Читать интересную книгу Конек-горбунок - Пётр Ершов

Часть вторая

Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается

Зачинается рассказОт Ивановых проказ,И от сивка, и от бурка,И от вещего коурка[36].Козы на́ море ушли;Горы лесом поросли;Конь с златой узды срывался,Прямо к солнцу поднимался;Лес стоячий под ногой,Сбоку облак громовой;Ходит облак и сверкает,Гром по небу рассыпает.Это при́сказка: пожди,Сказка будет впереди.Как на море-окиянеИ на острове БуянеНовый гроб в лесу стоит,В гробе де́вица лежит;Соловей над гробом свищет;Чёрный зверь в дубраве рыщет.Это присказка, а вот —Сказка чередом пойдёт.

Ну, так видите ль, миряне,Православны христиане,Наш удалый молодецЗатесался во дворец;При конюшне царской служитИ нисколько не потужитОн о братьях, об отцеВ государевом дворце.Да и что ему до братьев?У Ивана красных платьев,Красных шапок, сапоговЧуть не десять коробов;Ест он сладко, спит он столько,Что раздолье, да и только!

Вот неделей через пятьНачал спальник[37] примечать…Надо молвить, этот спальникДо Ивана был начальникНад конюшной надо всей,Из боярских слыл детей;Так не диво, что он злилсяНа Ивана и божился,Хоть пропасть, а пришлецаПотурить вон из дворца.Но, лукавство сокрывая,Он для всякого случа́яПритворился, плут, глухим,Близоруким и немым;Сам же думает: «Постой-ка,Я те двину, неумойка!»Так неделей через пятьСпальник начал примечать,Что Иван коней не холит,И не чистит, и не школит[38];Но при всём том два коняСловно лишь из-под гребня:Чисто-на́чисто обмыты,Гривы в косы перевиты,Чёлки собраны в пучок,Шерсть – ну, лоснится, как шёлк;В стойлах – свежая пшеница,Словно тут же и родится,И в чана́х больших сыта́[39]Будто только налита.«Что за притча тут такая? —Спальник думает, вздыхая, —Уж не ходит ли, постой,К нам проказник домовой?Дай-ка я подкараулю,А нешто́, так я и пулю,Не смигнув, умею слить[40], —Лишь бы дурня уходить.Донесу я в думе царской,Что конюший государской —Басурма́нин[41], ворожей,Чернокнижник и злодей;Что он с бесом хлеб-соль водит,В церковь Божию не ходит,Католицкий держит крестИ постами мясо ест».В тот же вечер этот спальник,Прежний ко́нюших начальник,В стойлы спрятался тайкомИ обсыпался овсом.

Вот и полночь наступила.У него в груди заныло:Он ни жив ни мёртв лежит,Сам молитвы всё творит,Ждёт суседки… Чу! в сам-деле,Двери глухо заскрыпели,Кони топнули, и вотВходит старый коновод.Дверь задвижкой запирает,Шапку бережно скидает,На окно её кладётИ из шапки той берётВ три завёрнутый тряпицыЦарский клад – перо Жар-птицы.Свет такой тут заблистал,Что чуть спальник не вскричал,И от страху так забился,Что овёс с него свалился.Но суседке невдоме́к!Он кладёт перо в сусек[42],Чистить ко́ней начинает,Умывает, убирает,Гривы длинные плетёт,Разны песенки поёт.А меж тем, свернувшись клу́бом,Поколачивая зубом,Смотрит спальник, чуть живой,Что тут деет домовой.Что за бес! Нешто́ нарочноПрирядился плут полночный:Нет рогов, ни бороды,Ражий[43] парень, хоть куды!Волос гладкий, сбоку ленты,На рубашке прозументы[44],Сапоги как ал сафьян, —Ну, точнёхонько Иван.Что за диво? Смотрит сноваНаш глазей на домового…«Э! так вот что! – наконецПроворчал себе хитрец. —Ладно, завтра ж царь узнает,Что твой глупый ум скрывает.Подожди лишь только дня,Будешь помнить ты меня!»А Иван, совсем не зная,Что ему беда такаяУгрожает, всё плетётГривы в косы да поёт;А убрав их, в оба чанаНацедил сыты медвянойИ насыпал дополнаБелоярова пшена[45].Тут, зевнув, перо Жар-птицыЗавернул опять в тряпицы,Шапку по́д ухо – и лёгУ коней близ задних ног.

Только на́чало зориться,Спальник начал шевелиться,И, услыша, что ИванТак храпит, как Еруслан[46],Он тихонько вниз слезаетИ к Ивану подползает,Пальцы в шапку запустил,Хвать перо – и след простыл.

Царь лишь только пробудился,Спальник наш к нему явился,Стукнул крепко о́б пол лбомИ запел царю потом:«Я с повинной головою,Царь, явился пред тобою,Не вели меня казнить,Прикажи мне говорить». —«Говори, не прибавляя, —Царь сказал ему, зевая, —Если ж ты да будешь врать,То кнута не миновать».Спальник наш, собравшись с силой,Говорит царю: «Помилуй!Вот те истинный Христос,Справедлив мой, царь, донос:Наш Иван, то всякий знает,От тебя, отец, скрывает,Но не злато, не сребро —Жароптицево перо…» —«Жароптицево?.. Проклятый!И он смел такой богатый…Погоди же ты, злодей!Не минуешь ты плетей!..» —«Да и то ль ещё он знает! —Спальник тихо продолжает,Изогнувшися. – Добро!Пусть имел бы он перо;Да и самую Жар-птицуВо твою, отец, светлицу,Коль приказ изволишь дать,Похваляется достать».И доносчик с этим словом,Скрючась обручем тало́вым[47],Ко кровати подошёл,Подал клад – и снова в пол.

Царь смотрел и дивовался,Гладил бороду, смеялсяИ скусил пера конец.Тут, уклав его в ларец,Закричал (от нетерпенья),Подтвердив своё веленьеБыстрым взмахом кулака:«Гей! Позвать мне дурака!»

И посыльные дворянаПобежали по Ивана,Но, столкнувшись все в углу,Растянулись на полу.Царь тем много любовалсяИ до ко́лотья смеялся.А дворяна, усмотря,Что смешно то для царя,Меж собой перемигнулисьИ вдруго́рядь[48] растянулись.Царь тем так доволен был,Что их шапкой наградил.Тут посыльные дворянаВновь пустились звать ИванаИ на этот уже разОбошлися без проказ.

Вот к конюшне прибегают,Двери настежь отворяютИ ногами дуракаНу толкать во все бока.С полчаса над ним возились,Но его не добудились,Наконец уж рядовой[49]Разбудил его метлой.«Что за челядь тут такая? —Говорит Иван, вставая. —Как хвачу я вас бичом,Так не станете потомБез пути будить Ивана!»Говорят ему дворяна:«Царь изволил приказатьНам тебя к нему позвать». —«Царь?.. Ну ладно! Вот сряжусяИ тотчас к нему явлюся», —Говорит послам Иван.Тут надел он свой кафтан,Опояской подвязался,Приумылся, причесался,Кнут свой сбоку прицепил,Словно утица поплыл.

Вот Иван к царю явился,Поклонился, подбодрился,Крякнул дважды и спросил:«А пошто меня будил?»Царь, прищурясь глазом левым,Закричал к нему со гневом,Приподнявшися: «Молчать!Ты мне должен отвечать:В силу коего указаСкрыл от нашего ты глазаНаше царское добро —Жароптицево перо?Что я – царь али боярин?Отвечай сейчас, татарин!»Тут Иван, махнув рукой,Говорит царю: «Постой!Я те шапки, ровно, не дал,Как же ты о том проведал?Что ты – ажно[50] ты пророк?Ну, да что, сади в острог[51],Прикажи сейчас хоть в палки, —Нет пера, да и шабалки[52]!..»—«Отвечай же! запорю!..» —«Я те толком говорю:Нет пера! Да, слышь, откудаМне достать такое чудо?»Царь с кровати тут вскочилИ ларец с пером открыл.«Что? Ты смел ещё переться?Да уж нет, не отвертеться!Это что? А?» Тут Иван,Задрожав, как лист в буран,Шапку выронил с испуга.«Что, приятель, видно, туго? —Молвил царь. – Постой-ка, брат!..» —«Ох, помилуй, виноват!Отпусти вину Ивану,Я вперёд уж врать не стану».И, закутавшись в полу,Растянулся на полу.«Ну, для первого случа́юЯ вину тебе прощаю, —Царь Ивану говорит. —Я, помилуй бог, сердит!И с сердцо́в иной пороюЧуб сниму, и с головою.Так вот, видишь, я каков!Но, сказать без дальних слов,Я узнал, что ты Жар-птицуВ нашу царскую светлицу,Если б вздумал приказать,Похваляешься достать.Ну, смотри ж, не отпирайсяИ достать её старайся».Тут Иван волчком вскочил.«Я того не говорил! —Закричал он, утираясь. —О пере не запираюсь,Но о птице, как ты хошь,Ты напраслину ведёшь».Царь, затрясши бородою:«Что? Рядиться[53] мне с тобою! —Закричал он. – Но смотри,Если ты недели в триНе достанешь мне Жар-птицуВ нашу царскую светлицу,То, клянуся бородой,Ты поплатишься со мной:На правёж[54] – в решётку – на́ кол!Вон, холоп!» Иван заплакалИ пошёл на сеновал,Где конёк его лежал.

Горбунок, его почуя,Дрягнул было плясовую;Но, как слёзы увидал,Сам чуть-чуть не зарыдал.«Что, Иванушка, невесел?Что головушку повесил? —Говорит ему конёк,У его вертяся ног. —Не утайся предо мною,Всё скажи, что за душою;Я помочь тебе готов.Аль, мой милый, нездоров?Аль попался к лиходею?»Пал Иван к коньку на шею,Обнимал и целовал.«Ох, беда, конёк! – сказал. —Царь велит достать Жар-птицуВ государскую светлицу.Что мне делать, горбунок?»Говорит ему конёк:«Велика беда, не спорю;Но могу помочь я горю.Оттого беда твоя,Что не слушался меня:Помнишь, ехав в град-столицу,Ты нашёл перо Жар-птицы;Я сказал тебе тогда:«Не бери, Иван, – беда!Много, много непокоюПринесёт оно с собою».Вот теперя ты узнал,Правду ль я тебе сказал.Но, сказать тебе по дружбе,Это – службишка, не служба;Служба всё, брат, впереди.Ты к царю теперь подиИ скажи ему открыто:«Надо, царь, мне два корытаБелоярова пшенаДа заморского вина.Да вели поторопиться:Завтра, только зазорится,Мы отправимся в поход».

Вот Иван к царю идёт,Говорит ему открыто:«Надо, царь, мне два корытаБелоярова пшенаДа заморского вина.Да вели поторопиться:Завтра, только зазорится,Мы отправимся в поход».Царь тотчас приказ даёт,Чтоб посыльные дворянаВсё сыскали для Ивана,Молодцом его назвалИ «счастливый путь!» сказал.

На другой день, утром рано,Разбудил конёк Ивана:«Гей! Хозяин! Полно спать!Время дело исправлять!»Вот Иванушка поднялся,В путь-дорожку собирался,Взял корыта, и пшено,И заморское вино;Потеплее приоделся,На коньке своём уселся,Вынул хлеба ломотокИ поехал на восток —Доставать тоё Жар-птицу.

Едут целую седмицу,Напоследок, в день осьмой,Приезжают в лес густой.Тут сказал конёк Ивану:«Ты увидишь здесь поляну;На поляне той гора,Вся из чистого сребра;Вот сюда-то до зарницыПрилетают жары-птицыИз ручья воды испить;Тут и будем их ловить».И, окончив речь к Ивану,Выбегает на поляну.Что за поле! Зелень тутСловно камень изумруд;Ветерок над нею веет,Так вот искорки и сеет;А по зелени цветыНесказа́нной красоты.А на той ли на поляне,Словно вал на окияне,Возвышается гораВся из чистого сребра.Солнце летними лучамиКрасит всю её зарями,В сгибах золотом бежит,На верхах свечой горит.

Вот конёк по косогоруПоднялся на эту гору,Вёрсту, дру́гу пробежал,Устоялся и сказал:«Скоро ночь, Иван, начнётся,И тебе стеречь придётся.Ну, в корыто лей виноИ с вином мешай пшено.А чтоб быть тебе закрыту,Ты под то подлезь корыто,Втихомолку примечай,Да, смотри же, не зевай.До восхода, слышь, зарницыПрилетят сюда жар-птицыИ начнут пшено клеватьДа по-своему кричать.Ты, которая поближе,И схвати её, смотри же!А поймаешь птицу-жар,И кричи на весь базар;Я тотчас к тебе явлюся». —«Ну, а если обожгуся? —Говорит коньку Иван,Расстилая свой кафтан. —Рукавички взять придётся,Чай, плутовка больно жгётся».Тут конёк из глаз исчез,А Иван, кряхтя, подлезПод дубовое корытоИ лежит там как убитый.

Вот полночною поройСвет разлился над горой.Будто полдни наступают:Жары-птицы налетают;Стали бегать и кричатьИ пшено с вином клевать.Наш Иван, от них закрытый,Смотрит птиц из-под корытаИ толкует сам с собой,Разводя вот так рукой:«Тьфу ты, дьявольская сила!Эк их, дряней, привалило!Чай, их тут десятков с пять.Кабы всех переимать[55] —То-то было бы поживы!Не́ча молвить, страх красивы!Ножки красные у всех;А хвосты-то – сущий смех!Чай, таких у куриц нету;А уж сколько, парень, свету —Словно батюшкина печь!»И, скончав такую речь,Сам с собою под лазейкой,Наш Иван ужом да змейкойКо пшену с вином подполз —Хвать одну из птиц за хвост.«Ой! Конёчек-горбуночек!Прибегай скорей, дружочек!Я ведь птицу-то поймал!» —Так Иван-дурак кричал.Горбунок тотчас явился.«Ай, хозяин, отличился! —Говорит ему конёк. —Ну, скорей её в мешок!Да завязывай тужее;А мешок привесь на шею.Надо нам в обратный путь». —«Нет, дай птиц-то мне пугнуть! —Говорит Иван. – Смотри-ка,Вишь, надселися от крика!»И, схвативши свой мешок,Хлещет вдоль и поперёк.Ярким пламенем сверкая,Встрепенулася вся стая,Кру́гом огненным свиласьИ за тучи понеслась.А Иван наш вслед за нимиРукавицами своимиТак и машет и кричит,Словно щёлоком облит.Птицы в тучах потерялись;Наши путники собрались,Уложили царский кладИ вернулися назад.

Вот приехали в столицу.«Что, достал ли ты Жар-птицу?» —Царь Ивану говорит,Сам на спальника глядит.А уж тот, нешто́ от скуки,Искусал себе все руки.«Разумеется, достал», —Наш Иван царю сказал.«Где ж она?» – «Постой немножко,Прикажи сперва окошкоВ почивальне затворить,Знашь, чтоб темень сотворить».Тут дворяна побежалиИ окошко затворяли.Вот Иван мешок на стол.«Ну-ка, бабушка, пошёл!»Свет такой тут вдруг разлился,Что весь двор рукой закрылся.Царь кричит на весь базар:«Ахти, батюшки, пожар!Эй, решёточных[56] сзывайте!Заливайте! Заливайте!» —«Это, слышь ты, не пожар,Это свет от птицы-жар, —Молвил ловчий, сам со смехуНадрываяся. – ПотехуЯ привёз те, осударь!»Говорит Ивану царь:«Вот люблю дружка Ванюшу!Взвеселил мою ты душу,И на радости такой —Будь же царский стремянной[57]!»

Это видя, хитрый спальник,Прежний конюших начальник,Говорит себе под нос:«Нет, постой, молокосос!Не всегда тебе случитсяТак канальски отличиться,Я те снова подведу,Мой дружочек, под беду!»

Через три потом неделиВечерком одним сиделиВ царской кухне повараИ служители двора,Попивали мёд из жбанаДа читали Еруслана.«Эх! – один слуга сказал, —Как севодни я досталОт соседа чудо-книжку!В ней страниц не так чтоб слишком,Да и сказок только пять,А уж сказки – вам сказать,Так не можно надивиться;Надо ж этак умудриться!»Тут все в голос: «Удружи!Расскажи, брат, расскажи!» —«Ну, какую ж вы хотите?Пять ведь сказок; вот смотрите:Перва сказка о бобре,А вторая о царе;Третья… дай Бог память… точно!О боярыне восточной;Вот в четвёртой: князь Бобыл;В пятой… в пятой… эх, забыл!В пятой сказке говорится…Так в уме вот и верти́тся…» —«Ну, да брось её!» – «Постой!..» —«О красотке, что ль, какой?» —«Точно! В пятой говоритсяО прекрасной Царь-девице.Ну, которую ж, друзья,Расскажу севодни я?» —«Царь-девицу! – все кричали. —О царях мы уж слыхали,Нам красоток-то скорей!Их и слушать веселей».И слуга, усевшись важно,Стал рассказывать протяжно:

«У далёких немских стран[58]Есть, ребята, окиян.По тому ли окиянуЕздят только басурманы;С православной же землиНе бывали николиНи дворяне, ни мирянеНа поганом окияне.От гостей же слух идёт,Что девица там живёт;Но девица не простая,Дочь, вишь, Месяцу родная,Да и Солнышко ей брат.Та девица, говорят,Ездит в красном полушубке,В золотой, ребята, шлюпкеИ серебряным весломСамолично правит в нём;Разны песни попеваетИ на гусельцах играет…»

Спальник тут с полатей[59] скок —И со всех обеих ногВо дворец к царю пустилсяИ как раз к нему явился,Стукнул крепко о́б пол лбомИ запел царю потом:«Я с повинной головою,Царь, явился пред тобою,Не вели меня казнить,Прикажи мне говорить!» —«Говори, да правду толькоИ не ври, смотри, нисколько!» —Царь с кровати закричал.Хитрый спальник отвечал:«Мы севодни в кухне были,За твоё здоровье пили,А один из дворских слугНас забавил сказкой вслух;В этой сказке говоритсяО прекрасной Царь-девице.Вот твой царский стремяннойПоклялся твоей брадой,Что он знает эту птицу —Так он на́звал Царь-девицу, —И её, изволишь знать,Похваляется достать».Спальник стукнул о́б пол снова.«Гей, позвать мне стремяннова!» —Царь посыльным закричал.Спальник тут за печку стал;А посыльные дворянаПобежали по Ивана;В крепком сне его нашлиИ в рубашке привели.

Царь так начал речь: «Послушай,На тебя донос, Ванюша.Говорят, что вот сейчасПохвалялся ты для насОтыскать другую птицу,Сиречь[60] молвить, Царь-девицу…» —«Что ты, что ты, бог с тобой! —Начал царский стремянной. —Чай, с просонков, я толкую,Штуку выкинул такую.Да хитри себе, как хошь,А меня не проведёшь».Царь, затрясши бородою:«Что? Рядиться мне с тобою? —Закричал он. – Но смотри,Если ты недели в триНе достанешь Царь-девицуВ нашу царскую светлицу,То, клянуся бородой,Ты поплатишься со мной:На правёж – в решётку – на́ кол!Вон, холоп!» Иван заплакалИ пошёл на сеновал,Где конёк его лежал.

«Что, Иванушка, невесел?Что головушку повесил? —Говорит ему конёк. —Аль, мой милый, занемог?Аль попался к лиходею?»Пал Иван к коньку на шею,Обнимал и целовал.«Ох, беда, конёк! – сказал. —Царь велит в свою светлицуМне достать, слышь, Царь-девицу.Что мне делать, горбунок?»Говорит ему конёк:«Велика беда, не спорю;Но могу помочь я горю.Оттого беда твоя,Что не слушался меня.Но, сказать тебе по дружбе,Это – службишка, не служба;Служба всё, брат, впереди!Ты к царю теперь подиИ скажи: «Ведь для поимкиНадо, царь, мне две ширинки[61],Шитый золотом шатёрДа обеденный прибор —Весь заморского варенья[62] —И сластей для прохлажденья».

Вот Иван к царю идётИ такую речь ведёт:«Для царевниной поимкиНадо, царь, мне две ширинки,Шитый золотом шатёрДа обеденный прибор —Весь заморского варенья —И сластей для прохлажденья». —«Вот давно бы так, чем нет», —Царь с кровати дал ответИ велел, чтобы дворянаВсё сыскали для Ивана,Молодцом его назвалИ «счастливый путь!» сказал.

На другой день, утром рано,Разбудил конёк Ивана:«Гей! Хозяин! Полно спать!Время дело исправлять!»Вот Иванушка поднялся,В путь-дорожку собирался,Взял ширинки и шатёрДа обеденный прибор —Весь заморского варенья —И сластей для прохлажденья;Всё в мешок дорожный склалИ верёвкой завязал,Потеплее приоделся,На коньке своём уселся,Вынул хлеба ломотокИ поехал на востокПо тоё ли Царь-девицу.

Едут целую седмицу;Напоследок, в день осьмой,Приезжают в лес густой.Тут сказал конёк Ивану:«Вот дорога к окияну,И на нём-то круглый годТа красавица живёт;Два раза́ она лишь сходитС окияна и приводитДолгий день на землю к нам.Вот увидишь завтра сам».И, окончив речь к Ивану,Выбегает к окияну,На котором белый валОдинёшенек гулял.Тут Иван с конька слезает,А конёк ему вещает:«Ну, раскидывай шатёр,На ширинку ставь приборИз заморского вареньяИ сластей для прохлажденья.Сам ложися за шатромДа смекай себе умом.Видишь, шлюпка вон мелькает…То царевна подплывает.Пусть в шатёр она войдёт,Пусть покушает, попьёт;Вот, как в гусли заиграет —Знай, уж время наступает.Ты тотча́с в шатёр вбегай,Ту царевну сохватайИ держи её сильнееДа зови меня скорее.Я на первый твой приказПрибегу к тебе как раз,И поедем… Да смотри же,Ты гляди за ней поближе;Если ж ты её проспишь,Так беды не избежишь».Тут конёк из глаз сокрылся,За шатёр Иван забилсяИ давай диру вертеть,Чтоб царевну подсмотреть.

Ясный полдень наступает;Царь-девица подплывает,Входит с гуслями в шатёрИ садится за прибор.«Хм! Так вот та Царь-девица!Как же в сказках говорится, —Рассуждает стремянной, —Что куда красна собойЦарь-девица, так что диво!Эта вовсе не красива:И бледна-то, и тонка,Чай, в обхват-то три вершка;А ножонка-то, ножонка!Тьфу ты! Словно у цыплёнка!Пусть полюбится кому,Я и даром не возьму».Тут царевна заигралаИ столь сладко припевала,Что Иван, не зная как,Прикорнулся на кулак;И под голос тихий, стройныйЗасыпает преспокойно.

Запад тихо догорал.Вдруг конёк над ним заржалИ, толкнув его копытом,Крикнул голосом сердитым:«Спи, любезный, до звезды!Высыпай себе беды!Не меня ведь вздёрнут на́ кол!»Тут Иванушка заплакалИ, рыдаючи, просил,Чтоб конёк его простил.«Отпусти вину Ивану,Я вперёд уж спать не стану». —«Ну, уж Бог тебя простит! —Горбунок ему кричит. —Всё поправим, может статься,Только, чур, не засыпаться;Завтра, рано поутру́,К златошвейному шатруПриплывёт опять девица —Мёду сладкого напиться.Если ж снова ты заснёшь,Головы уж не снесёшь».Тут конёк опять сокрылся;А Иван сбирать пустилсяОстрых камней и гвоздейОт разбитых кораблейДля того, чтоб уколоться,Если вновь ему вздремнётся.

На другой день, поутру,К златошвейному шатруЦарь-девица подплывает,Шлюпку на берег бросает,Входит с гуслями в шатёрИ садится за прибор…Вот царевна заигралаИ столь сладко припевала,Что Иванушке опятьЗахотелося поспать.«Нет, постой же ты, дрянная! —Говорит Иван, вставая. —Ты вдруго́рядь не уйдёшьИ меня не проведёшь».Тут в шатёр Иван вбегает,Косу длинную хватает…«Ой, беги, конёк, беги!Горбунок мой, помоги!»Вмиг конёк к нему явился.«Ай, хозяин, отличился!Ну, садись же поскорейДа держи её плотней!»

Вот столицы достигает.Царь к царевне выбегает,За белы́ руки берёт,Во дворец её ведётИ сади́т за стол дубовыйИ под занавес шелко́вый,В глазки с нежностью глядит,Сладки речи говорит:«Бесподобная девица!Согласися быть царица!Я тебя едва узрел —Сильной страстью воскипел.Соколины твои очиНе дадут мне спать средь ночиИ во время бела дня,Ох! измучают меня.Молви ласковое слово!Всё для свадьбы уж готово;Завтра ж утром, светик мой,Обвенчаемся с тобойИ начнём жить припевая».А царевна молодая,Ничего не говоря,Отвернулась от царя.Царь нисколько не сердился,Но сильней ещё влюбился;На колен пред нею стал,Ручки нежно пожималИ балясы[63] начал снова:«Молви ласковое слово!Чем тебя я огорчил?Али тем, что полюбил?О, судьба моя плачевна!»Говорит ему царевна:«Если хочешь взять меня,То доставь ты мне в три дняПерстень мой из окияна». —«Гей! Позвать ко мне Ивана!» —Царь поспешно закричалИ чуть сам не побежал.

Вот Иван к царю явился,Царь к нему оборотилсяИ сказал ему: «Иван!Поезжай на окиян;В окияне том хранитсяПерстень, слышь ты, Царь-девицы.Коль достанешь мне его,Задарю тебя всего». —«Я и с первой-то дорогиВолочу насилу ноги —Ты опять на окиян!» —Говорит царю Иван.«Как же, плут, не торопиться:Видишь, я хочу жениться! —Царь со гневом закричалИ ногами застучал. —У меня не отпирайся,А скорее отправляйся!»Тут Иван хотел идти.«Эй, послушай! По пути, —Говорит ему царица, —Заезжай ты поклонитьсяВ изумрудный терем мойДа скажи моей родной:Дочь её узнать желает,Для чего она скрываетПо три ночи, по три дняЛик свой ясный от меня?И зачем мой братец красныйЗавернулся в мрак ненастныйИ в туманной вышинеНе пошлёт луча ко мне?Не забудь же!» – «Помнить буду,Если только не забуду;Да ведь надо же узнать,Кто те братец, кто те мать,Чтоб в родне-то нам не сбиться».Говорит ему царица:«Месяц – мать мне, Солнце – брат». —«Да, смотри, в три дня назад!» —Царь-жених к тому прибавил.Тут Иван царя оставилИ пошёл на сеновал,Где конёк его лежал.

«Что, Иванушка, невесел?Что головушку повесил?» —Говорит ему конёк.«Помоги мне, горбунок!Видишь, вздумал царь жениться,Знашь, на тоненькой царице,Так и шлёт на окиян, —Говорит коньку Иван, —Дал мне сроку три дня только;Тут попробовать изволь-каПерстень дьявольский достать!Да велела заезжатьЭта тонкая царицаГде-то в терем поклонитьсяСолнцу, Месяцу, притомИ спрошать кое об чём…»Тут конёк: «Сказать по дружбе,Это – службишка, не служба;Служба всё, брат, впереди!Ты теперя спать поди;А назавтра, утром рано,Мы поедем к окияну».

На другой день наш Иван,Взяв три луковки в карман,Потеплее приоделся,На коньке своём уселсяИ поехал в дальний путь…Дайте, братцы, отдохнуть!

Часть третья