Дело в том, что от тайных агентов в горах поступил ряд донесений, осветивших в самом неожиданном ракурсе деятельность турецкого подполковника по «отысканию родственников». Оказалось, что Али-бей действительно имел жену и детей в деревне Хиза, однако отнюдь не собирался увозить их с собой. Прибыв в упомянутое селение на загруженном контрабандой судне, он привез горским старшинам письмо от некого Сафир-бея, подстрекавшего не покоряться русским и не поддерживать с ними дружеских отношений. Письмо было зачитано на общем сходе, на котором присутствовало около 200 человек, и произвело сильное впечатление. Сам же Али-бей уверял горских старшин, будто бы Анапа, Геленджик и вообще все Черноморское побережье скоро захватят турки, а его родной брат уже назначен анапским пашой.
Выполняя секретное задание турецких спецслужб, Али-бей обделывал заодно и собственные грязные делишки, а именно: в обмен на материю и соль приобретал для гарема мальчиков и девочек.
По сообщению лазутчика армянина Рафаилова, подтвержденному затем другими источниками, Гассан-бей оказался известным морским разбойником Гад-ни-Сулейман-оглы, который в 1826 году у берега близ деревни Хиза напал на сардинское двухмачтовое торговое судно, убил его хозяина капитана Джавана и двух матросов. Всех прочих он продал в рабство, а корабль затопил. Братом Али-бея пират никогда не являлся и, видимо, понадобился туркам для каких-то темных целей.
Основываясь на этих данных, Г.В.Розен отменил прежнее распоряжение об отправке подполковника в Турцию и приказал командующему Черноморской береговой линией, задержав Али-бея с остальными в Анапе, тщательно проверить поступившие сведения.
Но было одно обстоятельство, не позволявшее Г.В. Розену решить все своей властью: Али-бей приехал на Кавказ под официальным предлогом, снабженный сопроводительными документами,и его арест мог повлечь за собой крупные осложнения по дипломатической линии. Поэтому командующему Отдельным кавказским корпусом пришлось сообщить о происшедшем военному министру графу А.И.Чернышеву, вице-канцлеру К.В.Нессельроде и русскому полномочному послу в Турции А.П.Бутеневу. Те, в свою очередь, доложили в высшие инстанции.
Судьба Али-бея зависела теперь непосредственно от императора. Между тем турки всполошились и по дипломатическим каналам настойчиво требовали выдачи Али-бея вместе со спутниками. Из политических соображений Николай I решил пойти на уступку и велел передать Али-бея со свитой в руки турецкого посла Ахмет-паши, направлявшегося как раз в это время из Петербурга в Константинополь. 26 февраля 1834 года Али-бея с двумя слугами вручили в Яссах послу. Спустя некоторое время в Турцию возвратились и остальные слуги подполковника. Вернулись все, но не Гассан-бей.
Барон Розен упорно не желал отпускать пирата на волю. Он писал военному министру: «...относительно же признаваемого Али-беем за брата Гассан-бея, как не подданного турецкого и не состоящего там на службе, но враждебного нам горского жителя, участвовавшего с Али-беем в рассеянии нелепых слухов... имевших на умы непокорных нам горцев вредное влияние, и сверх того по собранным... сведениям оказавшегося человеком развращенным и готовым на всякие злодеяния, предписано мною отдать в солдаты[2] или сослать в Сибирь на поселение, смотря по его способностям... Меру сию признаю необходимою к постепенному уничтожению всякой между горцами надежды на покровительство Оттоманской Порты[3]».
В соответствии с распоряжением Г.В.Розена Гассан-бея в качестве новобранца отправили под конвоем в Ставрополь. Ночью 1 февраля 1834 года во время стоянки в селе Васюринском ему удалось удрать. Пират переплыл через Кубань и укрылся в находившемся недалеко от границы ауле, принадлежащем местному феодалу Карбечу Деукезюку. Карбеч согласился приютить беглого «призывника». Но брат его Шумаф Деукезюк не замедлил донести об этом русским. Через пять дней после бегства Гассан-бея к наказному атаману Черноморского казачьего войска генерал-майору Завадовскому прискакал посланный Шумафом гонец, который сообщил о местонахождении беглеца. Вскоре шесть рот пехоты под командованием полковника Валентия осадили аул Карбеча. Перепуганный феодал согласился выдать Гассан-бея и лично доставил его под караулом к командиру отряда.
Очень довольный тем, что дело обошлось без кровопролития, генерал Г.В.Розен поспешил загладить неприятный инцидент, но при этом изрядно перестарался. Шумафа Деукезюка произвели в прапорщики, а Карбеч получил золотую медаль с надписью «За усердие» на Анненской ленте. В письме военному министру А.И.Чернышеву Розен сообщал, что поступил так «...для поощрения мирных владельцев и убеждения их, что преданность правительству нашему не остается без должного вознаграждения...».
Мысль-то абсолютно справедливая, но размер вознаграждения явно не соответствовал заслугам: офицерский чин[4] да золотая медаль за выдачу беглеца! Однако Николай I не колеблясь утвердил решение командующего Отдельным кавказским корпусом. В то же время лица, по халатности которых Гассан-бей сумел бежать, предстали перед военным судом.
Вероятно, Гассан-бей (он же Гадни-Сулейман-оглы) был чрезвычайно нужен султанскому правительству! Узнав о том, что разбойник отдан в солдаты и, возможно, отправится в Сибирь (если окажется непригодным к службе), турки пришли в ярость. По дипломатическим каналам «блистательная Порта» усилила давление на Петербург. Политика – вещь тонкая, и хотя Россия не имела никаких оснований опасаться Османской империи, получившей недавно хороший урок на поле брани, дипломатические отношения требовали определенной гибкости. Высшие государственные сановники пришли к выводу, что Гадни-Сулейман-оглы нужно вернуть. Министр иностранных дел, вице-канцлер Нессельроде и полномочный посол в Турции через посредство военного министра графа А.И.Чернышева неоднократно требовали у барона Розена освобождения мнимого Гассан-бея и передачи его турецкому послу. Одновременно они ссылались на «высочайшую волю», высказанную еще в самом начале этой заварухи.
Невзирая на жесткий прессинг сверху, Розен наотрез отказался освободить бывшего пирата. Не подействовали и упоминания о «высочайшей воле». Подобная строптивость, если учесть крутой нрав императора, была чревата большими неприятностями. Однако старый боевой генерал смело стоял на своем. В конечном счете он победил. Вот что говорят документы: «...30 июля 1834 года высочайше повелено военному министру: того горца, который оказался не принадлежащим к турецкой нации и признан разбойником Гадни-Сулейман-оглы, не возвращать турецкому правительству и поступить с ним согласно мнению барона Розена».
Командующий торжествовал победу. Г.В.Розен сделал то, что подсказывали ему здравый смысл и чувство долга. Так он будет поступать и впредь, до самой смерти... Прошел год. Анапский инцидент начал постепенно забываться, но неожиданные обстоятельства вновь подняли его на повестку дня.
Русский полномочный посол в Константинополе сообщил: Мушир Ахмет-паша и другие влиятельные сановники регулярно обращаются к нему с «убедительными ходатайствами» о возвращении Гассан-бея. Далее он писал: «Было бы не бесполезно для дел удовлетворить просьбу турецкого министерства». Подумав, Николай I решил выдать Гадни-Сулейман-оглы туркам и «...доставить в Азиатский департамент, дабы по распоряжению оного одеть сего горца приличным образом и отправить через Одессу в Константинополь за казенный счет».
Вот так и закончилась вся эта история. Время показало, что абсолютно прав был барон Г.В.Розен, опасаясь происков турецкой агентуры. Всего через несколько лет после описанных нами событий на Кавказе опять запылал пожар войны. Имам Шамиль вновь поднял «знамя газавата», выпавшее из мертвых рук Кази-Муллы. И прошел не один год, прежде чем он, разгромленный русскими войсками, потерявший лучших своих сподвижников и преданный остальными[5], сдался на милость победителя – нового главнокомандующего на Кавказе князя А.И.Барятинского...
Примечания
1
Генерал от инфантерии – воинское звание, примерно соответствующее современному «генерал армии». Генерал-адъютант – придворное звание, означавшее принадлежность к императорской свите.
2
При Николае I в русской армии царила столь жестокая дисциплина, что из пирата быстро бы выбили шпицрутенами всю дурь, если бы, конечно, его признали годным к воинской службе с медицинской точки зрения.
3
Турецкой империи.
4
В то время звание прапорщика являлось офицерским. Чину современного прапорщика соответствовал чин унтер-офицера.
5