Читать интересную книгу Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

Она подождет.

Она открыла глаза в надежде найти ответ, но единственное, что увидела, — это небо, покрытое тучами, словно синяками.

В Калифорнии мало простора.

Он ощущал это физически, словно удары молотка у основания шеи: боязнь замкнутого пространства, возникшую из-за свистящего под шинами автомобиля асфальта и домов-клетушек, понатыканных настолько плотно, что не хватало воздуха. Поэтому он продолжал ехать на запад, к океану, надеясь попасть туда до темноты. Он никогда не видел океан, знал его только по картинкам и рассказам родителей.

Он помнил истории, которые ему рассказывал отец, истории, которым он тогда не поверил, — об индейцах, которых в 1800-х годах бросили в тюрьму, а ночью они умерли, потому что не смогли пережить заточения.

Он вспомнил статистику Бюро по делам индейцев, которая утверждала, что шестьдесят шесть процентов покинувших резервацию индейцев возвращаются назад, поскольку не могут жить в городах. Конечно, он не был на сто процентов сиу[1]. Но и белым на сто процентов не был.

Он почувствовал запах раньше, чем увидел сам океан: ветер донес до него соль волн. Он оставил ржавый подержанный пикап на обочине дороги и сбежал по покатой дюне. Он бежал, пока не намокли его кроссовки, пока вода, словно слезы, не запятнала верх его джинсов.

Закричала чайка.

Уильям Быстрый Конь стоял с распростертыми руками, не сводя глаз с Тихого океана, но вместо его глади видел пестрые прерии и холмистые равнины Дакоты, которые не хотел считать своим домом.

Шоссе № 18 в индейской резервации Пайн-Ридж, штат Южная Дакота, вело прямо в город, а если необходимо было попасть куда-либо еще, ориентироваться следовало по природным приметам или давно брошенным автомобилям, потому что других дорог там немного. Но Уилл всего три дня как переехал в Лос-Анджелес и еще не разобрался, что к чему.

Он снимал в Резеде небольшой дом с террасой — относительно близко, так, чтобы не приходилось тратить много времени, добираясь до работы (полицейского участка Лос-Анджелеса), и довольно далеко, чтобы не чувствовать себя привязанным к участку. Выходить на работу ему полагалось только завтра — все документы о переводе были отправлены по почте, — и он планировал использовать выдавшееся свободное время, чтобы осмотреться в Лос-Анджелесе.

Уилл ударил кулаком по рулевому колесу. Где он, черт возьми, находится? Он пошарил по пассажирскому сиденью в поисках карты, которую швырнул туда несколько минут назад, и принялся всматриваться в крошечные красные нити дорог. Но верхний свет в салоне почти сразу перегорел, поэтому он вынужден был остановиться у обочины под уличным фонарем. В мягком полумраке вгляделся в карту.

— Черт! — выругался он. — Беверли-Хиллз. Я был здесь час назад.

Впервые за десятилетия он жалел, что в нем всего лишь половина индейской крови.

Он списывал неумение ориентироваться в пространстве на свою wasicuή[2] кровь. Всю жизнь он слышал истории об отце своего деда, который мог выследить чертова быка по малейшему движению ветерка. А когда женщина, которую полюбил его отец, уехала, не сказав ни слова, разве он не скакал километры и километры, руководствуясь одной лишь интуицией? Разве по сравнению с этим найти автостраду в Сан-Диего не пара пустяков?

Однажды, когда Уилл был совсем маленьким, он пошел с бабушкой в лес собирать лекарственные растения. Он собирал те, на которые она ему показывала: кедровые шишки и кору, аир и дикий лакричник. Он всего лишь на мгновение отвернулся, а бабушка исчезла. Какое-то время Уилл бродил кругами, стараясь припомнить уроки отца об оставленных следах на сорванных листьях и сломанных ветках, пытаясь уловить движение воздуха. Прошло несколько часов, прежде чем бабушка вернулась за ним, — он лежал, свернувшись калачиком, голодный и замерзший под наростом дуба. Она молча взяла его за руку и повела домой. Когда показалась небольшая деревянная хижина, бабушка повернулась и подняла голову Уилла за подбородок.

— Ты, — вздохнула она, — слишком бледнолицый.

Ему было всего десять, но в то мгновение он понял, что никогда не станет таким, как его предки. Для них и для всех окружающих он навсегда останется iyeska, полукровка. Все последующие двадцать пять лет он вел себя (насколько мог) как бледнолицый человек, решив, что если не может быть таким, как народ отца, то станет таким, как народ матери. Он с головой окунулся в учебу, чтобы иметь возможность поступить в колледж. Он разговаривал исключительно на английском, даже в доме дедушки и бабушки, где основным языком был язык лакота. Он кивал, когда белые начальники описывали народ сиу как ленивых алкоголиков, а если от чужих слов холодела кровь, он укутывался в плащ безразличия.

Что ж, теперь он был белым. Он покинул резервацию и не намерен был туда возвращаться, поэтому, чтобы сориентироваться в Беверли-Хиллз, он поступит так, как поступил бы любой другой бледнолицый: найдет заправку и спросит, как проехать.

Уилл переключил передачу, съехал с обочины и направился по улице. Его изумляла роскошь Беверли-Хиллз — кованые железные ворота, розовые мраморные фонтаны, подмигивающие светом огромные венецианские окна. В одном из особняков устроили вечеринку. Уилл сбавил скорость, чтобы поглазеть на молчаливый танец официантов и гостей, и тут же заметил мигалки на остановившейся за ним полицейской машине.

«Коллеги», — подумал он и вылез из пикапа, чтобы спросить, как проехать. Полицейских было двое, один блондин — вот и все, что удалось разглядеть Уиллу, прежде чем полицейский ударил его головой о кабину грузовичка и заломил назад руку.

— Посмотри, кто у нас здесь, Джо, — произнес он. — Еще один гребаный мексикашка.

— Послушайте… — услышал свой хрип Уилл, но коп ударил его свободной рукой между лопаток.

— Не смей разговаривать со мной, Педро! — заявил он. — Мы уже десять минут следим за тобой. Что тебе, черт побери, понадобилось в этом районе?

— Я полицейский.

Слова Уилла тяжело упали на тротуар.

Полицейский отпустил его руку. Уилл отлип от грузовика и повернулся к нему лицом.

— Покажи-ка свой значок.

Уилл сглотнул и посмотрел ему прямо в глаза.

— У меня его пока нет. И табельного оружия тоже. Я только что приехал. Завтра приступаю к работе.

Патрульный прищурился.

— Что ж, нет значка — нет полицейского. — Он кивнул напарнику, который тут же направился к патрульной машине. — Вали-ка ты отсюда!

Уилл сжал и разжал кулаки, глядя вслед удаляющемуся полицейскому.

— Я один из вас! — крикнул он и увидел, как за толстым лобовым стеклом патрульной машины засмеялся коп.

Направляясь назад к своему грузовику, он не сводил глаз с людей на вечеринке — гости смеялись и выпивали, словно ничего не произошло.

Луна скрылась за облаком, как будто смутившись, и в это мгновение Уилл уразумел две истины: ему не нравится Лос-Анджелес и он не бледнолицый.

Когда она пришла в себя, солнце уже зашло. Она села, облокотившись на знакомое надгробие. Где-то на востоке небо перерезал свет прожектора: неужели сегодня вечером проходит награждение? В Лос-Анджелесе что ни день, то вручается какая-нибудь премия.

Она встала и пошла к воротам. С каждым шагом она произносила вслух новое женское имя, надеясь, что хоть от одного забрезжит воспоминание.

— Алиса, — сказала она. — Барбара. Сесили.

Она добралась до Марты, когда вышла на улицу — бульвар Сансет. Она тут же узнала его и поняла, что делает успехи, потому что раньше даже этого не помнила. Она присела на бордюр перед вывеской, где были указаны имя священника церкви Святого Себастьяна и время, когда проходят службы и исповеди.

Она знала, что не является прихожанкой этой церкви — она даже не католичка! — но почувствовала, что уже бывала здесь раньше. Чувствовала, что пряталась тут или искала убежища. От чего она могла бежать?

Пожав плечами, она отмахнулась от этой мысли и вгляделась вдаль. На противоположной стороне улицы, через квартал, стоял рекламный щит с киноафишей.

— «Табу», — прочитала она вслух. Неужели она уже видела этот фильм? Такое знакомое название.

На афише был изображен мужчина вполоборота, но, даже несмотря на скрытые в тени черты, актер Алекс Риверс, кумир Америки, был легко узнаваем. Он с успехом играл главные роли в любом фильме, начиная от боевика и заканчивая Шекспиром, и она вспомнила, что где-то читала, что рейтинг узнаваемости у него выше, чем у президента. Он улыбался ей.

— Во всех кинотеатрах страны, — прочитала она и услышала, как прерывается ее голос.

Позже, мысленно возвращаясь к тому моменту, Уилл понял, что во всем виновата сова. Если бы он не притормозил, услышав уханье совы, то не остановился бы. А если бы он не остановился, то не совершил бы неправильных поступков.