– Мои предложения, – заключил доклад Камбург, – усилить охрану всех важнейших объектов, штабов, полевых управлений, госпиталей; усилить контроль за средствами связи. Это – первоочередные меры. Затем надо будет провести проверку в госпиталях и санитарных батальонах. Составить списки партизанских формирований. Навести порядок в отрядах. Под видом партизан могут действовать и подразделения полка «Бранденбург».
– Хорошо. Работайте. Забот у вас прибавилось. Обо всём тут же докладывайте мне.
Глава вторая
Группу старшины Нелюбина снова оставили в заслоне. Вечером, когда дорога впереди слилась с синевой поля и нельзя было уже различить, где там, за перелеском, деревенские дворы, а где стога сена и кладушки дров, старшина вдруг спохватился:
– Братцы! А где наш Иванок?
Мальчишка исчез. Ещё полчаса назад Иванок крутился рядом, таскал из стога солому, ломал лапник, и вот, когда пришло время менять посты возле пулемётов, выяснилось, что его нигде нет. Решили подождать с полчаса и посылать связного в Красный лес, в отряд. Может, парень испугался, не выдержал. Вторая ночь на морозе, почти без сна… Не всякий и взрослый организм выдержит такое. Хотя Иванка на пулемётные посты не ставили, и лежать ему на снегу часами не приходилось. Да и спать в еловом лапнике и соломе, прижавшись друг к другу, было не так уже и холодно. К тому же теперь над этим лежбищем соорудили шалаш, который надёжно спасал от ветра и метели. Однако Иванок исчез.
– Ну, партизан… ёктыть… – стиснул зубы старшина и прикрикнул на остальных: – А вы почему не доглядели? Куда пулемётчики смотрели?
– Да он, может, к землянке ушёл? – ответил Губан. – Замёрз мальчонка, вот и смылся, пока мы тут с шалашом возились.
Но старшина чувствовал, что Иванок ушёл в Прудки. Когда таскали солому, мальчонка выглядывал из-за стога и подолгу наблюдал за деревней.
– Что ты всё выглядываешь, Иванок? – спугнул его раз старшина. – Цела твоя хата.
– Да не в хате дело, – загадочно ответил он.
– А в чём же?
– Да ни в чём. Так, гляжу… Пушки вон в овраге возле пруда устанавливают.
«Догляделся, ёктыть… Где его теперь искать, – с тоской и злостью думал старшина Нелюбин. – Надо посылать к Курсанту, докладывать».
И в это время прибежал второй номер пулемётного расчёта, установленного напротив лощины, и доложил, что по лощине со стороны деревни замечено движение. Старшина подхватил винтовку и побежал следом за вторым номером.
Луна в эту ночь светила не так ярко, и потому человека, идущего по лощине, они увидели не сразу. Шёл он осторожно, с остановками. Шагов за сорок снова остановился, сбросил на снег что-то тяжёлое и позвал голосом Иванка:
– Дядя Кондрат! Это я – Иванок! Помогите тащить!
Ночью наст держал. Старшина Нелюбин и второй номер пулемётного расчёта выскочили из-за сугроба и мигом добежали до перелеска, где уже начиналась лощина.
– Ты где, ёктыть, смегал? – строго спросил он Иванка.
– В Прудки ходил, – как ни в чём не бывало ответил тот. – Домой вот забежал. Сало принёс. Плохо, что ли? Теперь у нас харчей вон сколько! – И Иванок попробовал засмеяться.
Старшина Нелюбин сорвал с Иванка шапку и поймал горячее потное ухо. Мальчонка вскрикнул.
– Я т-тебе побегаю…
Иванок терпеливо снёс обиду. Молча потёр ухо и отвернулся, не желая отвечать на вопросы старшины, который не разобравшись… Чувство обиды возвращалось и начало захватывать Иванка, теснить простуженное горло, теснить непроходимым комком. Он всё так же молча наблюдал, как старшина пнул ногой мешок, потом взвалил его на плечо, крякнул, поправив мешок и умостив поудобнее, и скомандовал:
– К лесу.
Иванок, спотыкаясь и хлюпая от обиды, бежал последним. Мешок, видимо, вконец его измучил. А тут ещё старшина, не разобравшись… И действительно, мешок оказался нелёгким. Старшина бросил его на снег возле пулемёта и снова погрозил пальцем Иванку:
– Ты что же это, цыплёнок чёртов? Погубить нас хочешь! Зачем без разрешения в деревню пошёл? Там же немцы, гиблая твоя душа! А если бы попался?
– Я же не попался, – вытирая рукавом слёзы, ответил Иванок. – Что я, дурак, что ли? Я ж знаю, где пройти можно незаметно.
– Знаешь ты… Незаметно… Дисциплины ты не знаешь. Вот что. Всё, ёктыть! Отправляю тебя в лагерь. Раз порядка не понимаешь, слушаться командиров не умеешь, иди в отряд. На кухне картохи чистить будешь. Сдай винтовку, патроны и ступай.
Вот это было уже серьёзно. Сдать винтовку? Патроны? Да он, Иванок, эту винтовку в бою взял! Да он…
– Погоди, старшина…
– А ты, Михась, не влезай в приказы начальства! – резко осёк старшина Губана, пытавшегося заступиться за Иванка.
Губан ощупывал мешок и принюхивался. Наконец он радостно ахнул:
– Старшина! Это же сало! Иванок, ты что, сало припёр?
– Сало, я ж говорил. А ты, дядя Кондрат… – ответил Иванок и притих, понимая, что сейчас должно произойти самое главное, после чего старшина, возможно, или забудет свой приказ, или отменит его.
Старшина действительно шевельнулся и тоже принюхался к мешку.
– Правда, что ли? Иванок? – Голос его был уже другим.
– Сало, – ответил Иванок. – Целый кубел вывалил. Еле дотащил. Там и плетёнка лука. Хлеба вот только нет. Мать всё забрала, когда уходили.
– И как его хохлы не унюхали?
Старшина вытащил из мешка белый кусок в кулак толщиной, покрутил его перед носом и сказал одобрительно:
– Это ж, должно, пудов на семь-восемь боровок был – хороший. – И тут же спросил пулемётчиков: – У кого ножик есть?
Погодя, когда они сидели в лапнике и наворачивали сало с луком, старшина Нелюбин уже незло сказал:
– Иванок, за самовольство объявляю тебе выговор! А за проявленную находчивость, военную смекалку, а также моральную и материальную заботу о своих боевых товарищах – благодарность! Выговор, соответственно, отменяю.
Все засмеялись.
– Всё, хватит, поели и – будя, – сказал старшина, поделив последние кусочки. – Седнев, отнеси на посты, пулемётчикам. Пусть подкрепятся. А ты, Иванок, давай рассказывай, что видел в деревне. Как туда прошёл, куда зашёл, что видел, что слышал. Всё выкладывай. Считай, что я тебя посылал в разведку, и вот ты, мой разведчик, возвернулся к своему командиру и докладываешь обстановку и прочее.
– Ну, тогда слушай, дядя Кондрат.
Старшина услышал это «дядя Кондрат», поморщился, покачал головой, но на этот раз поправлять мальчонку не стал.
– Значит, так, дядя Кондрат. Прошёл я туда не оврагом, как возвращался. Это я нарочно так сделал: возвращался другой дорогой, чтобы, если кто меня заприметил, не перехватил на выходе.
– Молодец! Разведчик так и должен поступать. Разведчик, Иванок, заруби себе на носу, должен быть хитрее своего врага. И это – его главное оружие и преимущество. Ну, рассказывай дальше.
– Зашёл я от пунек. Дальше прополз по стёжке до двора тётки Пелагеи. В доме у них в это время кто-то был. Но вскоре вышел. Заходили двое. Потом в деревню въехали грузовики. Две или три машины под брезентом. Одна остановилась возле дома. И они, те двое, и приехавшие, начали разговаривать. Говорили о том, что, дескать, расквартировываться нужно отдельно от артиллерийской части. И ещё один дал приказ радисту срочно связаться со штабом.
– Постой, малый, а ты как это мог понять, про что они говорили? Ты что, немецкий хорошо знаешь?
– Да нет, дядя Кондрат, с немецким у меня в школе не ладилось. Тройка была. Чуть не двойка.
– Что ж ты мне голову тогда морочишь?
– Да они по-русски говорили!
– Как – по-русски?
– А так. Говорили по-русски. Некоторые, правда, вроде как немного с акцентом. И форма на них на многих вроде бы наша была, шинели и белые полушубки. И называли друг друга не по званию, а по фамилиям. Одного окликали Антоном Григорьевичем, а двоих других Радиным и Славским. Только радиста называли немецким именем. Я забыл, каким точно. У меня, дядя Кондрат, на эти немецкие слова ну ни какой памяти нет… Я тогда пополз вдоль изгороди к своему дому. Там никого пока не было. Я забежал в сенцы, в чулан. И в это время они зашли и в нашу хату. Посветили фонариками. Сказали, что дом выстужен. И ушли. Назвали какого-то майора Радинского или Радовского. И ушли. Я тем временем кубел и опустошил. Забежал на кухню и снял в гвоздя плетёнку лука. Только выбежал в заднюю дверь, вот они опять, слышу, на крыльце сапогами загремели. Вот бы гранату мне… Я бы их там человек пять, а то и больше, сразу бы положил. Эти уже разговаривали и по-русски, и по-немецки. Разговаривали о каком-то прорыве. Кто-то где-то прорвался в их тыл. Где-то рядом. А пушки устанавливают стволами туда, левее Андреенского большака, на север, откуда сами приехали. Так что снаряды через дорогу полетят, через противотанковый ров. Когда выходил, видел их два поста. Один стоит возле орудий. Другой на обрыве, возле лощины.
– Всё? Больше ничего не слышал?