Читать интересную книгу Крошка Черити - Джорджетт Хейер

– Я знаю, что это безнадежная затея, – сказал виконт. – Но надеюсь, по крайней мере, услышать объяснение, сэр: отчего вы так стремитесь увидеть меня связанным по рукам и ногам, когда сами женились в тридцать?

– Чтобы удержать вас от разврата! – скорее запальчиво, чем обдуманно парировал граф.

– Ох-хо! – насмешливо протянул виконт. – Сказано с большим знанием дела, не так ли? Что ж, я давно подозревал, что в свое время вы не были таким воплощением добродетели, как пытаетесь нас всех уверить!

– Воплощением добродетели? Нет, конечно! – с отвращением отверг это предположение граф.

– Нет, конечно, – со смехом повторил виконт.

– Нет! Я был таким же шалопаем, как и все молокососы, но никогда не ронял себя связью с распутницами!

При этом намеке веселый хохот виконта оборвался. Он бросил испытующий взгляд на отца и, нахмурившись, поинтересовался:

– Что это значит? Если ваш упрек адресован мне, позвольте выразить сожаление, что вас ввели в заблуждение на мой счет!

– Нет, нет! – раздраженно отмахнулся милорд. – Я говорю об этом болване Саймоне!

– Саймон!.. А что же он, черт подери, натворил?

– Только не пытайтесь убедить меня, что вы не слышали о его бесконечных попойках, хмельных забавах и возмутительных выходках в компании всякого сброда, негодных повес, вызывающих отвращение и…

–…И тем не менее – это так! – бесцеремонно перебил его Десфорд. – Мы видимся не слишком часто, но можете быть уверены, что я бы знал, если б Саймон связался с подобной публикой! Благодарение Господу, слушая вас, можно предположить, что Саймон вступил в «Клуб плутов» и проводит каждую ночь в «Финише» или в Раунд-Хаус! Вам не стоит придавать такое значение его компании; я сам с подобной публикой не вожусь, но лишь потому, что мне двадцать девять, а не двадцать три, так что я уже вырос из безумств зеленой юности. Но приятели Саймона – не негодяи и вовсе не повесы. Это слишком сильно сказано, отец, можете мне поверить!

– Какая жалость, что вы редко видитесь! – сказал граф. – Впрочем, мне следовало бы знать, что вы вряд ли сочтете это своим делом.

– Пожалуй, следовало бы… – честно согласился виконт.

– Я смирился с этим, – произнес граф, заметно сдерживая раздражение, – и, вероятно, попусту терял бы время, уговаривая вас взять в свои руки юного шалопая!

– Разумеется, отец. Как вы полагаете, много внимания он обратит на мои советы?

– Ох, ладно, – проворчал граф Рокстон, – при всех ваших недостатках, уж вы-то придерживаетесь хорошего вкуса, вы – член клуба «Четырех коней». Мне говорили, что младшие охотно подражают вам, так что вы наверняка имеете большее влияние на брата, чем я.

– Будь у вас братья, отец, – сказал виконт, улыбаясь, – вы бы знали, что младшие братья встречают в штыки все, что им говорит старший, даже если он куда лучший образец для подражания, чем ваш покорный слуга! Мне жаль вас разочаровывать, но я вынужден решительно отказаться от всякого вмешательства в дела Саймона. Собственно, я считаю, что в этом нет никакой нужды, но если уж вы настаиваете – займитесь этим сами!

– Как, черт возьми? – взорвался его отец. – Этот легкомысленный чертенок не станет меня слушать! Возможно, я кажусь вам старым брюзгой, но это лишь потому, что я стремлюсь остановить его падение! Иначе в один прекрасный день нам придется спасать его от долговой ямы! Хотя, возможно, к тому времени ему пойдет только на пользу посидеть за решеткой!

– Знаете, сэр, вы рисуете слишком мрачное будущее для нашего юного Саймона! Не стоит будоражить себя воображаемыми несчастьями, даже если он чем-то огорчил вас!

– Мне следовало бы догадаться, что уж вы не станете попусту себя будоражить! – проворчал граф, сраженный новым приступом боли. – Вы все одинаковы! За что я наказан выводком себялюбивых, никчемных, неблагодарных потомков? Конечно, ваша матушка избаловала вас до безобразия, и я был достаточно глуп, чтобы попустительствовать ей в этом! Что до вас, Десфорд, – будь я проклят, если вы не худший во всем выводке! Я умываю руки – и чем быстрее вы уберетесь, тем лучше! Не знаю, каким ветром вас занесло домой, но лучше б вы подхватили горячку! Не желаю больше вас видеть!

Виконт встал и очень вежливо произнес:

– Ну что ж, в таком случае я ухожу, сэр! Не буду взывать к вашей доброте, к чувству справедливости, поскольку они позволяют вам так обходиться со мной. Я не решусь даже просить вашу руку на прощание – но только, чтобы спасти свое самолюбие от еще одного удара!

– Шут! – буркнул отец, резко протянув руку.

Виконт взял его руку и, запечатлев на ней почтительный поцелуй, произнес:

– Берегите себя, отец! До свидания!

Граф, хмуро смотревший, как он выходит из библиотеки, произнес тоном человека, которого посетила счастливая мысль:

– Я предполагал, что ваше появление дома преследует какую-то цель.

– Разумеется. – И виконт бросил дерзкий, насмешливый взгляд через плечо. – Я хотел увидеть маму!

И отбыл в спешном порядке. Торопливо закрытая дверь отрезала его от взрыва брани, вызванного этим финальным выпадом.

В холле он увидел дворецкого; встретив полный искренней симпатии и сочувствия взгляд этого старейшего обитателя родительского дома, виконт хмыкнул и произнес:

– Смотрите на меня хорошенько, Педмур, ибо видите вы меня в последний раз! Отец изгоняет меня. Он говорит, что я никчемный повеса и шут; дюжины других обвинений я в данную минуту не могу припомнить. Можете ли вы понять такую бесчувственность?

Дворецкий неодобрительно прищелкнул языком, покачал головой и с глубоким вздохом ответил:

– Это все подагра, милорд. У его светлости дурное настроение.

– Дурное настроение! – повторил виконт. – На самом деле вы хотели сказать, что он совершенно безжалостен с каждым, кто имеет неосторожность попасться ему на пути!

– Не могу согласиться с вашей светлостью, так что воздержусь от ответа, – строго произнес Педмур. – Но если вы соблаговолите принять совет от человека, знакомого с привычками его светлости намного дольше, чем вы, – я бы почтительно просил вас не обращать внимания ни на одно слово, произнесенное им во время приступа подагры, потому что ничего такого он на самом деле не думает. А если вы позволили себе по обыкновению поддразнивать его, неудивительно, что он наговорил лишнего!

– Боже мой, Педмур, неужели вы полагаете, что мне это неизвестно? – с искренней симпатией улыбнулся виконт. – Не считайте меня ослом! Где моя мать?

– Миледи в своей гостиной, милорд.

Виконт кивнул и легко взбежал по широкой лестнице. Леди Рокстон встретила его теплой улыбкой и приветливо протянула ему руку.

– Входи, мой дорогой! – сказала она. – Скажи, на тебя обрушилась настоящая буря?

Он поцеловал ей руку и ответил:

– О Боже, еще какая! Он терзал меня, как только мог! Честно говоря, он сказал, что больше не желает видеть моего лица.

– Ох, милый, какой ужас! Но ты же знаешь, он этого вовсе не думает. Ну конечно, ты все понимаешь, ты всегда все понимаешь без лишних слов, правда?

– Не очень на то похоже! Недаром и вы, и старый Педмур решили, что я нуждаюсь в ободрении! Конечно, я и без подсказки могу истолковать все правильно – никто близко знакомый с его светлостью, кроме патентованного олуха, не подумает, что эти слова вызваны чем-то кроме подагры и расстроенного желудка! Я боялся худшего, когда увидел, как щедро он угощает себя крабами под карри за обедом; неприятное предчувствие укрепилось, когда он налег на вторую бутылку портвейна. Не сочтите это дерзостью, но почему он ведет себя так неблагоразумно?

– Конечно, – ответила леди Рокстон, – это очень вредно для него, но спорить бесполезно, потому что он с возмущением отказывается от предписанной доктором Четтлом полезной пищи и выражает желание съесть что-то более удобоваримое, а ты знаешь, Эшли, каков он, если разгневается! Эти его приступы ярости!

– О да! – усмехнулся виконт.

– Для него выходит еще хуже, потому что он совсем падает духом, жалуется, что весь горит, как в огне, что с ним не считаются… И для домочадцев это тоже очень скверно, потому что даже Педмур – ты ведь знаешь, как он предан нашей семье, – не любит, когда в него швыряют чем попало, в особенности если попадают…

– Неужели он ведет себя так ужасно? – пораженный, выговорил виконт.

– О нет, очень редко! – заверила его леди Рокстон примирительным тоном. – Он почти всегда потом очень пристыжен и старается загладить свои вспышки. Нет нужды объяснять тебе, что он будет мелочно-язвительным до вечера. Но надеюсь, что завтра он сможет съесть кусочек вареного цыпленка. Так что не стоит озабоченно хмуриться, милый: похоже, пройдет несколько недель, прежде чем он позволит себе взяться за свои излюбленные лакомства.

– За вас, мама, я беспокоюсь больше, чем за него! Как только вы выносите такую жизнь? Я бы не смог!