо чуткого к нуждам таких писателей. Она радовалась положению, какое эта репутация обеспечивала ей и в издательском деле, и в Вашингтоне, где ее фамилия оказалась «на слуху» и включалась едва ли не во все списки приглашенных на всякие приемы, в том числе и в иностранные посольства. Путешествовать приходилось без конца — это временами выматывало, но одновременно возбуждало и подстегивало. С недавних пор она, похоже, жила на чемоданах, что не нравилось людям вроде ее матери, которая даже не пыталась скрыть, как огорчают ее редкость и краткость встреч с единственным ребенком.

Мать Барри жила в городском доме в Росслине: достаточно далеко, чтобы не давить дочери на психику, но и достаточно близко, чтобы время от времени видеться с ней. Они чудесно поужинали в «Золотом льве», потом почти до двух утра просидели, болтая, дома у матери. Барри устала, хорошо было бы оказаться в самолете, вылетающем рейсом «Панам» из Нью-Йорка в Лондон, погрузиться в кресло первого класса — поспать.

Она вытащила из стола пачку надушенной розовой почтовой бумаги и быстро написала размашистым отчетливым почерком:

«Знаю, что пишу напрасно, потому что при том состоянии рассудка, в каком ты пребываешь сейчас, чувства, стоящего за моим письмом, тебе не уловить. Но… уж такая я есть: все хочется кольнуться еще разок и излить свою душу. Ты снова сделал мне больно, и вот она я — опять пришла, чтоб получить еще больше. Больно ты способен мне сделать только по той причине, что я люблю тебя. Подозреваю, что причина, по которой ты сделал мне больно, та же: ты любишь меня. Потрясающие существа мужчины и женщины. Во всяком случае, я вот-вот улетаю и хотела сказать, что, когда вернусь, нам надо, надо выбрать время для себя, чтоб были только вдвоем, укатить куда-нибудь дней на несколько и поговорить. Может, на сей раз слова не помешают. Лондон и Будапешт зовут. Веди себя хорошо и скучай по мне, черт тебя побери».

Хаблер снова зашел.

— Все собрала?

— Думаю, что да, — ответила Мэйер, вкладывая записку в конверт; заклеила его, надписала адрес и сунула в сумочку. — Твоими заботами, спасибо.

— Тебя неделю не будет?

— На денек меньше. Кадоган-Гарденз одиннадцать в Лондоне и «Хилтон» — в Будапеште.

— Так, — засмеялся Хаблер, — а еще что-нибудь новенькое есть?