Читать интересную книгу Тайна Староконюшенного переулка - Лев Рубинштейн

Мишка называет папашу своего барчука «скородием»: следовало бы сказать полностью — «высокоблагородием». Это значит, что у отца Мишеля чин немалый. Вероятно, это и есть полковник Платон Васильевич Карабанов, о котором написано на воротах. Итак, перед нами Мишель Карабанов, сын полковника, и его крепостной слуга Мишка-Топотун.

Кто такой Трофим и что он прячет в чулане, мы постараемся узнать дальше.

А теперь пойдём вниз, в барские комнаты, знакомиться с остальными лицами этой повести.

Елена Дмитриевна, мать Мишеля, высокая, тонкая женщина с очень бледным лицом, чёрными бровями и тихим, словно шелестящим голосом. Она чем-то похожа на иву, которая гнётся и лепечет под ветром. А стоящий рядом с ней студент Макаров скорее всего похож на молодой вяз, который прочно и ладно врос в землю и изогнул свой крепкий ствол.

Студент Макаров простоват: нос картошкой, рот большой, бородка вокруг лица, волосы длинные, зачёсанные на затылок, на носу золотые очки. Взгляд у него быстрый, насмешливый и наблюдательный.

— Доброе утро, Мишель, — сказал он, — батюшка ваш ещё не изволил проснуться, и поэтому шумливые опыты нам сегодня производить нельзя. Поговорим о воздухе — том самом, который нас окружает. Мишка, неси графин с водой и стакан. Не беспокойтесь, Елена Дмитриевна, мы полковника не разбудим…

Илья Сергеевич Макаров учил Мишеля «наукам реальным», то есть математике, физике и химии. Это была новость. Раньше дворянских подростков учили дома только языкам, молитвам, танцам да немного истории. Остальное преподавалось в корпусах и лицеях, где дети жили годами, навещая родителей только летом. Пригласить на дом учителя «наук реальных» придумала Елена Дмитриевна. Сам полковник неодобрительно крякнул и, пожимая плечами, сказал:

— Меня не так учили. Впрочем, нынче пошли новые моды, кто бабочек ловит, кто порошки кипятит… Пусть забавляется, пока ему десять лет, но далее все равно отдам в военно-учебное заведение, чтоб воспитан был, как полагается благородному человеку. Ступайте!

Этим «ступайте!» кончались все разговоры полковника с женой.

Студент-учитель в этот день показал простой опыт. В классной комнате он налил в стакан воды и прикрыл стакан листиком бумаги. Потом наложил на бумагу ладонь и перевернул стакан. Поглядел на мальчиков, прищурившись (Мишель сидел у стола, а Мишка стоял у стены), и отнял руку…

— Ну и будет нам на орехи! — в ужасе воскликнул Мишка.

— Ан нет, не будет, — спокойно отвечал студент.

И в самом деле, вода не пролилась! И бумага не упала!

Студент улыбнулся.

— Как, по-вашему, что это такое?

— Фокус, — сказал Мишель.

— Духи, — добавил Мишка.

— Вовсе не фокус и не духи, мои дорогие мальчики. Воздух давит снизу на бумагу и удерживает воду.

И студент стал рассказывать о том, что такое атмосферное давление и как устроен барометр.

Студент Макаров очень хорошо рассказывал — плавно, не торопясь и занятно. И самое лучшее было то, что, хотя рассказывал он не сказки, всё-таки всё было интересно. Мишель слушал, весь подавшись вперёд и внимательно глядя на улыбающееся лицо Макарова. Мишке не так уж нравились разговоры про воздух, облака и воздушные шары, но и он слушал, склонив голову набок.

— Ежели нашей ключнице Егоровне такое показать, то она скажет, что это черти или святые, — подал голос Топотун.

— Ваша Егоровна тёмный человек, — отвечал студент, переставляя стакан и графин, — таковы были люди в средние века. А в наше время наука обходится без чертей…

Студент подумал и прибавил:

— Да и без святых!

— Позвольте, вашбродь, — сказал спорщик Топотун, — у нашего дворецкого Захара весь угол иконами завешан.

— И у маменьки также, — прибавил Мишель, — и у Трофима.

— Это и есть средневековье! Постой, кто такой Трофим?

— Старик, во флигеле живёт, — ответил Мишель, — бывший слуга маменьки, а нынче ему лет за семьдесят.

— И есть у него секретный тайник, — мечтательно добавил Топотун, — наверху, на антресолях… Ключ носит с собой, а второго ключа нету.

— Зачем ему тайник? — недоуменно спросил студент.

— Он там пистолетик держит.

— Что такое? Зачем старику пистолет?

Тут мальчики заговорили хором и рассказали все свои наблюдения за Трофимом. Студент усмехнулся.

— Чего только в этих дворянских гнёздах, между Арбатом и Пречистенкой, не найдёшь… Да это просто чулан со всякими старинными вещами! Небось пыли там полно…

— А почему ключ один? — спросил Топотун. — И почему туда никого не пускают? И зачем туда Трофим каждый день ходит? II почему всегда выходит с пустыми руками? И почему на ночь висячий замок прилаживает к дверце?

— Ишь ты, — озадаченно проговорил студент, — какой у тебя острый глаз! Не знаю, что это за секретный чулан, друг Михаил, не могу сказать. А забавно… в дворянском особняке…

Студент остановился и задумался.

— Да, тёмный угол, туда никто и носу не сунет. Подлинное гнездо… под носом у хозяев…

Студент посмотрел на мальчиков и вдруг рассмеялся.

— Живёте вы тут, птенцы, как в коробочке, не знаете, что на свете делается!

— Говорят, воля будет! — прорвался Топотун.

— Да, я слышал, что государь желает освободить крепостных мужиков, — сказал Мишель.

— Государь желает? — переспросил студент. — Да ежели бы государь и не желал, сами мужики бы освободились. Эх, птенцы, что вы знаете? Вся Россия тридцать лет по струнке ходила!

— Это при покойном государе Николае Павловиче? — спросил Мишель.

— Да, при нём… Да ежели б вы могли почитать «Колокол»…

— Разве колокола можно читать?

— «Колокол» — это название газеты, — сухо отвечал студент, — она печатается в Лондоне. Впрочем, о ней говорить не следует в этом доме.

Вдруг за стеной словно пробежал порыв ветра. Послышались голоса, простучали отчётливые, твёрдые шаги, заскрипели ступеньки на лестнице.

— Захар-дворецкий прошёл, — подал голос Мишка, — значит, их скородие проснулись.

Студент нахмурился.

— Прощайте, друзья, не болтайте лишнего. А насчёт тайника в верхнем этаже мы ещё подумаем.

Он кивнул головой и вышел.

Мишель посмотрел на Мишку и округлил глаза.

— Надобно раздобыть его, — сказал он.

— Кого, вашбродь?

— «Колокол». Это тайная газета, о ней болтать нельзя.

— Ну уж раз тайная, так раздобудем, — уверенно сказал Мишка.

Масленица

Трофим провёл рукой по лбу и вздохнул. Человек он был молчаливый, и так много говорить ему давно уже не приходилось. Но мальчики жадно на него смотрели, и он продолжал:

— Всё поле, ребята, было в дыму, словно пожар лесной. Из этого дыма, глядим, выползла словно жёлтая змея и вокруг нашего холма завилась. И клинки сверкают, переливаются, как искры. И ничего не кричат, только топот слышен, земля гудит…

— Кавалерия? — предположил Мишель.

— Да, кирасиры, — сказал Трофим, — то есть тяжёлая кавалерия, которую Наполеон только к концу боя всегда пускал.

— И это был конец? — спросил Мишель.

— Да, все мы поняли, ребята, что долго нашей батарее не устоять. Батарейный наш командир, молодой ещё был офицер при Бородине, обернулся и кивер на затылок сбил — гляжу, у него пот крупный на лбу. И тут снизу, в гору грянула ещё французская пехота! Лезут на холм в лоб, орут, штыки наперевес, сами как синие муравьи, много их… Попали мы между двух сил! А они с утра на нас зубы точили — наши-то пушки в середине позиции больше всего их косили, да картечью мы их резали сверху вниз, как камыш. И вот настал наш черёд…

Трофим поднял голову. В его тусклых, бледно-голубых глазах засветился огонёк.

— Рубились чем попало. Разок ещё успели дать картечью из пушки, а далее уже врукопашную, тесаками, железом всяким. И гляжу я, дюжий ихний офицер над нашим батарейным капитаном саблю занёс сзади. Батарейный голову повернул, лицо у него бледное, по щеке кровь бежит… И сейчас-то, кажись, я это лицо во сне вижу, а дело-то было давным-давно…

Трофим остановился.

— Ну и что же? — спросил Мишель.

— Я банником ударил француза по голове, он упал. Да тут и меня кто-то по башке сзади огрел…

— Ты спас капитана! — воскликнул Мишель.

— Не знаю, ребята, я ли, судьба ли… А только мы с капитаном нашим живы остались. Меня ночью унесли с батареи наши обходные, я возле костра очнулся, и капитан там был, да я его не сразу узнал, вся голова в белых повязках. «Ну, говорит, Трофим Капустин, ещё нам с тобой воевать»… Взял меня после войны к себе в денщики и вольную мне выправил. Я мог бы уйти в деревню, да нет, остался. Уж больно хорош был капитан, да и дитя ихнее мне приглянулось. С тех пор у них в доме жил, хоть и не крепостной.

— Какое дитя, у них был мальчик? — спросил Мишель.

— Никак нет, барышня, — неохотно отвечал Трофим.