— Шел мимо и увидел здесь свет, — непринужденно сказал он. — Вот и подумал, дай-ка загляну.
— Я собирался немного поиграть на фортепьяно, — с улыбкой ответил Харли. Нечто не подлежало обсуждению даже с таким близким знакомым, как Кальвин, потому что… потому что это было в природе самого нечто… потому что надо было выглядеть нормальным, ничем не обеспокоенным человеком. Да, эта мысль была и здоровой, и понятной: надо вести себя как нормальный человек.
Успокоившись, Харли извлек из клавиатуры ряд мягких беспорядочных звуков. Он хорошо играл. Они все хорошо играли — Дэппл, Мэй, Пиф… Как только у них появилось фортепьяно, они все стали хорошо на нем играть. Естественно ли это?
Харли еще раз бросил взгляд на Кальвина. Этот крупный мужчина стоял, облокотившись на крышку фортепьяно, спиной к будоражащей воображение модели, и ничто на свете не могло его обеспокоить. На лице Кальвина не отражалось ничего, кроме вежливой любезности. Да, они все были неизменно любезны друг с другом, и никто никогда не ссорился.
За скудным ленчем собрались все шестеро, и их оживленная беседа понеслась по наезженной колее. Затем последовал день — ничем не отличающийся от утра, от всех прочих дней — безопасных, уютных, бесцельных… Только для Харли эта одинаковость была уже чуть-чуть нарушена, картинка словно бы вышла из фокуса: он получил ключ к мучившей его проблеме. Крохотный ключик, но в мертвом покое однообразных дней он казался весьма большим.
Ключ подбросила Мэй. Когда она накладывала себе в тарелку желе, Джаггер, смеясь, обвинил ее в том, что она взяла больше, чем положено по справедливости. Дэппл, всегда защищавшая Мэй, тут же заявила: «Куда там, она взяла меньше твоего, Джаггер».
— Нет, — поправила Мэй, — у меня действительно больше, чем у кого бы то ни было. Таково мое внутреннее чувство.
Это было нечто вроде словесной игры, в которую они время от времени беззаботно играли. Однако Харли отнесся к словам Мэй серьезно и запомнил их, чтобы обдумать на досуге. Теперь он ходил кругами по одной из тихих комнат. Внутреннее чувство, внешнее чувство… Разделяли ли остальные беспокойство, которое ощущал он? Были ли и у них причины скрывать свою тревогу? А вот еще вопрос: что такое «здесь»?
Харли резко оборвал себя.
Решай проблемы по очереди. Продвигайся с максимальной осторожностью, иначе сорвешься в пропасть. Раскладывай свои знания по полочкам.
Первое. Земля постепенно втягивалась в наихудшую стадию «холодной войны» с Найтити.
Второе. Найтитяне обладали качеством, которое не могло не вызывать тревоги, — они умели принимать облик, не отличимый от внешности их врагов.
Третье. Это качество позволяло им проникать в человеческое общество.
Четвертое. Земля была лишена возможности изучать найтитянскую цивилизацию изнутри.
Изнутри… Волна клаустрофобии захлестнула Харли, когда он осознал, что эти важнейшие факты ни в коей степени не были связаны с его маленьким внутренним миром. Знание пришло — неизвестно каким способом — извне, из той колоссальной абстракции, которую никто из них в жизни не видел. Перед его мысленным взором возникла картина усеянного звездами пространства, в котором плавали или сражались люди и монстры, но Харли быстро стер ее. Такие видения никак не сочетались со спокойным образом мыслей его товарищей. Впрочем, тот факт, что они никогда не разговаривали о внешнем мире, еще не свидетельствовал о том, что они никогда и не размышляли о нем.
С нарастающим беспокойством Харли ходил по комнате, паркетный пол эхом отражал нерешительность его шагов. Он перешел в бильярдную и, мучаясь раздвоенностью, ткнул пальцем в один из шаров. Белые сферы столкнулись и раскатились по зеленому сукну. Точно то же самое произошло и с двумя половинками его сознания. Явное противоречие: он должен остаться здесь и смириться с действительностью, и… он не должен оставаться здесь (поскольку Харли не помнил того времени, когда его здесь не было, он не мог сформулировать вторую часть рассуждения более точно). Игра словами «здесь» — «не здесь» наводила еще и вот на какую мысль: судя по всему, это были не части единого целого, а два взаимоисключающих понятия.
Шар нехотя скатился в лузу. В этот момент Харли принял решение. Сегодня ночью он не будет спать в своей комнате.
Вечером они сошлись из разных концов дома, чтобы выпить перед сном. С общего молчаливого согласия карты отложили на потом: в конце концов, этого «потом» у них было очень много.
Они болтали о разных пустяках, из которых складывался день: о макете одной из комнат, что сооружался Кальвином и декорировался Мэй; о неисправном освещении в коридоре на втором этаже, где слишком медленно разгорался свет. К вечеру все бывали обычно подавленными, потому что приходила пора ложиться спать, а во сне — кто знает, какие сны приснятся[1]. Тем не менее они должны были спать. Харли знал — интересно, знали ли остальные, — что с темнотой, наступающей, как только они забирались в постели, следовал неумолимый приказ спать.
Весь в напряжении, он стоял в дверях своей спальни, отчетливо осознавая необычность собственного поведения. В голове стучала кровь, и, чтобы унять гул, он прижал холодные ладони к вискам. Было слышно, как остальные один за другим расходятся по своим спальням. Пиф пожелал ему спокойной ночи, Харли ответил тем же. Наступила тишина.
Все. Сейчас!
Как только Харли, сильно нервничая, ступил в коридор, вновь зажегся свет. Он возвращался в спальню медленно — как бы нехотя. Сердце в его груди заколотилось быстрее. Но Харли решился. Он еще не знал, что делать дальше, не представлял, что могло случиться, но главное — он решился. Уклонился от выполнения приказа спать. Теперь нужно было затаиться и выжидать.
Не так-то легко спрятаться, когда свет повсюду преследует тебя. Но, войдя в укромный закоулок, ведущий к нежилой комнате, и слегка отворив дверь, чтобы встать в проеме, Харли обнаружил, что свет в коридоре начал тускнеть, и вскоре все погрузилось во тьму.
Харли не чувствовал ни радости, ни облегчения. Его сознание раздирал конфликт, суть которого он едва понимал. Мысль, что он нарушил порядок, сильно тревожила Харли, а темнота вокруг, населенная какими-то скрипами, пугала до дрожи в коленках. Однако тревожное ожидание длилось недолго.
В коридоре опять вспыхнул свет. Джаггер вышел из своей спальни, нисколько не заботясь о соблюдении тишины. Дверь позади него громко хлопнула. Харли удалось на мгновение увидеть его лицо, — прежде чем Джаггер свернул и пошел по направлению к лестнице, — оно было невыразительным, но спокойным, как у человека, закончившего работу. Легкой, беспечной походкой Джаггер спустился по лестнице.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});