Теперь, молодые читатели, поплывем со мною в более теплые и приветливые страны. Вдоль берегов Патагонии горделиво плывет длинная, низкая, черная шкуна по морю, омывающему берега этой роскошной страны, покрытые виноградниками. Кто это, завернутый в персидские ковры и богато одетый, спокойно возлежат на квартер-деке шкуны, небрежно играя чудными местными плодами, которые держат перед ним рабы-нубийцы в корзинах из массивного золота? или по временам, смело и грациозно управляет велосипедом из слоновой кости по полированной палубе темного ореха, ловко проходя между такелажем? Кто он? можно спросить. Чье имя наводит ужас на патагонский флот? Кто как не Чудо-Пират — неутомимой юноша, бич патагонских морей? Путешественники, медленно дрейфующие у силурийских берегов, моряки, плавающие вдоль девонского берега, до сих пор дрожат при имени Бромлея Читтерлингса — юноши мстителя, недавно прибывшего из Гартфорда, в Коннектикуте.
Многие из пустого любопытства спрашивали: Зачем и чего мститель? Не будем открывать страшной тайны, сокрытой в молодой душе. Достаточно, что было много горечи в его прошлой жизни и что те, «чьи душа болит над подъемлющейся волной»[2] или «чья душа подъемлется над белеющею волной», не поняли этого. Только одна королева амазонок, взятая в плен на прошедшей неделе, знала его, может быть, слишком хорошо. Она любила Юношу Мстителя. Но напрасно; его молодое сердце, казалось, очерствело.
— Выслушай меня, — сказал он наконец, когда она уже в седьмой раз безумно предлагала ему свою руку и королевство, — знай раз навсегда, почему я должен отказаться от твоего лестного предложения. Я люблю другую.
С диким, отчаянным криком она прыгнула в море, но была тотчас же спасена Чудо-Пиратом. И даже в эту знаменательную минуту он был так холоден, что прежде, чем вынырнуть из воды, он поймал сирену и отдал ее под стражу своего управителя, с приказанием дать ей комнату и приготовить горячей и холодной воды, спокойно сел на свое прежнее место подле Амазонки. Когда дверь затворилась за его верным слугою, принесшим шампанское и мороженое интересной незнакомке, Читтерлингс снова продолжал свой рассказ сдавленным голосом:
— Когда я впервые бежал из-под кровли деспота-отца, я был влюблен в прекрасную и образованную Элизу Дж. Сниффен. Отец ее был президентом сберегательной кассы рабочих, и отлично знал, что со временем все клады будут его собственностью. Но как глупец я хотел предупредить события и в минуту дикого безумия уговорил мисс Сниффен бежать со мною; и забрав все наличные деньги кассы, мы бежали. — Он остановился от одолевшего его волнения. — Но судьба решила иначе. В моей лихорадочной поспешности я забыл поместить в складах моего судна особого качества шоколадную карамель, которую очень, любила Элиза Джен. На другой день мы должны были остановиться у Новой Рошели, чтобы дать возможность мисс Сниффен достать эти лакомства у ближайшего кондитера и подобрать гарусу в первом модном магазине. Роковая ошибка. Она пошла — и более не вернулась! — Через минуту он продолжал сдавленным от волнении голосом. — Прождав томительную неделю, я должен был опять пуститься в море, унося с собою разбитое сердце и сознание, что касса ея отца лопнула. С тех пор я больше не видал ее.
— И вы все-таки любите ее? — спросила пылко королева амазонок.
— О, навеки!
— Благородный юноша. Вот тебе награда за твою верность: узнай, Бромлей Читтерлингс, что я — Элиза Джен. Утомившись ожиданием, а села на корабль с перуанским гуано, — но это длинная истории, милый мой.
— И слишком прозрачна, — сказал Юноша Мститель, высвобождаясь решительно из ее объятий. — Элизе Джен год тому назад было только тринадцать лет, а тебе без малого сорок.
— Правда, — грустно возразила она, — но и много страдала, а время течет быстро, и я выросла. Ты с трудом поверишь, что это все мои волосы.
— Не знаю, — возразил он мрачно и рассеянно.
— Прости мне мой обман, — сказала она. — Если ты помолвлен с другою, дозволь мне, по крайней мере, быть тебе матерью.
Чудо-Пират был поражен, слезы выступили у него на глазах. Сцена была в высшей степени трогательная. Многие из старейших моряков — люди, присутствовавшие при сценах самых ужасных страданий, не пролив ни слезинки и не меняясь в лице — при виде этой сцены удалились в винный погреб, чтобы скрыть свое волнение. Немногие сгруппировались на палубе и вернулись с просьбою, чтобы отныне королеве Амазонок было дано наименование «королевы Острова Пиратов».
— Мать! — вымолвил Чудо-Пират.
— Сын мой! — воскликнула королева Амазонок.
Они обнялись. В ту же самую минуту на квартер-деке послышался громкий шум от падения тела. То была забытая сирена; она вышла из своей каюты и взойдя в кают-компанию в эту минуту, упала в обморок при этом зрелище. Чудо-Пират бросился в ней с флаконом солей.
Она медленно пришла в себя.
— Позволь мне, — сказала она, приподнимаясь с достоинством, — покинуть корабль. Я не привыкла к подобному поведению.
— Выслушай меня — ведь она моя мать!
— Она, конечно, может быть ею, — возразила сирена, — и может говорить, что у нее свои волосы, — прибавила она поправляя с замечательною грацией при помощи гребня и маленького ручного зеркала свои собственные роскошные косы.
— Если бы я не была в состояния иметь одежды, я бы носила хвост! — прошипела королева Амазонок. — Полагаю, ты не красишь их, боясь соленой воды? Но, может быть, ты предпочитаешь зеленые, моя милая?
— Немного соленой воды исправило бы твой цвет лица, голубушка.
— Рыба-женщина! — закричала королева Амазонок.
— Фокусница! — крикнула сирена.
И они сцепились одна с другою.
— Бунт! За борт обеих! — скомандовал Чудо-Пират, став на высоту событий и отбросив в сторону всякую человеческую привязанность в минуту опасности.
Принесли доску и на нее поместили обеих женщин.
— Я после вас, — сказала значительно сирена королеве Амазонок: — вы старшая.
— Благодарю вас! — оказала королева Амазонок, отступая назад. — Рыбу всегда подают на первое блюдо.
С диким криком ярости оскорбленная сирена схватила ее и прыгнула с нею в море.
Когда пучина скрыла их навсегда, Чудо Пират вскочил.
— Поднимите черный флаг и плывем в Новый Лондон, — гаркнул он голосом, похожим на трубный звук. — Ха! ха! Морской разбойник опять на свободе!
Действительно, это была правда. В ту роковую минуту он высвободился от пут человеческих привязанностей и снова стал Юношею-Мстителем.
* * *
Опять я должен просить моих читателей сесть на моего крылатого коня и поспешить со мною на почти недосягаемые вершины Скалистых гор. Там, многие годы, шайка суровых и непокорных дикарей, известных под именем Голубиных Лапок, сопротивлялись законам и библиям цивилизации. В продолжении многих лет тропинки, ведшие к их лагерю, обозначались костями возчиков и сломанными телегами, а на деревьях были развешаны скальпы, снятые с голов женщин и детей. Самые храбрые военачальники не решались атаковать их в их укреплениях; они предусмотрительно не трогали ножей для снятия скальпов, винтовок, пороху и зарядов, доставленных любящим правительством для их благосостояния и разбросанных вокруг укрепленного лагеря, с требованием не употреблять в дело все это оружие, покуда военные не удалятся безопасно. Доселе, исключая случайного нападения на землю Нок-низ, враждебного племени, они грабили только окрестность.
Но недавно с ними произошла несчастная перемена. Действуя под чьим-то дурным влиянием, они пошли войною в селения белых, неся с собою пожары и смерть. Несколько раз правительство предоставляло им свободно удалиться в Вашингтон и даже предлагало снять с них фотографии, но под тем же дурным влиянием, они отказались. В их способе нападения была какая-то особенная таинственность. Они всегда жгли школьные здания, школьных учителей брали в плен и о них более никогда не слыхали. Вагон-дворец железной дороги Тихого Океана, в котором помещалась партия учителей, направлявшихся в Сан-Франциско, был окружен, путешественники взяты в плен, и они никогда более не заняли своих ваканций в списках школ. Советь экзаменаторов, направлявшихся в Чиэн, был тоже захвачен и члены его вынуждены были среди страшных пыток давать ответы на вопросы, которые они сами ранее предлагали. Эти зверства стали приписывать наконец дурному влиянию нового атамана шайки. До сих пор знали о нем только по его зловещим прозвищам: «молодой человек, ищущий своего учителя», и «поднявший волосы дыбом у школьного начальства». Говорили, что он очень мал и чрезвычайно моложав на вид. Действительно, его прежнее наименование: «вытирающий себе нос рукавом», было дано ему, как говорили, чтобы обозначить его все еще детские привычки.
Ночь царила в лагере и над жилищами дикарей. Краснокожие девушки порхали между лагерных огней подобно ночным бабочкам, варили вкусный горб буйвола, жарили ароматное мясо медведя и приготовляли тушеные бобы, чтобы накормить храбрецов. Для немногих избранных были особо приготовлены сочные стрекозы как редкое блюдо, хота гордая спартанская душа их атамана пренебрегала подобными взысканными яствами.