ногу прям поверх формы. Тащил на себе меня, мой автомат и разговаривал со мной без остановки. А меня всё время тянуло закрыть глаза и хоть немного поспать. Я даже не понимал, что это от сильной кровопотери. Мне просто хотелось спать, спать, спать… А Лёха всё болтал и болтал.
Оказалось, что мы земляки, хотя и жили в разных районах Москвы… Практически всё, что он мне говорил, пролетало где-то мимо меня. Но он всё говорил и говорил…
«Держись, братишка!»… Это он уже мне на прощание сказал, передавая медикам у вертолёта. Я практически не слышал его слов. Но его лицо осталось в памяти… С подтёками грязи на щеках и с улыбкой от уха до уха…
«Держись, братишка!»
* * *
За тот бой у меня медаль «За отвагу». Нога у меня зажила. Дослуживал я после госпиталя уже в Союзе. Лёху в армии я больше не встречал. Адресами и фамилиями мы не успели обменяться.
1989 год. Москва.
— Лёха! Ты?
Я узнал его сразу, несмотря на то, что он очень изменился за это время. Ну, ещё бы… Там-то, в Афгане все были в форме, да ещё и щедро присыпаны пылью. А тут такой спортивный красавец во всём импортном, да ещё со значком мастера спорта СССР на груди.
— Извини! Не признал. Мы знакомы?
— Я тебя на всю жизнь запомнил и помнить буду. Сашка я. Помнишь, в Панджшере нашу колонну накрыли. А ты меня на себе тащил до медиков.
— Саня? Не узнал, братуха… Богатым будешь!..
Мы обнялись, крепко похлопывая друг друга по спине… Афганистан уже был так далёк от нас… Да и последние войска оттуда уже вывели в феврале этого года…
— Ну, как ты? Как нога?
— Тебе спасибо, не отрезали тогда. Отлежался в госпитале в Ташкенте. Потом оставшиеся полгода в Союзе дослуживал… А ты как?
— Да я почти сразу дембельнулся тогда в восемьдесят третьем… Мне за тот бой Красную Звезду дали. В аккурат под дембель.
— А мне «За отвагу»…
— «За отвагу» у меня уже была. Ну, как ты тут? Тогда и познакомиться толком не успели.
— Окончил Юрфак, сейчас стажёром в милицию устраиваюсь.
— В ГАИ небось? По блату? — он толкнул меня в плечо.
— Нет. Опером в Уголовный розыск.
— На Петровку? В МУР?
— Да, нет. Простым опером, в обычном районном отделении… И не по блату…
— А чего к ментам?
— Ну, надо же кому-то это делать…
— Да, ну… Брось ты это дело. Там говорят сейчас и не платят ни хрена…
— А ты-то как.
— Физкультурный институт… Биатлоном серьёзно занимаюсь… Ты же помнишь, что я не только раненых мотострелков умею вытаскивать с поля боя…
— Да. Если бы не подоспела ваша десантура на вертушках, мы бы…
— Забей! Ерунда всё это… Сам знаешь, мы — русские… На войне своих не бросаем! Пойдём лучше отметим нашу встречу! Знаю тут недалеко неплохое место…
* * *
Попили, поели тогда мы не слабо… И парней погибших помянули, как следует. Он своих, я своих… И всех вместе потом…
А после до нас докопалась какая-то пьяная гоп-компания. Ух и порезвились мы с ним тогда от души. Положили всех, кроме тех, кто был поумнее и успел сбежать… По кафе летали столики и стулья. Билась посуда…
Мы тогда с ним вовремя слиняли… Иначе бы нам не поздоровилось… Если бы менты нас приняли, то могли бы и срок намотать. Ну а как же… Все остальные в отрубе лежат. И только мы, как два богатыря. Сильно помятые, слегка побитые, но не побеждённые. И на своих ногах ушли…
Ушли красиво… На соседней улице нам удалось поймать такси и доехать до Курского вокзала, а там уже распрощались, и обменявшись телефонами, разъехались в разные стороны… Москва большая…
Август 1991 год. Москва.
ГКЧП застал меня на работе. Что там творилось в остальной части Москвы я толком и не знал тогда. У нас ввели режим «Крепость». Заперлись у себя в отделении и вооружившись автоматами сидели по кабинетам… Ждали чего-то. Кто-то спал, кто-то пытался куда-то дозвониться. Связь работала еле-еле. А потом и вовсе телефоны отключились.
Я попил чайку, да у завалился спать в обнимку с автоматом. Прямо на полу в кабинете. Мне не привыкать…
Вот так вот и проспали мы развал СССР. А проснулись уже совсем в другой стране, под другим флагом.
1992 год. Москва.
Сижу в кабинете. Скучаю. Чаёк попиваю. Я сегодня дежурный опер. А день весёлый — воскресенье. Отдел пуст. Дежурный следователь слинял на обед. Он живёт рядом. Питается дома. Повезло…
У меня к чаю пряники каменного века, судя по твёрдости. Но ничего. Зубы молодые… Разгрызу.
Зарплаты в последнее время ни на что не хватает, хотя и выдают её чуть ли не пачками. Зато, если пересчитать в долларах получится не больше пары зелёных бумажек не самого крупного номинала. Но пока ещё платят в рублях. Три ха-ха… Хотя и задерживают иногда выплаты… И это при том, что я не рядовой и не сержант, а старлей… Вот такая вот хрень… Мы тут на хрен никому не нужны…
А цены такие везде, что даже удивительно, как мы ещё живы. Я реально похудел за пару последних лет… Всё кругом напоминает зарисовки из времён НЭПа на заре советской власти… Жирные купцы нэпманы — в наличии. Бандитов сколько угодно. Работяги последний хрен без соли доедают. Зато старики недоедают, старую одежду донашивают, доживают кое-как… Вымирают… Молодежь ворует, колется, нюхает… В последнее время из нашего отдела уволилось уже почти треть. В основном семейные… У них своя правда. Детей кормить надо не разговорами о честности и светлом будущем, а реальной едой. У коммерсантов-то платят побольше… А уж если удастся пристроиться куда-нибудь в совместное предприятие, где платят живыми баксами, то это вообще, как крупный выигрыш в лотерею.
Те, которые остаются служить в органах, подрабатывают, как могут. Кто-то таксует. Кто-то дежурит, охраняя новых русских коммерсантов, в свои выходные.
Взамен уволившихся приходят молодые, голодные и злые. Как раз те, кого призвали в армию ещё при Советском союзе, а вернулся уже в Российской Федерации. Ничего не понимающие в окружающей их жизни, но имеющие жгучее желание получить всё и сразу. На заводах и фабриках не платят, а у нас пока ещё платят иногда. Да ещё, как в том анекдоте: «Пистолет дали и живи. Как хочешь…»
Шум в коридоре отрывает меня от грустных мыслей. Похоже, что кого-то притащили. Опять принимать заявления, писать бесконечные протоколы и брать объяснения