Читать интересную книгу Цветы корицы, аромат сливы - Анна Коростелева

При первом знакомстве она встала у доски в белых гольфах и клетчатой форме и аккуратно прочла по листочку:

— Мы занимаемся измерением поверхностных течений (по сносу судов и методом бутылочной почты) и течений на глубинах (вертушками, подвешиваемыми к заякоренным буям, и поплавками нейтральной плавучести с акустическим прослеживанием), визуальной оценкой волнения и измерением его волнографами, оценкой цвета воды и измерением ее прозрачности по глубине видимости погружаемого белого диска. Еще гидроакустические измерения, характеристики льда, пробы грунтов и биологические образцы.

Как выяснилось позднее, по-русски не знала она ничего, кроме алфавита.

Как только уехал Накамура-сэнсэй, сопровождавший группу японских студентов, оказалось, что у них было прошито только два режима: ничего нельзя- и можно всё. Очень хорошо это было видно по Киёси из той же группы: сначала он ходил на занятия в тридцатиградусную жару в костюме-тройке при галстуке, застегнутый на все пуговицы, тщательно подстриженный, с наглаженными стрелками. Когда уехал Накамура-сэнсэй и все немного расслабились, он стал присматриваться к тому, как одеты другие его сверстники. Обнаружил, что есть люди в джинсах и в майках. На следующий день он пришел с волосами, крашеными в рыжий и зеленый цвет, в кожаной жилетке на голое тело, на каблуках, с талисманами и в цепях. Промежуточных стадий, как выяснилось, у него не было.

Нечто подобное произошло и с Саюри. Она взъерошилась и превратилась в гарпию — точнее, в сфинкса, но с бешеным темпераментом.

Сюэли со своим древним имперским сознанием относился к японцам как к небольшому нарыву на пальце: непонятно откуда взялось (вчера еще не было) — раздражает ужасно — вроде плоть от плоти, клетки того же организма, но поражены какой-то болезнью — скорей бы уж прошло. Совершенно понятно, что он не стремился сблизиться с барышней-мононоке.

Мононоке же, окинув его взглядом из-под челки, напомнившим ему какую-то утопленницу из колодца, которая вылезала из телевизора, решительно остановила на нем свое внимание. Больше всего Сюэли не любил возбуждать национальную рознь, но бодрые высказывания Саюри о величии Японии вызывали слишком много ассоциаций. К тому же, говоря о том о сем, она пыталась прилепить ему на грудь кавайный бантик.

— Вы представляете собой мелких варваров на малоизвестных островах. Научитесь сначала причесываться хотя бы, — бесстрастно заявил Сюэли и двумя пальцами вынул у нее из волос морского конька.

Саюри любила поговорить с ним о неповторимости японской культуры, но хорошо образованный Cюэли всегда не задумываясь указывал источник заимствования. Таким образом отмел он бонсаи, Кабуки, икебана, фурошики, бэнто, го, оригами и психологизм в литературе. Когда же Саюри что-то заикнулась про эротические мотивы в искусстве, он увел ее в свою комнатку в секторе Б, прикрыл дверь и через час ласково сказал ей: «Ну, ты согласна, что у вас сплошное варварство?» — «Варварство», — потрясенно кивнула она.

Больше кавайные вязаные бантики не преследовали Сюэли.

Хотя Сюэли спал с бешеной японкой, он никак не мог запомнить ее имя. Он называл ее то Китано, то Татами, Такеда, Икеда, Юме, Юми, Юки, Киюки. При этом он всегда был с ней изысканно вежлив, а говорили они по-русски.

— Послушайте, Мэгуми-сан, вы не позволите мне провести полчаса за чтением грамматики в спокойной обстановке?

— Почему, ну почему ты не можешь запомнить мое имя?? — топала ногой Саюри.

— Мне хочется называть тебя разными именами, — проникновенно отвечал он, беря ее за края воротника и подтаскивая к себе.

В конце концов он прозвал ее Цунами, чтобы не вспоминать каждый раз, как ее зовут. Цунами-сан.

Немила Гориславовна (по русскому языку) требовала очень сурово, но свое дело знала твердо. Преподавала она иностранцам лет сто, видела студентов в том числе и из таких стран, которых теперь уже не было, потому что те коралловые острова в Океании уже лет шестьдесят как полностью ушли под воду. Все их проблемы и ошибки она предвидела заранее, удивить ее бредовым сочинением было невозможно. Она могла вести в смешанной финско-итальянской группе и при этом следить за тем, чтобы выход в речь у студентов происходил приблизительно одновременно. Время от времени она стучала согнутым корявым пальцем по лбу Сюэли.

Сочинения по русскому языку за I семестр 2009–2010 уч. г. стажера геологического факультета МГУ Вэй Сюэли Моя семья

Мою семью видно не всегда.

Рассказывать о них надо быть осторожно.

Тетушка Мэй любит пить чай, а бабушка буддист. Бабушка развела в саду криптомерии, ликвидамбар формозский, птиц ба-гэр, лягушки и дерево Мин. Еще бабушка держит лавку изделий на подобие фэн-чэ, фэн-чжэн, то-ло и др. Моя тетя Мэй склонна к оздоровительным мероприятиям.

Все в моей семье любят священный рис. Иногда вечерами мы любим посидеть например, возле какого либо храма.

О нашем роде есть заметки в истории еще в династии Цин и иногда династии Мин.

У нас большое семейство. В нем есть такие персоны, каких я сам никогда не видел.

О Москве

Когда я только приехал в Москву, я «роптал на небо и винил людей». Но непредвиденно я поразмыслил и смирился. Первое впечатление от Москве — быть в изнеможении, многотрудный и обременительный. Но сегодня уже не так пугающе.

Мне очень понравился на Красной площади обувной ларек. После этого говорить, что в Москве плохо, — черная неблагодарность.

Здесь нет возможность купить на улице фарш из креветок в оболочке из соевого сыра.

Здесь никто не знает, что произошло 18 сентября в 1931 году.

Полагаю, что это — чистое недоразумение.

Моя учеба

До 2009 года я учился в Поднебесном институте Феникса и Цилиня в провинции Хунан, изучение древнией литературы и языка. Этому институту уже истории 2400 лет в Китае. Раньше (до Китайской республики 1912 г.) это был частный институт. Феникс и Цилинь — животные счастья и блага.

Там я занимался поэзиями и прозами эпохи Восточная Цзинь и писал уже свиток под руководством у Ван ши-фу, пока он не умер. Когда скончался он, и закрыт был весь этот отдел.

Потом, занялся я в творчестве Сыма Цянь искать разных смыслов. Мой новый руководитель Лай ши-фу удалился на покой вскоре и опять я в творчестве Сыма Цяня разных смыслов не нашел. Потом китайский классический роман сделался моим центром акцентировать внимание.

Далее я заносился в некие списки и включился в университетский проект к удивлению и без ведома совершенно. Организаторы проекта, можно сказать, «действовали большим мечом и широким топором» (с размахом). Далее, уже осенью 2009 года был в Москве. Судьба — удивительная вещь.

Мои увлечения

Самое престранное из моих увлечений, — это Танако Тануки Китами-сан. Я не понимаю, как увлекся ею. Чувствую, что-то нехорошо, в нашем с нею отношении есть какая-то ложь фальшь недобросовестность. Розовых кавай зайчиков, каких она любит, меня не заботит. Но как мы могли друг друга счесть годным (приглянуться)? Не понимаю. Ее не могу проникнуть взором (видеть насквозь). Но о себе сказать, когда вижу ее сияющее выражение лица, думаю «а! как-нибудь разберёмся!»

Другое мое теперь увлечение — китайский классический роман. Раньше это была моя основная специальность, то теперь — только увлечение, увы.

Раньше в Китайском институте Феникса и Цилиня по изучению древней литературы и языка я играл немного на сцене, амплуа — от ученый книжник до кон-фу мастер. Здесь применить к делу эти способности не нашел.

Мой друг

По фамилии моего друга Ди, он приехал в Москву, чтобы изучиться в МГУ. Его длинные волосы и шелковые шарфы приводят на память древнюю эпоху. Когда его хотели отчислять из аспирантуры за разврат (?). Как-то так поговорил с профессурой и все уладил. Его шутки очень изысканны.

Мне доводится он хорошим другом и поддержка с того дня, как я дыша на ладан ощутился в общежитии ГЗ.

Он загадочный человек и независимый. Однажды он изготовил на кухне китайская еда, и был чад по всему этажу и еда убежала. Комендант пришел ругал его, но Ди пошел поимал эту еду спокойно и угощать друзей.

Всегда мне было интересно, по какой он специальности. Я много раз хотел его об этом спросить, но устыдился.

Что касается обувного ларька на Красной площади — Сюэли и в самом деле видел возле Покровского собора обувной ларек, выполненный в виде маленькой китайской пагоды, с украшенной черепичной крышей и золотыми рыбинами по углам. В нем работал пожилой человек азиатского вида, прибивал подметки, каблуки и принимал обувь в починку. Он чинил даже сандалии из дерева павлонии. Собственно, Сюэли видел этот ларек целых два раза. Один раз он стоял в одном конце Красной площади, в другой раз — с другого края.