Читать интересную книгу Временно исполняющий - Вадим Данилов

— Снарядов мало осталось. Поберечь бы…

Сказал спокойно, как говорил чуть не ежедневно о нехватке надежных бревен для оборудования землянок и орудийных блиндажей.

Рисунки С. Банных

Фашистские танки между тем попятились и открыли огонь не по батарее, а мимо нее.

— Смотрите, никак наши! — вскочил наводчик. — Танки наши!

Плотников тоже поднялся.

— Не танки, а самоходки, — поправил он все так же спокойно, не меняя интонации. — Маловато только. А ну подмогнем, теперь снаряды можно не беречь.

И батарея из двух 76-миллиметровых пушек «ЗИС-З» заговорила снова.

Через полчаса Ватолин и Плотников сидели на ящиках из-под снарядов. Сержант тянул огромную самокрутку.

— Дайте-ка и мне, — попросил лейтенант. Он обращался к командиру орудия на «вы» по причине разницы в возрасте примерно лет на семь, а еще потому, что командир орудия был обстрелянным бойцом, прошедшим финскую кампанию.

Плотников свернул цигарку опять же немалой длины, прижег ее от своей и, протянув лейтенанту, заметил:

— Не видел я, чтобы вы курили.

— Не приходилось пока.

— А вот пришлось. Ничего… И вина, поди, не пробовали?

— Пробовал, — насупился Ватолин. — Давно. Год тому назад.

— Да-а, — вздохнул сержант. — Год тому назад…

Гарь от чадившего в поле танка потянуло на запад — с востока набежал ветерок, а за ним — облака, сначала редкие и прозрачные, потом густые и темные, заслоняющие солнце. Тучи пошли низко, словно присматриваясь, где бы пролиться дождем. Первые, тяжелые капли взметнули фонтанчики черной пыли. Зашумел, забарабанил ливень.

Бойцы, сидевшие возле окопов, и Ватолин с Плотниковым не тронулись с места, только поснимали кто пилотку, кто каску, подставив головы теплому дождевому потоку.

2

Дотла сгорел клин, раздвинувший было оборону стрелковой дивизии. Фашистская пехота, лишившись броневого кулака, продвинулась на двести метров, залегла й не встала больше. Атака захлебнулась. Части оборонявшейся дивизии остались на прежней позиции по всей линии переднего края, протянувшегося на западном берегу реки, по развалинам городской окраины — Атуевки.

Позиция невыгодная: впереди — хоть небольшой, но подъем, за спиной — речка и крутой берег. С точки зрения тактики следовало бы, наверное, не защищать эту позицию, а отдать с легким сердцем и отойти на высоту. Но тактика и на войне не всему голова. Атуевка — часть города, большого города, не значащегося среди оставленных врагу. И не будет значиться, пока хоть один квартал, одну улицу Атуевки занимают советские войска.

О тех, кто умирал здесь, говорили: «Они погибли за город такой-то». Счет шел на дома и домишки, на метры. Защищавшие руины, не рассуждая, готовы были следовать любому приказу, им и без рассуждений было ясно, что каждая торчащая, как обгоревший крест, труба — рубеж, оставлять который они не имеют права. Этот рубеж может стать поворотным.

Не всем солдатам, видевшим, как заслоняют свет крылья фашистских бомбардировщиков, выпускавшим последний снаряд из последней уцелевшей пушки по надвигающимся танкам, приходило в голову, что и врагу сегодня не сладко, что споткнулся он наконец и залег, что пробует приподняться, но давит его к земле наш огонь. И заслоняющих свет крыльев сегодня меньше., чем вчера, и сраженный последним снарядом танк уже не поползет завтра штурмовать последний край. Не каждый думал об этом, потому что бомбардировщики по-прежнему шли и шли на восток и танки еще рвались вперед, напролом. Враг казался неуязвимым, и его еще предстояло сразить.

Пусть неуязвимость кажущаяся — она все равно страшна и, может быть, опаснее реальной. О реальном, подлинном досконально известно лишь тому, кто сталкивался с ним, а кажущееся, мнимое доступно всем. Молва вмиг разнесет его по свету, и не так-то просто опровергнуть вымысел. Слова тут не помогут, слова — та же молва. Единственное средство разбить и развеять вымысел — устоять на рубеже, устоять любой ценой, наперекор всему, ухватиться накрепко хотя бы за последнюю улицу, за самый крайний ее дом.

…Сгорел фашистский танковый клин, и наша дивизия понесла большие потери. Недавно полностью укомплектованная, два месяца назад прибывшая на фронт, она теперь походила на соединение, прошедшее с тяжелыми боями невесть какой длинный путь. В стрелковых полках насчитывалась лишь треть личного состава, в артиллерийском — меньше половины. Расхлестан был второй дивизион, оказавшийся в полосе главного удара танков; в четвертой и пятой батареях осталось по две пушки, в шестой — одна гаубица. Погиб командир дивизиона. Почтд полностью вышли из строя расчеты шести орудий и находившиеся в боевых порядках пехоты взводы управления батарей.

К вечеру в штаб второго дивизиона прибыл командир артиллерийского полка майор Машковцев, прискакал на рослом; сером в яблоках коне в сопровождении двух ординарцев — бравых ребят, вооруженных новенькими автоматами ППШ, и щеголеватого, туго перетянутого в поясе лейтенанта. Встретили майора начальник штаба Хабаров и командиры батарей: четвертой — Долгополых, шестой — Павельев и исполняющий обязанности командира пятой батареи Ватолин. В таком порядке и выстроились у входа в штабную землянку.

Ливень давно прошел. Но под ногами стояли зеленовато-желтые лужи. Ползли тяжелые тучи, обещая новый, дождь, и тихое, без бомбежек утро.

Начальник штаба дивизиона отрапортовал легко спрыгнувшему с седла командиру полка. Тот козырнул в ответ и, оглядев стоящих перед ним навытяжку командиров, процедил:

— О-орлы-ы…

Прошелся. Встал, расставив ноги и заложив руки за спину.

— Взять бы вот всех и — в штрафной батальон… Как? Не хочется? А тем, кто сегодня головы свои сложил, хотелось помирить?

Машковцев распалялся:

— Тактическая безграмотность! Преступная слепота! Разгильдяйство! Вот как я оцениваю сегодняшние ваши действия. Только так… И действия штаба тоже… — Он махнул рукой в сторону Хабарова. — Штаб тоже безруким оказался. Сидят, пишут…

Хабаров, вытянув руки по швам, смотрел, вскинув брови, куда-то вдаль, будто слова эти не касались его. Потом спокойно, глядя все в ту же никому не видимую точку, попробовал возразить:

— В сложившейся утром обстановке мы пытались сделать все возможное. Однако сила бомбового и артиллерийского удара противника была подавляющей, даже если не учитывать его внезапность. К тому же командир…

— Вы мне лекцию не читайте! — перебил Машковцев. — Я сам грамотный и о силе удара лучше вас знаю… И о командире помалкивайте. Командир дивизиона честно пал на поле боя. Вы за все в ответе. Вы! Ясно?

— Ясно, товарищ майор, — все так же бесстрастно, не поворачивая головы, произнес начальник штаба.

Майор снова сделал несколько шагов вдоль застывшей шеренги командиров и обратился к Долгополых:

— Вы, старший лейтенант, докладывайте, почему не рассредоточили батарею?

Долгополых глянул прямо в глаза начальству и переступил с ноги на ногу. Молодые бойцы называли его «дядя Вася Долгопблых», должно быть, за возраст, за отсутствие командирской выправки и командирского голоса. В армию он был призван совсем, совсем недавно из запаса, на краткосрочных сборах в последний раз был давно, еще в мирное время, и заметно отличался от других: и от тех, кто воевал с сорок первого года, и от юнцов, пришедших в полк из училищ.

— Связь нарушилась… — начал он.

— Слушать не хочу про связь! — отрубил Машковцев. — г Ссылками на проволоку не прикроетесь, нет. Послать надо было кого-нибудь, самому бежать, на брюхе ползти, по воздуху лететь. Как угодно! А вы мне про связь…

Старший лейтенант Долгополых (как, впрочем, и командир полка) отлично понимал, что посылать кого-то на огневую позицию было бессмысленно— все равно не добрался бы, а если бы и добрался, то слишком поздно. И сам не имел права покидать наблюдательный пункт: тот же Машковцев обвинил бы его в дезертирстве. Что факт, то факт. Бесспорно, однако, и то, что яростная бомбежка чуть ли не полностью выбила орудийные расчеты, ранен один командир взвода, второму пришлось работать за наводчика, и работал он не ахти как. Это тоже факт, который одной только внезапностью и интенсивностью огня противника тоже не объяснить.

Чем же объяснить? Неопытностью бойцов? Краткосрочностью обучения их там, в тылу, во время формирования полка? Тем, что тот же Синельников только два месяца назад впервые увидел настоящую, боевую, а не учебную пушку и сегодня утром в первый раз столкнулся с вражескими танками? А кому эти объяснения теперь нужны? Во всяком случае, не командиру полка и не командиру батареи.

Майор уперся взглядом в командира шестой батареи Павельева:

— Докладывайте!

Старший лейтенант Павельев, державшийся обычно молодцом, заметный среди других уверенностью походки и жестов, выглядел неважно: ссутулился и потому казался ниже ростом, в глазах застыло выражение настороженного ожидания. Даже пилотка, всегда глаженная, лихо заломленная на самый висок, примялась и сидела на голове прямо, закрывая лоб. Нелегко, видимо, обошлись ему и бой и особенно свидание с батареей, вернее, с тем, что осталось от нее после, боя.