Здесь не редела толпа людей. Не могли разогнать ее ни военные, ни грохот взрывов, ни оглушающая стрельба спешно пригнанных после падения Ричмонда установок ПВО. Потому что корабли оставались самой последней надеждой для тех, кто не мог иначе выбраться из страны. Таких, как Алекс.
За полчаса унижения в консульстве она получила наспех закатанную в пластик карточку, подтверждавшую статус беженки. Оставалось только пересечь российскую границу, но как раз это оказалось практически невыполнимым.
Цены на авиабилеты взлетели до небес; купить себе место на самолет Алекс не могла. Зато ходили слухи, что заходящие в порт корабли иногда соглашаются взять на борт пассажиров. За куда более умеренную плату, а если повезет, то и бесплатно.
Так и оказалась Алекс в порту. Все это время она отчаянно боялась даже на минутку отойти от причала. Страх, прочно засевший в груди и постоянно сжимающий сердце – страх пропустить спасительное судно преследовал ее днем и ночью.
За полтора месяца в порту побывало много кораблей. Но мало кто из них принимал пассажиров. Если какое-то судно и соглашалось, люди штурмовали его с отчаянностью обреченных, насмерть давя друг друга в толпе. Ни на одно из них, разумеется, Алекс не попала.
Надежда на то, что международные организации озаботятся судьбой беженцев и примутся их вывозить, давно умерла. Алекс перестала ходить в здание порта, чтобы посмотреть новости. Самое главное она уже уяснила.
НАТО развалилось, растеряла свои позиции ООН. На опустевшую международную арену ринулись новые игроки – делить освободившуюся территорию, и сейчас им было не до помощи нуждающимся.
У Алекс в запасе оставалось две недели. Изо дня в день предъявляя документы военному патрулю, она с ужасом думала о том, что в конечном итоге все-таки окажется в лагере. И тогда то, что пришлось вытерпеть в консульстве, покажется ей сущей ерундой.
* * *
За неделю до рокового срока в порту появилось российское судно.
На погрузившемся в сумерки причале собралась толпа: она дрожала, нервничала и сталкивала стоявших слишком близко к краю в воду. Тяжелой волной ударила в высокий борт пришвартовывающегося судна. Мощным потоком рванула на спустившийся трап. Потом замерла, дрогнула и стала медленно отходить назад. Команда корабля оказалась хорошо подготовлена к тому, что ее ждет, – по ступеням плотным строем с оружием в руках спускался экипаж.
На причал сошел капитан – подтянутый темноволосый мужчина лет сорока пяти с седыми висками и удивительно ясными глазами. Сообщил, что примет на борт только двадцать пять человек. В первую очередь – граждан России.
Люди и не подумали расходиться и сдвинулись с места только после того, как моряки, оцепившие корабль, приподняли дула автоматов.
Ждать чуда бессмысленно. Но Алекс все равно не ушла. Да, у нее нет российского паспорта, а в очереди – куда больше двадцати пяти человек. Но у нее осталось всего шесть дней, и если есть хоть малейшая возможность попасть на борт, она ею воспользуется.
Прошло около часа, когда над причалом разнеслись слова:
– Больше мест нет. Повторяю, больше мест нет.
Раздались крики и плач. Кто-то с причитаниями ринулся вслед за поднимавшимся по трапу командиром, кто-то отчаянно цеплялся за жесткие рукава черной формы моряков, просил, умолял.
Алекс не сдвинулась с места и не сводила взгляда с корабля. Вот оно – ее спасение, совсем рядом. Протяни руку – и дотронешься.
Матросов оцепления почти не было видно – их черная форма растворялась в черноте ночи; слабый лунный свет выхватывал из темноты только белые фуражки.
Моряки сновали между кораблем и зданием порта, деловито бегали вдоль причала. Перекидывались между собой короткими фразами. Потом стали не спеша бродить между не сводящими отчаянных глаз с корабля людьми. Перед некоторыми останавливались, что-то говорили.
Вот одна белая фуражка повела за собой кого-то. Из оцепления раздались редкие смешки и неразборчивые реплики. Белая фуражка остановилась на нижних ступенях трапа, и до Алекс донеслись слова:
– Какая, к чертовой матери, дисциплина? Когда мы отчалим, будет уже поздно. Не за борт же ее выкинут. Да если и за борт – она согласна на риск. Она вообще на все согласна. Так ведь? – обратился он к почти неразличимой фигуре, не отходящей от него ни на шаг.
Мгновенно ожившие люди бросились к оцеплению. Алекс, не раздумывая, рванулась вслед за ними.
Мимо нее проходили черные фигуры в белых фуражках. Некоторые останавливались, брали за подбородок, поднимали голову, заглядывал в глаза, что-то спрашивали. Она молчала, крепко стискивая зубы.
Лишь бы уехать. Лишь бы уехать. Лишь бы уехать.
Когда чья-то рука сжала ее ладонь и настойчиво потянула к кораблю, Алекс не колеблясь пошла вслед, низко опустив голову. Лучше не смотреть. Да и какая разница?
Она споткнулась на ступенях трапа и почти упала, но ее резко дернули вверх. Хрустнули суставы, заныло плечо.
Винтовые лестницы, люки и снова лестницы. Тяжелая дверь, крошечная полутемная каюта.
Ее подвели к узкой койке – она неуклюже села. Голову так и не подняла. Чья-то ладонь настойчиво надавила на ноющее плечо, и Алекс послушно легла.
– Спи, – услышала она тихий голос.
* * *
Моряк, забравший ее с причала, оказался худощавым и молчаливым, со светло-карими глазами и коротко стриженными волосами. Ему было двадцать пять лет, он был помощником командира БЧ-1, что бы это ни означало, и звали его Герман.
В первый день он заглянул в каюту ближе к обеду, кинул на стол термопакет с едой и поманил Алекс за собой. Проводил по короткому коридору к ничем не отличающейся от прочих двери и коротко пояснил:
– Гальюн.
Алекс молча смотрела на него. Видимо, недоумение отразилось в ее взгляде, потому что он спросил:
– Ты русская?
– Наверное, – неуверенно ответила Алекс.
Он хмыкнул и пояснил:
– Туалет. И старайся никому не попадаться на глаза.
Вечером снова принес еду. Почти ничего не говорил. А Алекс ничего и не спрашивала.
На второй день Алекс немного пришла в себя и поняла, что не может оттягивать неизбежное. Оно висело над ней дамокловым мечом и не давало покоя.
– Герман, – первой заговорила она, когда тот принес термопаек, – Герман, спасибо.
Долго молчала. Наконец выдавила из себя – через силу:
– Я не знаю, как тебя отблагодарить.
Неправда. Она знала.
Отвернулась. Ну вот и все.
Герман не отвечал.
Тишина уже звенела от напряжения, когда Алекс не смогла больше выносить затянувшуюся паузу и обернулась.
Герман встретил ее взгляд и усмехнулся – криво и недоверчиво. Вышел, ничего не сказав. А Алекс, обжегшись о его холодный колючий взгляд, забилась в самый угол жесткой койки. В отчаянии глядела на закрывшуюся за Германом дверь, прекрасно понимая, что ничего не сможет ему объяснить. Не поверит он – не после того, как она с готовностью пошла вслед за ним с причала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});