Читать интересную книгу Дед Аверьян - Сергей Семенов

Сначала он ударился о железную крышу купола. Ударился он плашмя и так сильно, что железо издало оглушительный лязг; потом послышался отрывистый звук -- это Исай стремительно поехал вниз и, в одно мгновение кувыркнувшись в воздухе, шлепнулся на землю.

На землю он упал неподалеку от входа в церковь. И в одну минуту из стройной человеческой фигуры получилась уродливая бесформенная масса.

Хоронили Исая с большой честью. Народу собралось со всего прихода. Плакали в десятки голосов. Растрогался даже священник и в слове перед погребением хотел было сказать насчет трактирщика, что жертва от неправедного богатства не может быть в чистоте принесена Господу, но остановился и только во все время погребальной службы тяжко вздыхал и служил необычайно усердно.

IV.

Аверьян с большим трудом перенес смерть своего сына. Много времени у него при одной мысли о сыне навертывались на глазах слезы. Но время шло, и это горе стало забываться. Но только оно немного поизгладилось, нагрянуло новое горе.

На четвертый год после смерти Исая лето вышло очень урожайное. Уродились хорошо травы и все хлеба, и многие мужики набили полным-полно в сараи и амбары. Мужики от этого очень повеселели и в престольный праздник, бывший у них в осеннюю Казанскую, решились погулять как следует. В деревню наехало гостей, нашло посторонних гуляк, которые просто пришли за тем, чтобы "посбирать стаканчики". Одного такого гуляку чем-то не ублаготворили у старосты, и он, озлобясь на это, пошел и подпалил его амбар. Амбар вспыхнул. Пламя перебросило с амбара на сараи и спалило четыре сарая. Между прочим сгорел сарай и Аверьяна; в нем был сложен весь корм, сено, солома, мякина, стояла телега с сбруей, лежали груды досок и различного другого материала, запасенного во много лет, и от всего этого осталась куча пеплу. Аверьян, как увидел пожар, побежал к сараю, вцепился себе в волосы да так и грохнулся наземь.

– - Пропало все, -- хрипел он со стоном и отчаянием, -- все погибло, все труды прахом пошли!

После пожара Аверьян в отчаянии махнул рукой на свое хозяйство, продал лошадь и корову, перерезал овец, оставил только двухлетка жеребенка да телку, надеясь кое-как прокормить их зиму хотя "сбирным" на погорелое место кормом и решил отложить уж все попечение о хозяйстве. Силы его очень ослабли, и он сразу постарел, кажется, на несколько лет.

Гаврюшу он решил отправить в город и отдал там его в одну пивную за небольшое жалованье. Внук в городе, должно быть, прижился. К Пасхе он прислал деду пять рублей, а к Петрову дню -- три, и хотя эти деньги были небольшие, но старик этому был очень рад. На второй год хотя Гаврюша и больше получал жалованья, но домой прислал меньше, а на третий год совсем ничего. Старика это встревожило, и он хотел было отправиться в город и проведать, как живет там внук, но его не пустила Анисья. Той самой захотелось посмотреть на житье сына, и она отправилась к нему сама.

Из города Анисья вернулась довольная: она узнала, что сын не присылал денег не почему-нибудь, а потому, что себя справил. Он завел себе хорошие сапоги, пальто и часы.

– - И какой он молодец стал в этом наряде, -- говорила она: -- большой такой, лицом чистый, сразу и не узнаешь!

– - Ну и слава Богу! -- сказал Аверьян. -- На нов год женить можно, -- приведем себе помощницу, а ему обузу: женится, позаботливей будет, а то, небось, ветер в голове.

От женитьбы внука он ожидал многого: ему уже трудно было самому во всякий след соваться и хотелось облегченья, а приведя молодую в дом, можно было рассчитывать на облегченье, а в этом теперь для него было бы все. "Хоть годика два бы под последки на спокое пожить", -- думал он и уже стал рассчитывать, когда им лучше свадьбу играть, где невесту брать, да как бы еще не ошибиться невестой-то.

V.

По приезде из больницы Аверьян с час лежал недвижимо; потом он намазал себе больной бок данной ему в больнице мазью. Успокоился и вскоре почувствовал, что ему сделалось несколько полегче. Тяжелые думы понемногу порассеялись у него из головы, на душе затеплилась надежда, что он выздоровеет, еще поживет несколько, и мало-по-малу он перешел опять к своим любимым за последнее время мечтам:

"Если поправлюсь, беспременно нужно в мясоед свадьбу играть. Как-нибудь справимся: хорошая одежда у парня есть, хлебушка нонче хватит, а на вино-то да на говядину можно продать что иль заложить: теперь есть на что впереди надеяться, вырос помощник. Женим парня, устроимся, как надо, и отдохнем маленько".

И он стал представлять себе, как они тогда заживут. Он уже не желал той жизни, какую испытал, когда жив был Исай; он чувствовал, что она не повторится, а теперь одно желал Аверьян, чтобы не метаться ему самому во всякий след, не заботиться обо всем, и хоть под старость отдохнуть маленько и пожить без забот и треволнений.

И он, позабывши про всю свою боль, набрал в себя воздуху и глубоко вздохнул. В больном боку его от этого страшно кольнуло, опять из головы Аверьяна вылетели все думы, и в глазах пошли темные круги. Он снова почувствовал, что ему уже не поправиться, и снова глухая тоска защемила ему сердце. Он громко, протяжно простонал. Анисья подскочила к нему и плаксивым голосом стала спрашивать, что с ним такое.

– - А вот что, -- задыхаясь и растягивая слова, заговорил Аверьян: -- пошли-ка ты телеграмм Гаврюше, не приедет ли он домой, хоть поглядеть на него "да проститься"… На вот тебе деньги… попроси кого-нибудь в село съездить…

И он полез в карман, вынул оттуда старый кожаный кошелек наподобие мешочка, стягиваемый ремешком наверху, и подал его Анисье. Анисья хотела что-то сказать, но только всхлипнула, высморкалась, накинула на плечи одежину и вышла из избы.

VI.

Телеграмму отправили скоро, в этот же вечер, и на другой день стали поджидать Гаврюшу, но Гаврюши не было. Прошел весь день, наступила ночь, по всей деревне улеглись спать, заснула и Анисья. Не спал только один Аверьян. Его бок мало того, что не переставал ныть, но в нем что-то начинало пухнуть, и у него стало закладывать дыхание. Глухая, сильно ноющая боль чувствовалась в том месте, в котором пухло, и по всему телу все более и более расходилась слабость. Он уже не мог подняться и пройтись по избе, едва-едва он мог сам поворотиться на месте. Смерть подходила к нему быстрыми шагами.

Аверьян уже не думал о том, чтобы ему еще пожить, он верил, что это ему уже не придется, а желал одного -- дождаться Гаврюши, и страшно боялся, ну как он его не дождется, ну как не приедет внук: или не отпустят его, -- нельзя почему-нибудь, или телеграмма дома не застанет, и он опоздает. И его душу охватывал страх. Ну, как это правда случится, и он не только перед смертью не полюбуется своим кровным, но не успеет передать ему своего благословения! Ну, как в самом деле это случится?

Но страх тотчас же сменялся надеждой. Аверьяну думалось, что быть этого не может, неужели судьба будет так жестока к нему, что лишит его последней отрады перед смертью. Нет, внук приедет к нему, выкажет ему свою любовь и жалость. Он привезет ему целый короб гостинцев: мягких душистых саек, крупных и сочных яблок; он уже глотал слюнки от одного представления, как он будет жевать размоченную в горячем чаю сайку и как освежит покрытое горьким, противным налетом пересохшее горло кисло-сладким соком печеного яблока.

После петухов в окно избы Аверьяна раздался стук. Аверьян мгновенно встрепенулся. Сердце в нем тревожно заколотилось. Он даже приподнялся на месте и бодрым голосом прокричал, обращаясь к спящей невестке:

– - Анисья, Анисья! проснись, стучит кто-то.

– - А? что? -- встрепенувшись, спросила Анисья и, поднявши голову с подушки, стала оправлять свалившийся платок.

– - Стучит, говорю, кто-то, не Гаврюша ли приехал, встречай поди!

– - Неужто! -- радостно воскликнула Анисья и горошком вскочила на ноги и бросилась из избы.

Через минуту она возвратилась в избу, но без Гаврюши. За ней шел высокий пожилой мужик -- рассыльный с телеграфа. Войдя в избу и поздоровавшись, мужик вынул из кармана небольшой конверт и проговорил:

– - Весточку вам из города принес.

– - Что за весточка, прочитай-ка, -- мгновенно ослабевшим голосом проговорил Аверьян и уставился на рассыльного.

Рассыльный разорвал конверт, вытащил оттуда небольшой лоскуток бумажки, развернул его и прочитал всего четыре слова:

"Приехать не могу, хозяин не пускает".

Аверьян, услыхав это, простонал и опустил голову на изголовье. Анисья всхлипнула и стала роптать на подневольное положение человека.

– - Что ж делать, -- сказал рассыльный: -- в людях жить не свою вольку творить; дозволят, так поедешь, а не дозволят, так…

И он сел на приступку, достал кисет с табаком и стал набивать трубку.

Аверьян шевельнулся, снова тяжко и продолжительно простонал, потом закрыл глаза и впал как будто в забытье. Анисья подошла к нему и молча тревожно уставилась на него.