III
Они были женаты уже 30 лет. Эти 30 лет смертной жизни были для нее самым счастливым временем, какое она могла вспомнить за всю свою бывшую вечность. Она не менялась. И всем казалось, что и не старилась, оставаясь, свежей и молодой, как в первый день начала ее настоящей жизни. Не старилась от счастья. От жизни. От ЕГО любви. ЕГО, единственного человека, которому она оказалась нужна, она сама, такая, какая есть. Она любила его еще 10 лет. И еще. Каждый вечер, засыпая рядом с ним, она с любовью гладила его руки, ставшие сухими и морщинистыми, своими, не тронутыми временем, хранимыми его любовью. И благодарила его за эту любовь. Ведущую ее к жизни, и смерти.
Она Любила его, любила их детей, любила вспоминать, как она его полюбила. Ее сердце тепло улыбалось, вспоминая, как во время его ухаживания за ней и после свадьбы, он, всем и каждому, рассказывал, как они встретились: "Когда я увидел Луну, ее прекрасные глаза цвета полированного серебра, шелковые волосы цвета облаков…", вспоминая, как ликовало ее существо, когда она смотрела в зеркало, после комплиментов очередного их нового знакомого и — не менялась. Она вспоминала, как волны нежности и любви охватывали ее и заставляли трепетать рядом с этим человеком, первым человеком, исполнившим не свою, а ее Мечту.
Это было ее лучшим воспоминанием. И ей нравилось, когда в Новый Год вся семья собиралась за столом и ее муж, снова и снова, рассказывал, как началось ее счастье, ее жизнь. Так было и в этот раз. Она сидела в кругу семьи, растворяясь в приятных воспоминаниях, улыбках детей и внуков, слушая слова мужа:
— Когда я увидел бабушку, ее прекрасные глаза цвета жженого меда, блестящие волосы цвета воронова крыла, кожу цвета фарфора высшего сорта…
— Мама, ты сменила имидж? — спросила Луну дочь, пристально смотря на нее.
Ошеломленная Луна застывшей рукой подняла со стола бокал из богемского стекла и посмотрела в него на свое отражение. На нее смотрели прекрасные чуть раскосые медовые глаза с фарфорового лица, обрамленного блестящими черными волосами. Лицо ухоженной красивой женщины средних лет, отдаленно напоминающее лицо медсестры-японки, ухаживавшей за мужем Луны в больнице после инсульта.
Луна почувствовала опустошение. Он не узнал ее лицо. Он обладал сильным даром внушения и влияния на людей. Поначалу он невольно заставил людей видеть то, что видел он. А потом она слишком Любила его. Он любил не ее, Мечту. Она сохраняла его мечту сама. Для него. Он желал видеть ее такой. А она желала выполнять его желания.
Мир потемнел. А когда снова стало светло, и вокруг замелькали взволнованные лица родных, поверх них она видела свое отражение в настенных зеркалах. Оно менялось. От обращения дочери, зятя, мужа, внуков. Менялось, потому что Любовь остыла, мечты мужа ей были больше не интересны. Она не корила его. Это не он. Это Любовь. "Вот какая она", думала Луна, "Я ее узнала. Я ее чувствовала. Я жила в ней". И это ей нравилось. Она была ему благодарна. И продолжала любить его. Но, не Любить. Любовь ушла. Всё когда-нибудь уходит. Это по-смертному. Это изменения времени. Это жизнь. Или полжизни. Или новый кирпичик лестницы, ведущей к жизни.
Вечером, уютно завернувшись в теплую шаль, гладя морщинистой рукой кота у камина и рассказывая внукам в качестве сказок истории, которые она помнила со времен слияний с информативным фоном Вселенной, она думала, что и полжизни не так плохо. А всей жизнью она еще успеет насладиться. Когда-нибудь кто-нибудь как-нибудь обязательно узнает ее лицо. Она это знала. Она все-таки была богиня. И знала, как устроен мир. Когда-нибудь как-нибудь каждый получает то, что ему нужно. Просто на это нужно время. Разное время. У Луны впереди еще было время. Много. Целая вечность.