Читать интересную книгу Славные парни. Жизнь в семье мафии - Николас Пиледжи

Сначала родителям Генри нравилось, что их энергичный сын нашел работу через улицу. Отец Генри, Генри Хилл-старший, трудолюбивый монтер в строительной компании, всегда понимал, что молодежь должна работать и знать цену деньгам, которые всегда просит. На зарплату монтера ему приходилось содержать семь детей, так что дополнительный доход всегда приветствовался.

С двенадцати лет, когда Хилл-старший прибыл в США из Ирландии, вскоре после смерти отца, ему приходилось заботиться о матери и трех младших братьях. Именно работа с юного возраста, твердил он, учит молодежь ценить деньги. Американские подростки, в отличие от своих ирландских сверстников, желали взрослеть дольше необходимого.

Мать Генри, Кармела Коста-Хилл, также была в восторге от того, что её сын нашел работу неподалеку от дома, но совсем по иной причине. В первую очередь, она понимала, что отца обрадует работа сына. А во-вторых, надеялась, что работа после школы позволит держать сына подальше от дома, чтобы тот не ссорился с сестрами.

И если Генри будет работать, она сможет уделять больше времени Майклу, младшему сыну, который родился с искривлением позвоночника, обрекшим его на постель и инвалидное кресло. Восторг Кармелы Хилл почти сменился восхищением, когда она узнала, что Варио, семья, владевшая таксомоторной стоянкой, происходит из того же уголка Сицилии, что и она.

Кармела Коста приехала в Америку ребенком и вышла замуж за высокого, привлекательного, черноволосого ирландца, которого встретила в своем районе в возрасте семнадцати лет, но никогда не обрывала связей с родиной.

Она всегда готовила сицилийские блюда, например, сама делала пасту или знакомила мужа с подливкой из анчоусов и кальмаров, предварительно выбросив его бутылку с кетчупом. Она по-прежнему верила в силу сицилийских святых, таких как Святой Панталеоне, целитель зубных болей.

Как и многие иммигранты, Кармела верила, что люди с ее исторической родины оставались тесно с ней связанными. Новость о том, что её сын получит свою первую работу у пайзани [4] была ответом на все её молитвы.

Однако вскоре родители Генри изменили свое мнение о работе сына после уроков. Спустя пару месяцев они обнаружили, что то, что началось, как временное занятие, втянуло их сына по полной. Генри-младший всегда находился на стоянке. Если у матери было для него поручение, то его всегда можно было отыскать там.

Он околачивался на стоянке утром до того, как шел в школу, он был там, когда уроки завершались. Отец спрашивал про домашнее задание. " Я сделаю его на стоянке" - отвечал он. Мать заметила, что он больше не играет со сверстниками. "Мы играем на стоянке" - ответил он.

"Мой отец был всегда зол. Он родился злым. Он постоянно злился, что ему приходилось вкалывать за копейки. Монтеры, даже те, кто состоял в профсоюзе, в те дни зарабатывали гроши.

Он злился из-за того, что в трехкомнатной квартире с четырьмя моими сестрами и двумя братьями всегда стоял гам. Он кричал и требовал покоя и тишины, но даже затаись мы все как мыши, он продолжал орать, вопить и бить тарелки о стену. Отец злился, что мой брат Майкл родился парализованным ниже пояса.

Но по большей части его злило, что я крутился возле стоянки. 
- Они негодяи! - кричал он. - Ты наживешь себе неприятности! 
Но я лишь прикидывался, что не понимаю, о чем он говорит. Я отвечал, что всего лишь бегаю по поручениям после школы, вместо того, чтобы делать ставки на бегах. Я клялся, что хожу в школу, где меня не видели уже несколько недель.

Но он никогда не покупался. Он знал, что в действительности происходило на стоянке. Время от времени, после того как отец напивался, он меня колотил. Но тогда мне было наплевать. Все через это проходят.

Тогда, в 1955-ом году, стоянка на Евклид-авеню и лимузин-сервис в Браунсвиле и Ист Нью-Йорке являлась нечто большим, чем простая диспетчерская для местных такси.

Они служили притоном завсегдатаям ипподромов, адвокатам, букмекерам, гандикаперам[5], бывшим жокеям, нарушителям условий досрочного освобождения, рабочим строек, представителям профсоюзов, местным политикам, водителем грузовиков, владельцам тотализаторов, лотерейным курьерам, поручителям под залог, безработным официантам, ростовщикам, свободным от дежурства копам и даже парочке наемных убийц времен старой "Корпорации убийств"[6].

Стоянка была также неофициальной штаб-квартирой Поли Варио, восходящей звезды одного из пяти преступных кланов Нью-Йорка и человека, который в то время держал весь район.

Всю свою жизнь Варио то и дело оказывался за решеткой. В 1921-ом году, в возрасте одиннадцати лет, он отсидел семь месяцев за бродяжничество, и всю оставшуюся жизнь его арестовывали за ростовщичество, кражи со взломом, уклонение от налогов, попытки подкупа, букмекерство, за сопротивление при аресте, систематическое насилие и мелкие правонарушения.

По мере того как Поли становился могущественней, большинство выдвинутых против него обвинений снимались или потому, что свидетели не приходили в суд, или великодушные судьи предпочитали наложить на него штраф. Так, например, судья бруклинского суда первой инстанции Доминик Риналди оштрафовал Поли на двести пятьдесят долларов по обвинению в даче взятки и преступных замыслах, за которые он мог схлопотать пятнадцать лет.

Варио старался держать в рамках приличия район, который окрестили адом. Он ненавидел ненужное насилие (если только, конечно, сам не стоял за ним), по одной простой причине - это вредило бизнесу. В беспорядке разбросанные на улицах трупы всегда приносили неприятности и раздражали полицию, которая в то время предпочитала смотреть сквозь пальцы на многие дела гангстеров.

Поли Варио был крупным мужчиной ростом почти в шесть футов и весом под сто килограмм и выглядел еще внушительней. Массивные руки и грудь придавали ему сходство с борцом сумо, и даже ходил он грузной походкой человека, знающего, что люди и дела могут его подождать.

Его нельзя было испугать, ничто его не удивляло. Если раздавался хлопок двигателя или кто-то его окликал, голова Поли поворачивалась, но очень медленно. Он казался неуязвимым. Уравновешенным. Он источал апатию, что сопутствует лишь абсолютной власти. Не то чтобы Варио не мог двигаться проворно, когда хотел.

Генри видел, как однажды он схватил укороченную бейсбольную биту и целых пять лестничных пролетов гнался за человеком шустрее него, чтобы выбить из него долги. Но, в основном, Варио предпочитал не париться. В двенадцать Генри начал бегать по поручениям Поли.

Вскоре он носил Варио сигареты "честерфилд", черный кофе без сливок и сахара, передавал донесения. В день по паре десятков раз Генри выпрыгивал и запрыгивал в черную "импалу" Варио, когда они ездили на встречи в городе. Пока Варио ждал за рулем, Генри приводил к машине для разговора просителей или гангстеров.

"На 114-ой улице в Восточном Гарлеме, где старики не доверяли даже собственному носу, они косились на меня прищуренными глазами каждый раз, когда Поли приводил меня в клуб. Я был мальцом, а они вели себя так, словно я был копом. Наконец, когда один из них спросил Поли , кто я такой, он посмотрел на них так, словно они спятили. 
- Кто он? - переспросил Поли. - Кузен. Моя кровь. 
С тех пор истуканы улыбались.

Я многому обучался и хорошо зарабатывал. Когда я чистил лодку Поли, мне не только платили, но остаток дня я проводил, рыбача. Мне лишь надо было снабжать Поли и остальных парней холодным пивом и вином. Поли владел только одной безымянной лодкой в Шипсхед-бей.

Поли никогда и нигде не ставил свое имя. Он даже не писал свое имя на дверном звонке. У него никогда не было телефона. Он ненавидел телефоны. При аресте он всегда давал адрес своей матери на Хэмлок-стрит. Всю свою жизнь он держал лодку и ни одной не дал имени. Он часто мне говорил: 
- Никогда нигде не ставь своего имени! 
Я и не ставил.

Я научился угадывать все желания Поли еще до того, как он попросит. Я знал, когда следует остаться, а когда исчезнуть. Это было внутреннее чутье. Никто меня не учил. Никто не говорил, сделай это или не делай то. Я просто знал.

Уже в двенадцать лет знал. Помню, спустя пару месяцев, к Поли зашли на разговор местные ребята. Я поднялся, чтобы уйти. Мне не надо было напоминать.

Рядом крутились и другие парни, они тоже поднялись. И тут Поли поднимает голову. Видит, что я ухожу. 
- Все в порядке, - улыбаясь, говорит он мне, - можешь остаться. 
Остальные ушли. Я видел, что они даже обернуться боялись, а я вот остался. Остался на следующие двадцать пять лет".

Когда Генри начал работать на стоянке, Пол Варио правил Браунсвилем, как местный раджа. Варио контролировал почти все подпольные игры, ростовщиков, профсоюзы и рэкет в районе.

Как капо семейства Луккезе, Варио был обязан поддерживать порядок среди городских головорезов. Он разбирал жалобы, отменил вендетты и улаживал распри между тупоголовыми и упрямыми бандитами.