Читать интересную книгу Флакон смерти №5 - Антон Валерьевич Леонтьев

дочка может, – заявил Игорь Борисович, поблескивая очками, отчего у Зои по коже побежали мурашки. Ну да, надо было сказать уже давно, хотя грянул бы скандал, причем большой.

Нет, огромный. А вероятнее всего, даже вселенский. Отец, не исключено, не разговаривал бы с ней. Ну из дома, наверное, не выгнал бы, однако всячески демонстрировал бы ей свое «фи». И уж точно не поддерживал ее начинания и приложил бы все усилия, чтобы переубедить ее и вернуть в мед.

И, не исключено, она бы рано или поздно поддалась на его увещевания и согласилась – кривя душой и понимая, что опять подлаживается под его авторитетное мнение.

Да, вероятно, даже больше, чем ссоры и последующего долгосрочного разлада с отцом, быть может, длиной в целую жизнь, она опасалась именно этого: что у нее не хватит ни мужества, ни целеустремленности, чтобы бороться за осуществление своей мечты, и она привычно, как и все эти годы, поплывет по течению…

Но бороться за что?

Ну да, вместо медицины может быть что-то, связанное с языками, к которым у нее была большая предрасположенность, или журналистика.

Или что-то совершенно иное!

В этом-то и беда: спроси ее отец, она, двадцатилетняя серьезная девица из местного «высшего общества», увлеченная, быть может, вовсе и не Достоевским, а Пелевиным, знавшая наизусть драмы Шекспира, поэзию Бродского и прозу Набокова, и сама не могла бы точно сказать, чего она хочет.

Ужас заключался в том, что она без запинки могла выложить, чего она точно не хочет: учиться в меде, хотя все идет без сучка без задоринки, становиться врачом, заканчивать местный, пусть и провинциальный, но по российским масштабам один из наиболее престижных лечебных факультетов страны. Не хочет, как мама и отец, оставаться работать на одной из кафедр, защищать сначала кандидатскую, а затем и докторскую, уходить в науку, делать солидную академическую карьеру, поднимаясь все выше и выше по ступенькам вверх и становясь сначала доцентом, а потом и профессором, заведующей кафедрой, деканом…

Не хочет, в конце концов, выходить замуж за Павлика, молодого человека, приятного во всех отношениях, такого перспективного, и к тому же сына лучшего друга отца и его коллеги по научному сообществу, а также внука бывшего ректора меда. За вне всяких сомнений будущего доктора медицинских наук, профессора, наверное, даже академика, как и его отец, и, кто знает, ректора меда или крупного чиновника в областном министерстве здравоохранения, как дед.

А то и в московском министерстве!

Нет, ни при каких обстоятельствах и ни за какие коврижки она за Павлика не хочет!

И если бы в ситуации с Павликом отец, скрипя зубами и скрепя сердце, еще мог принять ее сторону, ведь любви, в конце концов, не прикажешь, да к тому же имелись еще и другие отпрыски известных врачей, то ее отказ продолжать образование в меде и идти по стопам самого отца и покойной мамы Игорь Борисович принял бы в штыки и никогда бы ей не простил.

И никогда так и означало: никогда. Ни сейчас, ни год спустя, ни десять, ни сто девяносто семь.

Ну да, она элементарно боялась, являясь трусихой. Ну и все эти годы подлаживалась под мнение родителей, вернее, под мнение отца, ведь мама, будь она жива, не исключено, встала бы на ее сторону и смогла бы убедить мужа в том, что мнение дочки нужно если не понять, то хотя бы принять.

Да, точно встала на ее сторону – и да, смогла бы убедить: Зоя в этом не сомневалась.

Но мама ушла в сорок шесть лет – взяла и умерла. Причем произошло это в день рождения отца, одиннадцатого августа. Самой Зое тогда было тринадцать, и она всегда радовалась дню рождения папы, единственному у них в семье выпадавшему на летний период – и она сама, и мама родились зимой.

Они находились на даче в тот день, была масса гостей, конечно же, в первую очередь из медицинской среды, все шло отлично, и день был такой хороший. Они много смеялись, болтали, праздничный обед, приготовленный мамой, был, как всегда, пальчики оближешь. И никакого алкоголя, конечно же, – с этим у них в семье было строго, ведь и отец, и мама были хирургами, правда, она взрослый, а отец детский.

А потом, когда гости уже разошлись, они остались на даче, наслаждаясь завершением того прекрасного летнего дня и долгими сумерками, и отправились на реку, чтобы искупаться.

Там, на небольшом, уже пустынном, пляжике тоже все было замечательно, вода была как парное молоко, и Зоя помнила, с каким наслаждением она ныряла.

Мама вот тоже нырнула, а потом не вынырнула. Зоя сначала этого не заметила, как и отец, отвлеченный разговором на пляже с пожилым соседом, конечно же, маститым медиком. И только когда Зоя истошно закричала, увидев всплывшее спиной из изумрудных глубин тело мамы, он понял, что что-то произошло, – и этот крик словно разрезал их жизнь на две неравные части: до и после.

До смерти мамы и после нее.

На пляжике было сразу два медика, которые сразу, не дожидаясь вызванной по мобильному «Скорой», принялись за реанимацию мамы, находившейся без сознания.

Но, несмотря на то что оба были профессорами и одними из лучших медиков города, все было тщетно. Бессильны оказались и прибывшие парамедики, да и в городской больнице, куда маму в итоге доставили, тоже не помогли. Несмотря на все прилагаемые усилия, вечером того дня, дня рождения отца, констатировали смерть мамы.

Как позднее выяснилось, в тот самый момент, когда она, нырнув, находилась под водой, у нее случился разрыв аневризмы в головном мозге: никто и не ведал, что у мамы была опасная аневризма, себя все эти годы никак не проявлявшая.

А потом она вдруг разорвалась, вызвав крайне обширное субарахноидальное кровоизлияние, приведшее к быстрой смерти.

Маме никто и ничто не могло помочь, разве что ее прямо с пляжика доставили бы на стол к опытному нейрохирургу, да и то почти отсутствовала вероятность того, что она, сумев благодаря его искусству выжить, стала бы прежней мамой. Не исключено, что она оставалась бы в вегетативном состоянии, прикованная к больничным аппаратам.

Наверное, такая смерть – быстрая и немучительная – была лучшим выходом.

Смерть в сорок шесть лет, в день рождения отца.

Эта смерть стала самым сильным аргументом в пользу того, чтобы Зоя также выбрала стезю медика. Ведь если бы она заявила о каком-то ином своем желании, то, получается, она бы предала память мамы?

И более того, она бы предала не только маму,