Читать интересную книгу Воскресший гарнизон - Богдан Сушинский

— Как они вам в бою, барон фон Штубер?! — поинтересовался Овербек, не отрываясь от разворачивавшегося на ближайшей равнине зрелища.

— Пока что... никак.

Брови штандартенфюрера медленно, долго тянулись вверх, пока где-то там, у самой кромки волос, не сомкнулись со складками лба.

— Что значит: «Никак», барон? Особенно если речь идет о зомби-тибетцах? И с такой оценкой вы хотите предстать пред ясные очи Скорцени, а возможно, и самого Гиммлера? — Все решительнее ввергал себя в изумление Овербек.

Это был человек с библейски удлиненным, богообразным личиком смиренного пастора и пронизывающим взглядом зеленоватых глаз факира. Коротко стриженные и всегда старательно, назад, приглаженные волосики на его голове произрастали настолько редко, что к каждому из них Штуберу хотелось привязать персональную бирочку с номером, как к величайшей ценности, достойной Лувра.

— Самое страшное, что с этой оценкой я предстаю перед самим собой, — вызывающе заметил Штубер.

— Непростительная привередливость, штурмбанфюрер. Неужели не видно, что эти парни демонстрируют все, чему их обучали.

— Только-то и всего, — иронично подергал щекой барон. — Хотелось бы знать, однако, чему же их все-таки обучали. Если бы вам хотя бы месяц пришлось сражаться с теми, красными, русскими, которые громят нас на фронтах и в партизанских лесах, вы бы поняли, что этого слишком мало.

— И все же бой они ведут по всем правилам военной науки, — явно решил не давать в обиду своих питомцев командующий зомби-войсками «СС-Франконии» и ее комендант.

— Хотите знать, почему русские вот-вот прижмут нас к Одеру, господин штандартенфюрер? Нет, вы действительно хотите знать, почему? Так вот, я вам скажу: только потому, что плевать они хотели на все наши прусские каноны войны. Это в боях с англичанами мы можем демонстрировать нашу прусскую армейскую педантичность, поскольку у еще более педантичных «томми» она способна вызывать хоть какое-то уважение. А в глазах русских «ванюш» она всего лишь становится предметом насмешек.

— Мне понятна эта ваша прелюдия, барон. Поверьте, я сразу же сумел оценить ваше стремление проводить учебу спецотряда зомби-тибетцев в боевых стычках с русскими. Причем почти без нашего с вами, «осмеянных русскими германцев», участия. И вообще, это прекрасно, что вам удалось перебросить сюда почти целую роту власовцев.

— Вы мне льстите, штандартенфюрер, — мрачновато ухмыльнулся Штубер. — Причем совершенно незаслуженно.

— Признаться, поначалу мне хотелось вывести сюда курсантов унтер-офицерской разведывательной школы дивизии СС «Мертвая голова»[8]. Пусть бы немного поразмялись.

— Но потом вспомнили, что воевать-то зомби-тибетцам придется все же с русскими. Хотя, кто знает? Вдруг они решат, для начала, расправиться с вашими «мертвоголовыми» курсантами?

Овербек наконец-то оставил стальное чрево бронемашины и вместе со Штубером взошел на огромный, поросший мхом валун, представавший неким «саженцем» горы, постепенно произрастающей из недр кремнистой возвышенности. Они казались сошедшимися вместе полководцами враждующих армий, которые, заключив перемирие, теперь невозмутимо наблюдают за тем, как там, в долине, гибнут последние их полки. Действия своих солдат они оценивали как болельщики — действия футбольных команд.

— А чего вы еще ждете от этих тибетцев, барон? — спросил Овербек, не опуская бинокль, но вместе с тем краем глаза наблюдая за реакцией Штубера. — Чем разочарованы? По-моему, «Лама в зеленых перчатках» предоставил нам не такой уж плохой человеческий материал.

Сейчас у штандартенфюрера не было никакого желания убеждать в чем-либо заместителя начальника «Регенвурмлагеря». Но еще меньше ему как экс-коменданту хотелось, чтобы о боевой выучке зомби-воинов барон докладывал Скорцени с такой же кислой миной, с какой наблюдает сейчас за яростным учебным боем.

Да, пока что учебным. Но ведь по-настоящему яростным. Несмотря на то, что у противников нет ни боевых патронов, ни штыков или хотя бы ножей.

— Тем и разочарован, что перед нами пока еще не бой, а всего лишь кадетские учебные игры на полянке, — иронично процедил штурмбанфюрер, поеживаясь в своем легком прорезиненном плаще. Его машина стояла на холме, рядом с броневиком «низверженного» в свое время коменданта «СС-Франконии» Овербе-ка, проходившего теперь по всем официальным документам лишь под псевдонимом «Центурион».

— Считаете, что замена холостых патронов боевыми, а бутылки с водой на гремучие «коктейли Молотова» произвела бы на них какое-то особое впечатление? — пожал широкими, обвисающими плечами Овербек.

Это несоответствие иконописного личика экс-коменданта его крепкой, широкоплечей фигуре ставило в тупик любого ценителя мощи мужского тела. Даже «великий психолог войны» барон фон Штубер, и тот не раз представал перед вопросом: чему доверяться при оценке этого человека: его «богоугодному» личику или фигуре уличного громилы?

— А вы прикажите заменить, и сразу же убедитесь. Боевые патроны ждут их в кузове машины.

— Но такого приказа не было.

— С каких пор вы стали приказопослушным, Центурион? Столь унизительно... приказопослушным?

— Сразу же, как только ощутил дыхание крематория. У его печи — и приказы, и сама жизнь воспринимается, знаете ли, как-то по-иному.

— «Дыхание крематория»... — согласно кивнул фон Штубер. — Прекрасно сформулировано. Я бы даже сказал, изысканно. — Аргумент и в самом деле показался ему убедительным. — Дыхание крематория — как дыхание смерти перед очередной бессмысленной атакой! Такие аргументы судьбы оспаривать всегда трудно.

— Разве вам не известно, что командование слишком ценит даже обычного зомби-воина, чтобы пускать его в расход прямо на полигонах?

— Да наштампуем мы вам этих зомби, Центурион! Не пройдет и двух месяцев, как вы поведете в бой целый легион зомби, смерть которых станет вашим собственным бессмертием.

— Вы невнимательны, барон, — в голосе штандартенфюрера появилась какая-то вежливая жесткость. — Я сказал: «даже обычного зомби-воина».

— Хотите сказать, что тибетцы составляют некое исключение из общего числа зомби?

Взгляд, коим пронизал барона разжалованный комендант «Регенвурмлагеря», расшифровывался очень просто: «Ты действительно не знаком с приказом, который относится к тибетцам, или же, пользуясь моим сложным положением, попросту издеваешься?!».

А ведь ситуация, в которой оказался штандартенфюрер, в самом деле была сложной. На одном из совещаний, сгоряча, фюрер как-то обронил, что Овербека следует отстранить от командования лагерем. Когда же Гиммлер, прекрасно помнивший о том, что еще недавно штандартенфюрер Овербек числился в «любимчиках фюрера», поинтересовался, куда его направить, Гитлер вдруг словесно отмахнулся от него: «Сами решите: хоть на передовую, хоть сразу в крематорий. И я не желаю больше слышать о нем».

— Со мной вы можете быть откровенны, штурмбанфюрер.

— Нет предмета для откровений. Кому в этой преисподней не известно, что тибетцев мы готовим по особой программе и для какой-то особой, пока что неведомой мне миссии?

...Гиммлер был убежден, что теперь уже бывшего коменданта «Регенвурмлагеря» штандартенфюрера Овербека попросту оклеветали, однако разубеждать Гитлера не решился. Ослушаться тоже.

Выход из ситуации ему подсказал Скорцени, который никогда не был сторонником бессмысленного наказания офицеров, особенно — отправкой в концлагеря, а тем более — в крематорий. Он считал, что человек, ощутивший свою обреченность, прекрасный «материал» для диверсионной службы, поэтому всегда готов был подобрать одного из таких, полунаказанных..

Обер-диверсант рейха присутствовал на этом совещании, и это упрощало Гиммлеру задачу Поинтересовавшись на следующий день у Скорцени, есть ли на Овербека какой-либо серьезный компромат, рейхсфюрер СС меньше всего рассчитывал выудить у него какие-то сведения. Иное дело, что он готовил почву для того, чтобы переложить на него всю ответственность за судьбу опального штандартенфюрера. Подставлять и перекладывать — это вообще было в стиле Гиммлера, особенно сейчас, когда фюрер стал относиться к нему, как к рейхсфюреру СС, с явным недоверием.

«Гитлер вдруг решил для себя, что двум рейхсфюрерам в одном бункере будет тесновато», — прокомментировал однажды эту ситуацию Геринг, который еще раньше впал в немилость Гитлера. Теперь командующий Военно-воздушными силами Германии считал подарком судьбы, что по чину он — «рейхсмаршал», а не рейхсфюрер. Что, однако, не влияло на отношения к нему фюрера, считавшего, что войну рейх проигрывает исключительно из-за бездарности командования люфтваффе, не сумевшего выиграть ни одной воздушной битвы, а посему давно утратившего господство в небе. В этом мнении он укрепился еще во времена неудавшейся «Битвы за Англию», которая велась в основном в воздухе.