Читать интересную книгу Осада Азова - Григорий Мирошниченко

Войско крикнуло:

– Угодно принять! Любо!

Только Корнилий да Тимошка, прячась за чужие спины, кричали другое:

– Не любо!

Праведное дело восторжествовало. А когда атаман Татаринов поведал, что на Дон плывут будары с хлебом, свинцом и порохом, с царским жалованьем и вином, войско единодушно крикнуло:

– Быть по-прежнему атаманом войска Донского Михаилу Ивановичу Татаринову!

ГЛАВА ВТОРАЯ

По старому обычаю, атаман Иван Каторжный принял от Михаила Татаринова посольскую шапку, другой, самый старый атаман, Михаил Черкашенин надел на бритую, исписанную сабельными ударами голову походный шлем. Это означало: быть Татаринову по-прежнему атаманом Дона вольного, просторных диких степей, справедливым отцом войска и повелителем в городе Азове.

Стеньке Разину выпала немалая честь – вести под уздцы в атаманскую конюшню и расседлывать дедун-гиреевского коня. Стенька шел рядом со строгим, то и дело вздымающим голову и танцующим конем гордый, сияющий. На него смотрели казаки, казачьи женки, его сверстники, и, самое главное, на Стеньку глядела Татьянка – приемная дочь атамана Татаринова. Она глядела на казачонка и на белого, игравшего острыми ушами коня такими светлыми, радостными глазами, словно она сама шла рядом, держала коня под уздцы, готовая хоть сейчас с конем и со Стенькой взметнуться под широко и медленно плывущие синевато-золотистые облака.

Татаринова стали спрашивать о Москве:

– Здорово ли доехала до Москвы казачья станица? Не налетали ли в пути татары? Не чинили ли над казаками упрямства, лютого самодурства, как прежде бывало, в Валуйках, Воронеже и других городах ожиревшие воеводы? Все ли остались целыми казачьи головы?

– Казачьи головы все целы, – отвечал Татаринов.

Его снова спрашивали:

– Не причинил ли вреда атаману и казакам сам царь?

– Нет, не причинил, однако только по старанию князя Димитрия Михайловича Пожарского.

– Любо, – сказал дед Черкашенин. – Его старания Дону-реке, земле русской век не забудутся.

– А мне-то, – сказал Татаринов, – вовсе нельзя по­забыть достойного всякой похвалы князя: не единожды, а дважды, по прихоти бояр, просилась моя голова палачу на плаху, да только ли моя? Многие казацкие головы по боярским наветам слетели попусту, позакандалились накрепко и руки, и ноги. Спасенье шло многое нам от князя. И сейчас, – спокойно продолжал Татаринов, – стоял князь Димитрий Михайлович перед царем, не склоняя низко головы, великомужественно. Не возвышая голоса, степенно и вразумительно, поглядывая в мою сторону, советовал он царю пожаловать нас знаменем, свинцом да порохом, вином да хлебом, царским жалованьем выше прежнего.

– Да ну?! – проговорили вокруг. – Так и говорил князь?

– Да, так говорил славный князь, наша защита. И дело сделалось. Вот знамя колышется перед вами. Его старание!

– Добрые вести! – сказали атаманы и казаки и ста­ли разглядывать знамя, изготовленное по указу царя. Глядят, радуются, удивляются.

А знамя в шесть аршин с четвертью в длину, в три аршина с четвертью в ширину, расписанное в середине камкой-кармазин крущатой, обшитое около середины опушкой из камки-адамашки лазоревой. В средине – орел большой. В орле – клеймо царское. В клейме – всадник, прокалывающий копьем круто извивающуюся змею с длинным красным жалом.

– Любо-дорого, – сказали все атаману, узнав, что знамя сие писано в Москве на Дон, донским атаманам и казакам. И писано оно повелением самодержца при его сыне, благоверном царевиче и великом князе Алексее Михайловиче.

Это ободрило казаков и атаманов – защитников Азова-города. Иные из них, читая слова на знамени, тихо шептали молитвы и незаметно вытирали слезы. А старик Черкашенин не сводил со знамени глаз своих. Слезы текли по его щекам, он их даже не замечал.

– Будары с хлебом идут! Будары с хлебом! Старание Пожарского.

– Вранье! – с ехидством крикнул далеко стоявший Корнилий Яковлев.

Татаринов, услышав это, стал говорить громче:

– Припухли бы, не жрамши хлеба. В Воронеже, по повелению государя, выдано нам пятьсот пудов сухарей, сто пудов зелья, пятьдесят пудов свинца да сто пятьдесят ведер вина…

А Яковлев возьми да и крикни снова:

– Ой, ври-поври, заговаривай!

Татаринов только глазами сверкнул и продолжал:

– Еще государь в прибавку дал нам из казны: сто пудов зелья, пятьдесят пудов свинца да из своей личной казны, сверх прочего, пятьсот рублей прикупных денег на хлебные запасы…

– Хи-хи! Врун-говорун. Щебечет, что птица!

– А, помолчи ты, сатана! – громко прикрикнул на Корнилия Иван Каторжный. – Неохота слухать – поди прочь. Яйцо-болтун!

Все казаки засмеялись. И без того красная рожа Яковлева от злости вся залилась краской. Татаринов го­ворил с казаками с великим терпением и спокойствием, хотя то было вовсе не в его горячей крови, с таким вспыльчивым, как порох, характером. Он мог бы немедленно остановить злого обидчика, но дело было важное, войсковое, не его личное.

– А которые тут не верят моему слову – изведают правду-истину, – сдерживая гнев, сказал Татаринов. – Не им я поведал ее, а войску!.. Еще наш царь-государь выдал нам на Москве тульские самопалы, только что сделанные мастерами.

– А где они, самопалы?

– Вот они, смотрите!

Тульские самопалы пошли гулять по рукам. Таких добротных самопалов станице Татаринова было выдано по числу казаков – двадцати одному человеку, не считая есаула и атамана.

– Вот штука! Да! Гляди-ко, самопальчики! Троих коней отдать не жалко, – говорили казаки. – Лупи не целясь – и турка, и татарина! Справное оружие.

– Еще выданы нам на Дон с приказа Большого двора от князя, ведающего сим приказом, для церквей богослужебные книги.

– Похвально! – сказали старики.

– И отныне всем казакам позволено свободно ездить в Соловецкий монастырь молиться богу… А если что доведется нам купить или продать свое – велено воеводам пошлин с нас не имать, вина у нас не отбирать, пропущать нас без задержанья.

– Врет Мишка! – крикнул во всю глотку одноглазый подвыпивший казак, стоявший рядом с Корнилием Яковлевым. – Врет! Того быть никогда не будет. Каркает ворон, – стало быть, врет! Иконы! Богослужебные книги! Соловецкий монастырь! Беспошлинно ездить туда-сюда! Нет, братцы! Врет Мишка! Врет! Противно слушать… Да чтобы царь?.. Да чтобы бояре?.. Да чтобы воеводы нас не грабили, как прежде?.. Воистину вранье… – В исступлении он распахнул рубаху, рванул ее в клочья, бросил лохмотья на землю, крест обнажил… – Истинный господь, не верю тебе, Мишка! И хотя я не раз лихо да здорово бился с тобой против бусурман – не верю! Под саблю голову кладу – никто не поверит твоей пустой сказке.

– То тебя подпоили, казачина! – сказали атаманы. – Разгулялся, как квочка перед бурею!

– А вы, хлопцы, – сказал Панько Стороженко, – знайте! Вже давно звистно: чим бильше кота гладишь, тим вище вин хвист пидийма! Хватайте его да киньте в конюшню. Мы тут без его слухать атамана будемо. Чия б гарчала, а его б мовчала! И коли у его сердце таке горяче – студи, казаче!

Схватил Стороженко пьяненького казака и поволок до конюшни.

– Да я не верю! Чтоб царь?.. Да чтоб бояре?.. Пошлину?.. Н-нет…

Немолодой запорожец, подкрутив черные усы, проговорил серьезно:

– Посеял пьяный казак ветер – ветром жать будет.

Кто-то сказал сердито:

– Приучили пса лаять, так он, дурной, и на пень брешет! – Говори, атаман, дальше! Поведай нам все без утайки.

И снова с большим терпением Татаринов рассказывал несколько раз подряд о беспошлинном пропуске хлебных запасов, вина, рухляди и всяких товаров, провозимых для своей надобности донскими казаками с Дона и на Дон. Это ведь была особо важная статья.

– В грамоте на Воронеж воеводе Мирону Вельяминову, которую я сам вез и оставил, – говорил Татаринов, – было сказано: которые казаки и атаманы учнут впредь приезжать по обещанию з Дону на Воронеж помолитца в монастырях богу, повидатца с родителями, повелеваю во всем оберегать их и насильства и тесноты никакой не чинить. А которые вывезут на продажу товары – с тех товаров лишнего брать не велю. А кто из казаков купит вина не на продажу, а для себя, и повезет на Дон воронежским кабацким целовальникам, того вина от них не отнимать. Я, атаман, да со мною есаул Петр Щадеев с товарищи сказали государю на Москве, что торговые люди с Воронежа, и с других городов хотят ехать на Дон, в Азов-город, со всякими товарами для торгового промыслу, а воеводы берут с них большие пошлины и поминки. А наперед сего по царскому указу пошлин и выемок не будет. И отныне велел царь пропущать на Дон с Воронежа безо всякого задержания всех донских казаков. Во всем указано оберегать нас от тесноты и насильства. И ве­лено еще пропускать на Дон к Азову-городу со всякими товарами купцов московских, казанских, астраханских, купцов рязанских, сызранских, новгородских, купцов иных государств. И повезут они к нам хлеб с избытком, соль, мед, вощагу… Повезут такие товары, от которых лавки трещат в Москве и в иных городах на Руси.