Читать интересную книгу Бездна взывает к бездне - Наталья Андреева

Так начались странствия пруклятого камня, известного под именем «Сто солнц в капле света». Но в народе говорят, что это сердце сгоревшей принцессы и что оно приносит владельцу одни лишь несчастья, потому что это сердце жестокого и злого человека. И что владеть им опасно, ибо это убивает. Всякий, кто увидит сей камень, бойся! Всякий, кто возьмет его в руки…»

– Барышня, вы здесь?! Барышня!

Шурочка невольно вздрогнула. Крепостная девка, взятая еще по осени к маменьке в услужение, приоткрыла дверь и звала ее. Ишь, как старается!

– Маменька вас к себе просят, – а глаза так и бегают! Всю комнату взглядом обшарила! Сейчас побежит доносить! – Опять читаете? Что ж вы глаза-то портите, барышня! Темень-то какая!

– Отстань, Варька! Поди прочь!

– Грех вам, барышня, меня гнать. Я девушка подневольная. Евдокия Павловна велели вам платье мерить. Пожалуйте к барыне.

– Опять сестрины обноски. – Шурочка с досадой захлопнула книгу. – Вы и сделать-то как следует не умеете! Знаю я тебя, Варька! Ну, что смотришь?

– Откуда это у вас?

– Купила!

Заулыбалась Варька! Все, и дворовые в том числе, знают, что денег в доме нет. Давно уж Иванцовы в долгах как в шелках, а поместье заложено-перезаложено. Маменька считает каждую копейку, попробуй, допросись у нее денег на книжку! Да и то сказать, какая же это книга? У офени купила, которые по деревням ходят, а у них разве есть что путное? Офени торгуют галантереей, лубками, а из книжек – все сказки с цветными картинками. Говорят, что в Москве в каждом трактире сидят такие писаки и строчат за пятьдесят рублей про Бову Королевича, графов с милордами, про заморские страны, коих никогда не видали. Продаются эти книжки на рынках, по лавчонкам, куда знатные люди и не заходят. А читают их небогатые купчихи да зажиточные крестьянки. А те, кто побогаче, они же и с образованием, то читают, к примеру, господина Загоскина да «Прекрасную магометанку, умирающую на гробе своего супруга»[1]. В большой моде у знати господин Лермонтов, вот бы кого почитать! Поэма «Демон» давно уже вышла в свет, а Шурочка ее еще в руках не держала! Да и проза, говорят, у него хороша. Но на такие книги у маменьки денег не допросишься, поэтому и приходится покупать копеечный товар у офени и читать эти наивные сказки. Вот тебе, пожалуйста! «Сказка про алмаз»! И картинка тут же. Принц, принцесса, сияющий камень в руках у воина-победителя. Эх, ей бы, Шурочке Иванцовой, этот алмаз…

– Что стоишь, Варька? Беги, доноси!

– Да что вы такое говорите, барышня…

Глаза в пол, а сама аж зарделась от удовольствия. Младшую дочь Евдокия Павловна не жалует, вот и повод есть на нее накричать да в комнате запереть, без ужина оставить. А дворовой девке за это награда: сегодня без порки. Барыня всегда найдет, за что наказать. Ох и лютая! Вот Варька и старается. И все в доме стараются Евдокию Павловну не злить.

Оттого и увлекается Шурочка чтением сказок. Как приятно унестись мыслями из обветшавшего дома, помечтать, забыться… Там, в книжках, сказочные дворцы, слоны и падишахи, принцы с принцессами и неземная любовь. Пусть выдумка, пусть не бывает! Но как хочется-то… Сил нет, как хочется!

А здесь что? Старый господский дом, заросший сад, пьяненький папенька в стеганом халате и ночном колпаке, которые он и летом в жару не снимает, мать-тиранка да сестрицы-сплетницы. Всего-то и радости, что скоро лето. Можно купить у коробейника копеечную книжку и убежать в сад, где белая беседка среди кустов жасмина и сирени, черное озеро с кувшинками да старая лодка. Нет, и там найдут, и маменька будет браниться, а сестры радоваться. Опять Сашка попалась! Опять читает недозволенное! «Моветон», – презрительно говорит Евдокия Павловна и кидает книжки-лубки в печку. Хоть бы дворне отдала! Они красивые картинки на стенку повесят! Так нет! Лучше сжечь! Иванцовы хоть и нищие, но гордые. Маменька-то в столице родилась, в Москве, говорит, что у нее там знатные родственники. Чуть ли не князья. Что ж ты тогда у них денег не попросишь? Нет, лучше сидеть безвылазно здесь, в глуши, без денег, без всякой надежды. Какая же тоска! Старшие сестры бывали в Москве, а она, Шурочка, нигде не бывала. Ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге. И никто ее туда не повезет. Никогда.

За что же ее маменька так не любит? Что она ей такого сделала? Одна радость: сесть в лодку да уплыть на другой берег озера, посмотреть хотя бы одним глазком на богатую соседскую усадьбу. Это же не дом, а самый настоящий замок! Как в сказке! Он сияет окнами в кругу лучей-дорожек, сам похожий на солнце, а вечером везде огни, суетятся люди, ржут лошади. Сюда тянутся подводы, все время что-то перестраивается, облагораживается и без того дивный парк. А чего, спрашивается, дворне так суетиться, если хозяин бывал в усадьбе раза два за последние пять лет? Не жалует это имение его сиятельство. А почему, понять трудно? Красиво, чисто. Разве что от обеих столиц далеко. Да и то сказать, места здесь глухие, малообжитые. Сюда разве что в ссылку, но никак ради удовольствия.

Шурочка с улыбкой вспомнила, какой переполох наделал прошлым летом приезд старого графа! И в округе весь год только об этом и говорили. О том, сколько повозок с графским добром пришло следом, о поваре-французе, с которым его сиятельство не расстается, о данном в доме-замке балу, на который ее, Шурочку, увы, не взяли. Сказали, что мала еще. Мала! Из вредности маменька не взяла, потому что дочерей у нее пять, и старшие еще не замужем. В девках засиделись. Уже и младшей черед пришел, а ее все взаперти держат. Как будто она рябая или хромая. Так и будут держать до старости!

Она вздохнула и с тоской посмотрела в окно. Вот так и пройдет жизнь. Уж лучше утопиться! Говорят, грех. А жить так – не грех? Ишь! Женщину украшают добродетели, главные из которых Терпение и Смирение. Это у кого нет других украшений. Женихи-то к принцессе шли, потому что она была красавицей! А Смирением дряблую шею не прикроешь. Вон, у старшей сестрицы, Мари, вся кожа в пятнах и складках. Что ж теперь, ждать, пока ее замуж возьмут? Да не возьмут уже, ясно всем. А что же остальным сестрам делать? Чего ждать?

Она взяла с комода ручное зеркальце, посмотрела в него, и слезы сами собой высохли. Тут ни Терпения не надобно, ни Смирения, коли щеки так румяны, волосы вьются, а глаза сияют. «Да, кстати, и касаемо Покорности. Мужу своему, говорите! Кто в доме главный? Маменька! А папенька пусть убоится. И то верно: не надо столько пить! И делом пора бы заняться, а то управляющий – вор и деревенский староста – вор. Барин слабый, вот они и пользуются. А барыня что? Женщина! А к женщине легко втереться в доверие, и обмануть ее легко…»

– Барышня Шурочка! Где вы?!!

– Да иду я! Иду!

«Вот привязалась! Выслуживается! Что ж, запрут ее, Шурочку, в комнате – так вылезет в окно. Пусть говорят, что барышне это не пристало. И – в соседнюю усадьбу! На тот берег озера! Дорожка проторенная, авось никто не хватится. Долго еще не приедет граф, что ему тут делать? Говорят, он бывает на балах у самого Государя, живет то в Петербурге, то в Москве, а то и за границей, в Париже. Что ему здесь делать, в глуши, среди простых и малообразованных людей? А значит, можно забраться тайком в дивный парк и с книжкой в руках посидеть на одной из белых мраморных скамеек, помечтать. Жалко ему, что ли? Не убудет!

Ах, лето! Когда же ты наступишь!

Глава 1

Отставной майор, разорившийся помещик Василий Игнатьевич Иванцов никогда и не был человеком богатым. В бытность свою в столице, при службе, он ничем особым не выделялся среди молодых гвардейских офицеров: в меру пил, раза два дрался на дуэли, проиграл как-то в карты под честное слово свое годовое жалованье и долг вернул, что тоже, в общем, было делом обычным. Скромное состояние родителей не позволяло ему быть мотом и делать очень уж большие долги, однако же слыл он в офицерской среде своим в доску и добрым малым. Чин майора Василий Иванцов честно заслужил в боях с французами, в 1812 году, когда военная карьера делалась стремительно, и даже тридцатилетние генералы не были исключением, а скорее правилом. Но до того, то есть до генерала, не хватило Иванцову знатности, и если уж быть честным до конца, то храбрости. Отчаянной до дерзости отваги и лихости, такой, чтобы меньшими силами, не раздумывая, успешно атаковать противника. Живота своего Василий Игнатьевич не щадил и был предан Отечеству и Государю. Потому брожения декабря двадцать пятого года его не коснулись, да он в ту пору был уже далеко.

Но была в его жизни и большая удача: еще до войны случилось Василию Игнатьевичу познакомиться со своей невестой, настоящей московской барышней. В те времена воспитание оных состояло из трех простых вещей: умения танцевать, говорить по-французски лучше, чем на родном языке, и быть набожной. А кроме того, почитать родителей и исполнять их волю беспрекословно. Евдокия Павловна происходила из старинного, но обедневшего рода князей Михайловых-Замойских. Она была воспитана, как и положено настоящей аристократке, в имении родителей под Москвой, и в шестнадцать лет вывезена в столицу на ярмарку невест. Юная Евдокси была хороша собой, прекрасно танцевала и была замечена в свете. Тут-то и приключилась с ней несчастная любовь: жених вроде бы наметился, да подвернулась ему невеста богаче и знатнее, а прекрасная Евдокси тотчас была забыта. А ведь были и стихи в альбомах, и нежные пожатия руки, и балы, где молодой человек Евдокси, можно сказать, компрометировал, то есть не отходил от нее ни на шаг. И будь у нее не сестры, а братья, непременно случилась бы дуэль. А так обошлось…