Читать интересную книгу Мемуары папы Муми-тролля - Туве Янссон

Мне, например, было строжайше запрещено приносить с собой в дом маленьких зверюшек и держать их под кроватью! Я должен был есть и умываться в одно и то же время, а здороваясь, держать хвост под углом в 45ь — разве можно говорить обо всем этом без слез?!

Часто я останавливался перед маленьким зеркалом в прихожей и, обхватив мордочку лапками, заглядывал в свои печальные голубые глазки, в которых пытался прочитать тайну собственной жизни, и, вздыхая, произносил: «Один как перст. О жестокий мир! О жалкий мой жребий!» И повторял эти горестные слова до тех пор, пока мне не становилось чуточку легче.

Я был очень одинок, это часто случается с мумитроллями, наделенными своеобразными дарованиями. Никто меня не понимал, а сам себя я понимал еще меньше. Разумеется, я сразу заметил разницу между собой и другими муми-троллями. Разница эта состояла главным образом в их жалкой неспособности удивляться и изумляться.

Я же мог, например, спросить Хемулиху, почему все на свете устроено так, как есть, а не иначе.

— Хорошенькая была бы тогда картинка, — отвечала Хемулиха. — А разве так, как сейчас, плохо?

Увы, она никогда не давала мне вразумительных объяснений, и я все больше и больше убеждался в том, что ей попросту хотелось отвязаться от меня. Хемули ведь никогда не задают вопросов: что? где? кто? как? Я же мог спросить Хемулиху:

— Почему я — это я, а не кто-нибудь другой?

— То, что ты — это ты, — несчастье для нас обоих! Ты умывался? — Так отвечала она на мои важные вопросы.

Но я не отставал:

— А почему вы, тетенька, — Хемулиха, а не мумитроллиха?

— К счастью, и моя мама, и мой папа были хемули, — отвечала она.

— А их папы и мамы? — не унимался я.

— Хемули! — воскликнула Хемулиха. — И их папы и мамы были хемулями, и папы и мамы этих хемулей — тоже хемулями, и так далее, и так далее! А теперь иди и умойся, а то я нервничаю.

— Как ужасно! Неужели этим хемулям никогда и конца не будет? — спрашивал я. — Ведь были же когда-нибудь самые первые папа с мамой?

— Это было так давно, что незачем этим интересоваться, — сердилась Хемулиха. — И, собственно говоря, почему нам должен настать конец?

(Смутное, но неотвязное предчувствие говорило мне, что цепочка пап и мам, имеющих отношение ко мне, была чем-то из ряда вон выходящим. Меня ничуть не удивило бы, если бы на моей пеленке была вышита королевская корона. Но — ах! — что можно прочитать на листке газетной бумаги?)

Однажды мне приснилось, что я поздоровался с Хемулихой неправильно, держа хвост под углом в 70ь. Я рассказал ей об этом и спросил, рассердилась она или нет.

— Сны — ерунда, — изрекла Хемулиха.

— Разве? — возразил я. — А может, тот муми-тролль, который мне приснился, и есть настоящий, а мумитролль, который находится здесь, просто приснился тебе, тетенька?

— К сожалению, нет! Ты существуешь, и еще как! — устало отмахнулась Хемулиха. — Я с тобой не справляюсь! У меня от тебя болит голова! Что будет с тобой в этом мире, где все делается не по-хемульски!

— Я стану знаменитым, — серьезно объяснил я. — И среди прочих дел построю дом для маленьких подкидышей-хемулят. И все они будут есть бутерброды прямо в кровати, а под кроватью держать скунсов и ужей.

— На это хемулята никогда не согласятся, — сказала Хемулиха.

Мне казалось, что она, к сожалению, права. Так и проходило мое детство. Я только и делал что молча удивлялся и постоянно повторял свои вопросы: что? где? кто? как? Хемулиха и ее послушные подкидыши упорно избегали меня. От моих «что?», «где?», «кто?», «как?», «когда?» и «почему?» им становилось явно не по себе. И я одиноко бродил вокруг дома Хемулихи по пустынному, безлесному побережью, размышляя то о паутине, то о звездах, то о малявках с загнутыми хвостиками, так и шнырявших в лужах, а то и о ветре, который приносил отовсюду разные запахи (позднее я узнают: одаренный муми-тролль всегда поражается самым простым вещам, но не видит ничего удивительного в том, что кажется странным обычному муми-троллю). Да, печальное было время!

Но постепенно что-то изменилось во мне: я стал задумываться о форме моей собственной мордочки. Предоставив Хемулиху и других муми-троллят их собственной судьбе, я начал все больше и больше думать о себе самом. И находил это занятие весьма увлекательным. Я перестают задавать вопросы. Зато я испытал непреодолимое желание говорить о том, что я сам думал и чувствовал. Но — ах! — кроме меня, на свете не было никого, кому я был бы хоть сколько-нибудь интересен.

И вот пришла та самая весна, весна, такая важная для моего развития. Сначала я и думать не думал, что она пришла ради меня. Я слышал, как пищит, жужжит и бормочет, как пробуждается от зимней спячки все живое и торопится встретить весну. Я видел, как в разбитом по строгим законам симметрии огородике Хемулихи растения набирают силу, а все, что пробивается из земли, просто извивается от нетерпения. По ночам гудели свежие ветры, и пахло по-новому — переменами. Я прислушивался и принюхивался. Лапки мои болели от быстрого роста, но я по-прежнему не понимал, что все это происходит только ради меня.

Наконец однажды, ветреным утром, я почувствовал… да, я просто-напросто почувствовал, что вырос. Я пошел прямо к морю, которое Хемулиха терпеть не могла и поэтому строго-настрого запрещала ходить туда.

Там меня ожидало поразительное открытие. Я впервые увидел самого себя во весь рост. Блестящая льдина была гораздо больше зеркала в прихожей дома Хемулихи, и в ней отражалось весеннее небо с плывущими по нему тучками и весь я. Наконец-то я мог разглядеть свою мордочку с маленькими, хорошенькими, стоящими торчком ушками и все свое крепкое, хорошо сложенное туловище — до самых лапок. Единственное, что меня, по правде говоря, немного разочаровало — это лапки, создававшие впечатление беспомощности и какой-то детскости. Но, подумал я, может, со временем это пройдет. Сила моя, вне всякого сомнения, — в голове. Что бы я ни делал, со мной никто не заскучает. И в глубину моей души никому не удастся заглянуть. Словно завороженный, разглядывал я свое отражение и, желая еще лучше рассмотреть себя в ледяном зеркале, лег на живот.

Но себя я там не увидел. Подо мной была лишь зеленоватая бездонная мгла, все глубже и глубже уходившая в бездну. Там, в чуждом мне, таинственном мире, отделенном от меня льдом, шевелились смутные тени. Они казались мне грозными и вместе с тем необычайно манили к себе. Голова у меня закружилась, и мне почудилось, что я падаю… вниз… вниз…

Это было ужасно, и я снова подумал: «Неужели мне никогда не выбраться наверх? Неужели только все вниз, вниз и вниз?»

Глубоко взволнованный, я поднялся и топнул по льду, желая проверить, выдержит ли он меня. Лед выдержал. Тогда я топнул сильнее — и лед не выдержал.

Я по уши окунулся в зеленоватое холодное море, лишь лапки мои беспомощно повисли над бездонной и опасной мглой.

По весеннему же небу по-прежнему спокойно проплывали тучи.

А вдруг одна из грозных теней, шевелящихся в морской воде, съест меня? А может, она откусит одно мое ушко, принесет его к себе домой и скажет своим детям: «Съешьте его побыстрей! Это ухо настоящего маленького муми-тролля. Такое лакомство не каждый день перепадает».

А может, волна с бешеной скоростью вынесет меня на сушу, и Хемулиха, увидев меня с одним лишь ушком, опутанным водорослями, заплачет, станет каяться и говорить всем своим знакомым: «Ах! Это был такой необыкновенный муми-тролль! Жаль, что я этого вовремя не поняла…»

В мыслях я успел уже добраться до собственных похорон, как вдруг почувствовал, что кто-то очень осторожно дергает меня за хвост. Каждый, у кого есть хвост, знает, как дорожишь этим редчайшим украшением и как мгновенно реагируешь, если хвосту угрожает опасность или какое-нибудь оскорбление. Я мигом очнулся от своих захватывающих мечтаний и преисполнился жажды деятельности: я решительно выкарабкаются на лед и перебрался на берег. И тут я сказал самому себе:

— Я пережил Приключение. Первое Приключение в моей жизни. Оставаться у Хемулихи невозможно. Беру свою судьбу в собственные лапы!

Целый день меня знобило, но никто даже не спросил, что со мной. Это укрепило мое решение. Когда наступили сумерки, я разорвал свою простыню на длинные полосы, сплел из них веревку, а веревку привязал к рейке оконного переплета. Послушные подкидыши поглядывали на меня, но молчали. Это меня сильно оскорбило. После вечернего чая я с величайшей добросовестностью составил свое прощальное письмо. Письмо было написано совсем просто, но в нем ощущалось глубокое внутреннее достоинство. Вот мое письмо:

«Дорогая Хемулиха!

Чувствую, что меня ожидают великие подвиги, ажизнь муми-тролля — коротка. И потому я покидаюэтот дом, прощай, не печалься, я вернусь, увенчанныйславой!

PS. Забираю с собой банку тыквенного пюре.