видели. Они заметили, что почти дожали меня. Оставалось еще чуть-чуть, чтобы я сорвалась с цепи. И они этого жаждали. Они налетали на меня, как стервятники. Их провокации стали невыносимыми. Они понимали это и следили за моей реакцией. Эти двое… они… они просто… не могут называться людьми. А остальные – позволяют им издеваться надо мной, провоцировать меня. Им скучно. Они хотят зрелищ. Знают, что я долго терплю, но если дойду до границы, то… Они получили, что хотели.
Девушка прервалась, чтобы вновь ощупать ранку на лбу и разбитую губу, и поморщилась от боли, тупые удары которой взрывались в висках.
– Леночка, что они сказали? Или сделали?
– Они оскорбили мою мать. Самыми последними словами. И добавили, что я ничуть не лучше. И засмеялись. Все это случилось, когда преподаватель вышел из аудитории. Они совсем не ожидали, что я брошусь на них. Думали, я стерплю, как обычно. Ведь идет занятие, и я обязана стерпеть, чтобы не нарушать дисциплину. Но я… Дайте мне воды. У меня горло пересохло.
Владимир Александрович встал, прошел к своему столу, вытащил откуда-то граненый стакан, поднял и наклонил графин с водой.
– Держи.
– Спасибо.
Девушка сделала два больших глотка, задумчиво помолчала и сделала еще один.
– Что было дальше?
Владимир Александрович снова сел напротив нее, забрал стакан и отпил из него сам. Он не брезговал пить. Лена была единственной студенткой во всем институте, к которой директор испытывал действительно сильную симпатию. Он хорошо знал ее, хорошо знал и ее положение. И то, как поступала эта девушка, всегда восхищало его. Любая на ее месте давно бы сдалась и все бросила. Но Лена тянула свою бурлацкую лямку, сцепив зубы. И почему-то именно за это многие терпеть ее не могли.
– Дальше, – повторила Лена, словно впервые слышала это слово. – Дальше я… я просто кинулась к ним. Опрокинула парту, за которой они сидели. Обе упали со стульев. Все вокруг вскочили со своих мест, но участия не принимали. Кишка у них тонка. Они хотели зрелища – они его получили. Я была… в ярости, о да. У меня плыло перед глазами. Я мало что соображала. Схватила Вику за волосы, пока она не успела подняться с пола, начала бить лицом о спинку стула. Это было… это…
Девушка качала головой, скривившись и пожимая плечами. Взгляд ее был устремлен внутрь себя, где она видела ход событий, развернувшихся полчаса тому назад. Наконец, Лена продолжила.
– А Кристина опомнилась и решила заступиться за подругу. Чем-то твердым она ударила меня по голове. Потом я увидела, что это был цветочный горшок. Он раскололся, и земля посыпалась на нас всех. Лицо Вики уже было как кровавая каша. Я оставила ее и поднялась на ноги. Голова кружилась. Кристина глянула на меня с таким странным удивлением… и отступила. Наверное, она думала, что я должна потерять сознание из-за ее удара. Я приблизилась и вмазала ей по лицу. С ней вышло не так быстро, как с Викой. Кристина вцепилась мне в волосы и как-то умудрилась ударить по зубам, пока я душила ее. Я почти не понимала, что делаю. Знала, что должна уничтожить их за те слова, которые они произнесли.
– Ты, конечно, не скажешь мне, что они сказали.
– Конечно.
– Ладно. Что было потом?
– Это я помню плохо, но мы боролись еще несколько минут. Хорошо отпечаталось в памяти, когда я споткнулась о Вику и упала, и Кристина собиралась ударить меня в живот, но в этот момент в аудиторию вошел преподаватель, и… дальше Вы знаете сами.
Владимир Александрович тяжело вздохнул. Он знал, что было дальше. Скорая забрала обеих девочек, а Лене приложили лед к губе и залили перекисью ушиб на лбу. В отличие от Вики и Кристины она отделалась очень легко. В этом было самое удивительное, учитывая то, что девушка пошла в одиночку против двоих.
Любой, кто взглянул бы на ее фигуру, не поверил бы в это. На лице у Вики было разбито все, что можно разбить – губы, нос, бровь, щека; выбит один зуб. Кристину увезли с большой гематомой, легким сотрясением и подозрением на разрыв селезенки. И даже учитывая все это, Владимир Александрович не мог приказать себе быть с Леной построже.
– Леночка… ты же взрослая. Ты должна понимать, что…
– Я все знаю, Владимир Александрович. Это недопустимо, это может кончиться судом, меня могут посадить, я начала первая… Но я не контролировала себя. И это они довели меня до такого состояния. Ежедневно и методично они занимались этим.
– Я всегда на твоей стороне. Всегда. Помни это.
Они замолчали. Раздражение и недовольство директора, с которым он встретил девушку в своем кабинете, исчезло, не оставив и следа. Теперь было только сочувствие и сожаление. Владимир Александрович всеми силами соображал, как замять это дело так, чтобы не пришлось исключать Лену во имя сохранения статуса вуза (а совет мог потребовать от него этого), и уж тем более так, чтобы действительно не кончилось судом.
«В ее жизни и так слишком много нехорошего, – напряженно думал директор, – какой же ей суд? Какой суд? Суд над этим существом, которое извели до потери рассудка? Ведь у нее младший брат, за которым некому будет следить, какой же тут суд? И даже если штраф… им и так жить не на что. Жизнь уже достаточно плохо обернулась для нее. Надо что-то придумать, надо срочно что-то решить, прямо сейчас».
– Знаешь, что я намерен сделать? Я вызову родителей этих двух бесстыжих и буду говорить с ними. Да, я буду с ними говорить, и очень серьезно. Я с ними так поговорю, что они забудут о любом суде. Так поговорю, что им стыдно станет за своих детей, за себя, за… Вот что! Если они только заикнутся о суде, я скажу им, что мы выдвинем им встречный иск – за моральный ущерб. На несколько миллионов, да. И еще посмотрим, кто выиграет. Весь педколлектив во главе со мной подтвердит, что на протяжении долгого времени эти две… эти две… над тобой! А ты вообще в состоянии аффекта была. Мы тебе, знаешь, что? Адвоката наймем. Грандиозного адвоката. И я буду колоссально на твоей стороне. И характеристики на тебя самые лучшие дадим, и… все, что надо будет, предоставим. Вот так я им и скажу, пусть даже и не думают о суде, вот.
– Думаете, испугаются? – девушка подалась вперед.
– Испугаются? Еще как испугаются! Побегут домой – детей своих отчитывать. Да как бы им потом второй раз в больницу не попасть!
Владимир Александрович рассмеялся, довольный собой. Лена улыбнулась – от чистого сердца. Ей вдруг поверилось, что все обойдется. А с ней так редко