Сусанна застонала, словно от боли.
— Ооо, сделай так, чтобы он заааткнууулся.
Но Каз не замолчал. Поворачиваясь опять к репортеру, он сказал: — Хорошо только то, что я могу это использовать в работе. Одиночество, тоска. Это делает мое представление более глубоким.
Другими словами это означало: «Достаточно о Кару, давайте поговорим обо мне».
Репортер купилась на это.
— Так значит, Вы актер, — проворковала она, и Сусанна не смогла больше сдерживаться.
— Я иду наверх, — сказала она Мику. — Можешь копить запасы чая в своем мочевом пузыре, сколько тебе заблагорассудится. Сама справлюсь.
— Сьюзи, что ты... — начал было Мик, но она уже шагала прочь. Он пошел за ней.
А потом, спустя три минуты, розовый шарик свалился прямо на голову Казимиру, и тот должен был быть благодарен Мику за то, что это был не «чай из пузыря». Это были духи, несколько пузырьков, смешанные с содой, чтобы превратить их в прекрасный клейкий раствор. От него у Каза слиплись волосы и начало щипать глаза, а выражение его лица было просто бесценно. Сусанна знала это, потому что, несмотря на то, что интервью не транслировалось в прямом эфире, в сети-то его показывали онлайн.
Снова и снова.
Это была победа, но должного удовлетворения она не принесла, потому что, когда девушка попыталась дозвониться до Кару (уже в 86400 раз), она опять попала на голосовую почту. Сусанна поняла, что это бесполезно. Ее лучшая подруга исчезла, вероятно, в другом мире. И даже многократное повторение того, как у Каза появляется корона из парфюмированной пасты и клочков розового шарика, не могло восполнить этого.
Как, впрочем, и шарик с «чаем из пузыря».
2
ТЛЕН И АНГЕЛЫ
Небо над Узбекистаном, той же ночью.
Портал был прорехой в воздухе. Ветер проносился сквозь нее в обоих направлениях, шипя наподобие дыхания, проскальзывающего в щербинку меж зубами, и там, где края этой прорехи смыкались, один мир небес перетекал в другой. Акива наблюдал за переплетением звезд вдоль расщелины, готовясь пересечь границу. По ту сторону границы, звезды Эретца то появлялись, то исчезали. Так же как и Акива. На той, другой стороне должны были находиться стражи, и он не знал — стоит ли показываться им на глаза.
Что же ждет его по возвращении в свой мир?
Если его брат с сестрой объявили Акиву предателем, то стражи схватят его, как только увидят — или попытаются схватить. Акиве не хотелось верить, что Азаил и Лираз могли его вот так запросто сдать, но их последняя встреча четко запечатлелась в его памяти: ярость Лираз от его предательства, молчаливое отвращение Азаила.
Он не мог рисковать, не мог допустить, чтобы его схватили. Его преследовал и снедал душу еще один взгляд, еще более осуждающий и пронзительный, чем оба их вместе взятые.
Кару.
Два дня назад она оставила его в Марокко, всего лишь раз, напоследок, кинув на него прощальный взгляд. И этот ее взгляд был настолько ужасен, что он бы предпочел, чтобы она просто убила его. Даже горе, которое она испытала было не самым худшим. Самым худшим была ее надежда, ее вызывающе-дерзкая, неуместная надежда, что его слова могли оказаться ложью. Тогда как он знал, насколько безрассудно было надеяться на что-то.
Химеры были уничтожены. Ее семья была мертва.
И все из-за него.
Акива испытывал к себе презрение и его мучили угрызения совести. У него было такое чувство, что его будто разрывает изнутри на части, и он теряет себя, частичка за частичкой — каждую секунду в него впиваются зубы отчаяния, оно же бьет кулаком в живот, а перед глазами так и стоят кошмарные видения того, что он сотворил. В этот самый момент, Кару могла бы стоять по щиколотку в пепле и прахе, оставшемся от ее народа, одна среди черных руин Лораменди — или того хуже, что она оказалась с одной из таких тварей, как Разгат, который повел ее обратно в Эретц — и что тогда с ней станется?
Он должен был последовать за ними. Кару просто не понимает. Мир, в который она возвращалась, уже не был таким, как в ее воспоминаниях. Ей там не удастся найти ни помощи, ни утешения — только тлен и ангелов. Там, где химеры прежде жили привольно, повсюду сновали патрули серафимов, а химеры были теперь в цепях и их гнали на север под хлыстами работорговцев. Ее бы обязательно заметили — кто бы мог пройти мимо девушки с лазурными волосами, летящей плавно и без крыльев? Ее убьют или пленят.
Акива должен найти ее прежде, чем это сделает кто-нибудь другой.
Разгат утверждал, что ему известно, где найти портал, и, учитывая то, кем он был, одним из Падших, возможно, так оно и было. Акива пытался отследить эту пару, но безуспешно, да и, в конечном счете, у него не было иных вариантов, кроме как повернуть обратно и лететь к порталу, который он сам будет открывать для себя заново: один такой был как раз сейчас перед ним. В то время, пока он летел над океанами и горами, тратя впустую драгоценные минуты, могло случиться все что угодно.
Он сделал себя невидимым. Плата была невелика. Магия небезвозмездна — ценой была боль, которую в изобилии давала старая рана Акивы. Не составило труда воспользоваться этой болью и обменять ее на то количество магии, которое требовалось ему, чтобы стереть себя с небесного фона.
А затем он отправился домой.
Смена пейзажа произошла едва ощутимо. Горы здесь выглядели очень настоящими, хотя в человеческом мире где-то вдалеке мерцали огни Самарканда. Здесь же не было никакого города, а только сторожевая башня на вершине, за парапетом которой туда-сюда шагала пара серафимов, неся дозор. А в небе, как и гласила правдивая легенда об Эретце: две луны — одна светлая, а другая, всего лишь призрак своей сестры, едва видна.
Нитид, яркая сестра, была богиней химер, покровительницей почти всего — за исключением наемных убийц и тайных возлюбленных. Эта доля выпала Эллай.
Эллай. Завидев ее, Акива напрягся.
«Я знаю тебя, ангел», — будто шептала она.
Но разве он не жил месяц в ее храме, упиваясь ее священной весной, и даже истекал кровью, когда Белый Волк его почти убил?
«Богиня наемных убийц испробовала вкус моей крови», — думал он, и Акива не удивился бы, если бы та ей понравилась, и она захотела еще.
«Помоги мне увидеть, что Кару в безопасности, и ты можешь забрать всю мою кровь до капли».
Он торопился, летел на юго-запад, страх подталкивал его и переходил в панику, поскольку солнце уже взошло, и Акива мог прибыть слишком поздно. Слишком поздно и...что? Найдет ее мертвой? Он вновь и вновь переживал казнь Мадригал: вспоминая, как ударилась об пол ее голова и остановилась, благодаря рогам, откатившись от эшафота. И теперь перед его мысленным взором была уже не Мандригал, а Кару, та же душа в другом теле, и теперь нет уже никаких рожек, чтобы остановить голову от падения с помоста, только голубой шелк ее волос. И хотя сейчас у нее глаза были черными, а не карими, в них точно таким же образом погаснет жизнь, сколько в них не вглядывайся, они будут мертвы, и она, возможно, исчезнет. Вновь. Снова и навсегда, потому что теперь рядом не будет Бримстоуна, чтобы воскресить ее. С этого самого момента, смерть означала только смерть.