Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В салоне миссис Джонс со звучным названием «Новаторские Волосяные Дизайны» теперь часто заводят разговор о строительстве на углу.
— Что бы они там ни выстроили, да, хоть триста раз Вавилонскую башню! — басит склонная к гиперболам миссис Хендрикс, — все лучше помойки рядом с церковью.
— Помолишься, бывает, — вторит ей миссис Джонс, — выйдешь из церкви на божий свет, а тут по правую руку такое безобразие!
— Вроде никто не заставляет туда смотреть, — подхватывает миссис Хендрикс, не забывая при этом пристально следить за ходом стрижки, — опять же, твой прелестный домик с палисадником напротив, а взгляд так и приковывается к помойке!
— Точно намагниченный! — пытается найти объяснение загадочному феномену миссис Джонс.
Подруги согласны: отныне материальный мир будет наконец-то приведен к общему знаменателю с духовным.
Вот только сам пастор Уайт младший, также регулярно заглядывающий в экспериментальную лабораторию к миссис Джонс, чтобы поддерживать свою благообразную седую шевелюру в рамках, приличествующих божьему рабу и конфиденту, не разделяет восторгов своей паствы. Во-первых, пастор скорее согласен с мистером Джонсом, что убожество материального мира только подтверждает величие духовного и как нельзя лучше символизируется помойкой, на которой рано или поздно оказываются все самые обольстительные соблазны и соблазнительные безделушки. Но даже не опрометчивое ослабление столь важного для церкви контраста беспокоит Уайта младшего. Что если по соседству строят церковь конкурирующей деноминации? Уж, пастор достаточно долго живет на свете, чтобы знать: схожие заведения по неведомой причине вечно лепятся друг к другу. Так что наиболее вероятно отыскать книжный магазин рядом с другим книжным магазином, а кофейню — напротив как две капли похожей на нее кофейни. Видит бог, пастор совершенно не удивится, если под правым боком его истинной баптистской церкви непрошено возникнет какая-нибудь пресвитерианская, кальвинистская или, чего доброго, адвентистов седьмого дня. С тем же успехом, вернувшись однажды вечером после тяжелого рабочего дня в надежде на заслуженный отдых можно обнаружить у себя на кухне бедного родственника. «А что если католическая? — вкрадчиво искушает пастора подозрительный внутренний голос. — А? А? Что тогда?» Но на это пастор незаметно крестится, и голос пристыжено замолкает. «А и пусть, — убеждает себя Пастор Уайт, наблюдая из окна парикмахерской за суетой рабочих. — Все равно народ будет ходить ко мне!» Но тут внутренний голос принимается нести такую околесицу об изменчивости нравов и падкости на новизну, что пастор бледнеет и невольно прикасается рукой к своей седой голове, дабы утихомирить в ней разброд.
— Что-то не так, пастор, — участливо осведомляется миссис Джонс. — Неужели, я увлеклась и отхватила больше, чем следовало?
— Все так, дитя мое, — спохватывается Уайт младший, остерегающийся афишировать свои сомнения (ничто так не искушает, как колебания тех, кому мы вверили свою жизнь). — И, пожалуйста, еще покороче.
Глава III.
Библиотека
— Кажется, ты сегодня в хорошем настроении, — замечает миссис Джонс, с радостью глядя на мужа.
Мистер Джонс молчит, но на его лице добродушная улыбка. Сегодня, проходя мимо строительства, мистер Джонс улучил момент, когда рабочие не смотрели в его сторону, и плюнул туда, где в старые добрые времена лежала куча мусора. Причем, не на периферию, а в самый что ни на есть центр. Мистер Джонс умеет плевать далеко и метко — как и полагается истинному философу. Ибо глубина и охват мысли измеряется наплевательством на все, что не имеет к ней прямого отношения.
Миссис Джонс всегда пристально следит за настроением мужа. В основании ее опрятного и незатейливого мира лежат всего несколько краеугольных камней. Простота залог счастья. Камни имеют следующие названия: работа, цветник, готовка, и главный из них — эмоциональное самочувствие мистера Джонса. Когда последний хандрит (что неизбежно для человека с подобной интеллектуальной конституцией), миссис Джонс не находит себе места, и все остальные столпы ее мироздания оседают под тяжестью бытия: миссис Джонс отхватывает лелеемые клиентами кудри и коки, пересаливает суп и забывает полить цветы. Но когда мистер Джонс в приподнятом состоянии духа, его жена творит парикмахерские, кулинарные и ботанические чудеса.
— Миссис Хендрикс, считает что они строят библиотеку, — врет миссис Джонс, чтобы сделать приятно своему мужу, обожающему читать все, кроме газет.
К сожалению, миссис Джонс просчитывается. Мистер Джонс недолюбливает миссис Хендрикс за то, что она не подает нищим из принципа и не находит нужным это скрывать. «Здоровые лбы! — клеймит нищих миссис Хендрикс. — Смотреть противно».
Миссис Хендрикс уверена в себе и собственной правоте, которую она рассматривает как непосредственное продолжение своей персоны. Цельный и всеми уважаемый человек не может ошибаться. Даже пастор Уайт побаивается Миссис Хендрикс и никогда не вступает с ней в спор. Переспорить миссис Хендрикс не удавалась еще никому. Когда она исчерпывает аргументы — что происходит обычно довольно быстро, потому что аргументов у миссис Хендрикс не больше, чем краеугольных камней счастья у миссис Джонс — в ход пускается известное на весь микрорайон контральто. А спорить миссис Хендрикс обожает даже больше, чем наносить визиты своим подругам. В споре рождается истина. Там же она взрослеет, мужает, стареет и умирает. Но для миссис Хендрикс спор, в первую очередь, — рупор, через который она возглашает истину всем находящимся в зоне слышимости.
При упоминании миссис Хендрикс, у мистера Джонса портится настроение, поднятое ценой меткого плевка.
— Не нужна нам библиотека, — ворчит мистер Джонс вопреки самому себе и спешит сменить тему, чтобы не быть изобличенным в непоследовательности. — И вообще с чего она взяла?
— Ну, как же, — тянет миссис Джонс в целях выгадать время, — ведь от нас до центральной библиотеки можно добраться только на автобусе. А знание должно всегда находиться под рукой.
— Ничего подобного! — раздражается мистер Джонс. — За знание нужно бороться. Его нужно выуживать голыми руками из помойной ямы. А когда оно за углом, грош ему цена!
Миссис Джонс молчит. Она затрудняется продолжать обсуждение на столь абстрактном уровне. Но горечь поражения быстро переходит в гордость за мужа. Боже, до чего умен мистер Джонс!
Метафора помойной ямы наталкивает мистера Джонса на мысли о вполне конкретной помойке на углу Тополиной улицы и Коринфской авеню. По пятам за эйфорией подкрадывается черная меланхолия. «Это что же, — вдруг осознает неутешительность ситуации мистер Джонс, — теперь всегда плевать исподтишка и с оглядкой? Как какой-то мелкий воришка! Это у себя-то дома. Дожили! Настоящая свобода — когда плюешь, не задумываясь, и плевок — такое же естественное отправление, как, скажем, зевок или почесывание. Эх!»
Тут мистер Джонс, увлекшись внутренним монологом, действительно плюет себе под ноги. Миссис Джонс смотрит на него с испугом.
— Что случилось? — спрашивает она мужа, чувствуя за фасадом пустякового поступка напряженную внутреннюю борьбу.
— Так, отхаркнулось, — заметает следы мистер Джонс. — Принеси-ка мне лучше газету.
Глава IV.
Обувная фабрика
Есть еще один человек, переживающий по поводу строительства не меньше мистера Джонса и пастора Уайта. Человека зовут Жоржета.
Жоржета ложится за полночь, а встает после полудня. Большую часть своего бодрствования она вышагивает улицы, не считая короткие перерывы на обед и ужин, и досуг с клиентами. Благодаря ежедневному моциону, несмотря на уже далеко не юный возраст, Жоржете удалось сохранить отменную фигуру, столь необходимую в ее профессии. Хорошая фигура для женщины — это, в первую очередь, орудие труда. Прогулки в дождь и снег закалили иммунитет Жоржеты. Она не болеет никогда, по крайней мере, респираторными заболеваниями, чем очень гордится.
Угол Тополиной и Коринфской — одна из вех маршрута Жоржеты. И дело здесь отнюдь не в помойке или любви поквитаться с обременительным бытом метким плевком. Во-первых, плевки не красят женщин даже ее статуса. Во-вторых, подстерегать клиентов у помойки редко доводит до добра. Не нужно учить Жоржету тому, кого (и что) можно подцепить у груды мусора, даже такой безобидной, какая располагалась на вышеупомянутом углу.
Нет, причина здесь совершенно иная. Тополиная Улица и Коринфская авеню — две основные магистрали микрорайона, богатые потенциальными клиентами, как мелководные реки — рыбой. По Тополиной ездит немало машин на небольшой скорости. На Коринфской находится церковь пастора Уайта. А, как известно, после долгой проповеди и религиозного катарсиса у верующих вновь пробуждается любовь к плотским утехам. Стоит человеку позаботиться о душе, как он тут же чувствует себя вправе уделить внимание телу. Высиживание в церкви — своего рода индульгенция. А без греха, как известно, нет раскаянья.
- Вечерние новости - Артур Хейли - Современная проза
- Время дня: ночь - Александр Беатов - Современная проза
- Клуб радости и удачи - Эми Тан - Современная проза
- Мистер Фо - Джон Кутзее - Современная проза
- Движение без остановок - Ирина Богатырёва - Современная проза