Читать интересную книгу Народы и личности в истории. Том 3 - Владимир Миронов

Н. К. Рерих. Заморские гости. 1902

Король повсюду насаждал датских чиновников. Шведы выражали протест против Кальмарской унии (1397), объединявшей под властью датчан три скандинавских королевства – шведское, норвежское, датское. Борьба сопровождалась крестьянскими восстаниями, одно из которых возглавил рудокоп Э. Энгельбректсон (1434). Движение Энгельбректсона («первого социалиста») включало 40–50 тысяч человек, действуя в интересах большинства народа. Вождь ратовал за отмену пошлин, налогов, поборов с крестьян (как это бывало при Эрике Святом). Церковь назвала его деяния «дьявольским огнем», сравнивала с движением гуситов. Но восставших поддержала часть феодалов и церковная оппозиция. В результате восстания 1434–1436 гг. войска оппозиции заняли почти всю Швецию.

Король Эрик был низложен. В 1435 г. в Арборге созвали собрание четырех сословий, включая низшее дворянство, горожан и крестьян. Этот шведский риксдаг и стал первым европейским парламентом. Энгельбректсона избрали вождем. Однако вскоре, в 1436 году, лидер восстания был коварно убит.[6]

Король Густав Ваза, основав государство в 1521 г., предпринял ряд мер по укреплению Швеции. Он управлял страной как своим имением. О его характере и нравах можно судить по письмам, порой весьма экспрессивным. Король не стеснялся выражений и жестких формулировок. Зато его уважали. Северяне не любят псевдодемократической слякоти. Проблем у них хватало. До начала XIX в. медленно шел прирост населения. Высокая смертность сдерживала экономический и культурный рост. С введением в X–XI вв. в Дании, Исландии и Норвегии христианства процесс развития и взаимодействия культур ускорился. Латинский язык стал доминирующим в Западной, да и в Восточной Европе в эпоху Средневековья. Но в Скандинавии, как отмечает Е. А. Мельникова в книге «Образы мира», на протяжении XII–XIII вв. он не только не стал официальным языком в государственном управлении, но и не приобрел господствующего положения. Хотя на нем велось монастырское и церковное делопроизводство, им пользовались при официальных связях, на латыни были написаны известные сочинения («Краткая история королей Дании» Свена Аггесена в XII в., «История датчан» Саксона Грамматика в XIII в.). В библиотеках монастырей имелись собрания латинских книг для богослужения (псалтыри, мартирологи и т. д.). Книги приходили двумя путями (импорт книг из Германии и Франции, копирование в Исландии и Дании). Значительное расширение библиотек происходит в XIII–XIV вв. Библиотека одного из богатейших монастырей Скандинавии – Вадстенского (Швеция) – насчитывала до 1500 томов, собор в Холаре (Исландия) – 234 книги (1396 г.), церковь в Велире (Исландия) – 56 книг (1318 г.). В их числе не только церковная, но и светская литература. В описях библиотек значатся книги Лукиана, Вергилия, Овидия, Сенеки, Марциала, Цицерона, Августина, Григория Великого, Исидора Севильского и других. Это указывает на освоение скандинавами достижений и богатств культурного наследия европейских народов. Появляются и частные собрания книг.

Одним из решающих факторов и стал прогресс в области образования. Шведское государство в XVI веке поставило перед собой, казалось бы, фантастическую задачу – достижение всеобщей грамотности. В обществе зреет понимание того, что гражданское и религиозное воспитание, заодно и уровень достойной жизни скорее реализуются среди грамотных людей. В церковных, монастырских школах образовательный цикл, как и в школах Европы, состоял из тривия и квадривия. Особое внимание уделялось грамматике. В конце XVII в. Швеция приняла закон о всеобщей грамотности (1686). Согласно ему, как отмечал профессор Стокгольмского университета И. Фэгерлинд, глава «хутора» (домашнего хозяйства) отвечал перед общиной за обучение семьи и слуг чтению. Не умеющие читать обязаны были найти грамотея, который взял бы на себя миссию учителя. При этом общество ввело контроль за уровнем грамотности граждан. Раз в год любой достигший семилетнего возраста и старше обязан был являться на устный экзамен вместе с соседями. Кюре ставил ученику отметки прилюдно, занося их в журнал. Такого рода агитация была весьма действенной.

Важным стимулом к распространению знаний, а затем и науки в Скандинавии стали связи с крупнейшими университетами Европы (XII–XIII вв.). Дело в том, что до конца XV в. тут не было своих университетов. Желающие получить высшее образование ехали в Париж, Вену и Прагу. В Париже ежегодно обучалось порядка 30 человек из стран Скандинавии (XIV в.). Ряд талантливых выходцев из Скандинавии стали преподавателями в Париже и Вене. Это позволило основательно ознакомиться с культурой Европы. Под воздействием трудов Боэция «Об арифметике», Бэды Достопочтенного «О счислении времен», трактатов Сакробоско «О церковном летосчислении» и «О сфере» пишутся первые собственно скандинавские сочинения.

А к середине XVII в. (при королеве Кристине) шведский двор стал уже местом встреч известных ученых, писателей и художников (в 50-е годы XVII в. тут жил философ Декарт). В письме к принцессе Елизавете из Стокгольма (1649), для которой он напишет трактат о страстях души, Декарт отмечал заметную склонность шведской королевы Христины к научным занятиям. Он писал: «Огромное рвение к наукам в настоящее время особенно побуждает ее заниматься греческим языком и собирать большое количество древних книг; однако в будущем она может и изменить этой привычке… Г-н Фрайнсхейм (немецкий филолог, профессор университета в Упсале, библиотекарь королевы Кристины) добился того, что Ее величество находит удобным, чтобы я появлялся при дворе лишь в часы, кои ей угодно будет предоставить мне для беседы с нею; таким образом, моя придворная служба не доставляет мне сильных забот, а это весьма соответствует моему настроению. В конце концов, несмотря на мое глубокое почтение к Ее величеству, я не вижу, чтобы что-нибудь было способно удержать меня в этой стране дольше, чем до будущего года». Таким обстоятельством стала смерть. Королева Кристина уговорила Декарта приехать в Стокгольм. Дальнейшая история визита такова. Скандинавская монархиня обладала ренессансным характером. С сильной волей, энергичная, королева настояла, чтобы Декарт учил ее философии (в 5 часов утра!). Этот нефилософский час подъема, глубокой ночью в шведскую зиму, оказался для него роковым (Б. Рассел). Тут он заболел и умер (1650 г.) Эта женщина обладала исключительно волевым характером. Процарствовав десять лет, она отреклась от престола в пользу своего кузена Карла Густава (1654), покинула Швецию и, приняв католичество, поселилась в Риме. Там же находится и ее могила.[7]

XVI–XVII века можно было бы назвать эпохой «величия Швеции». Маленькая страна держала в страхе и трепете всю Европу. Русский медведь еще только-только вылез из берлоги и приглядывался к берегам Балтии. Русское государство стремилось вырваться из тисков европейской изоляции. Но путь в Европу лежал через земли Ливонского ордена, Польшу, Великое княжество Литовское, Швецию. В ходе Ливонской войны (1558–1583) решить эту задачу не удалось. На том этапе русские вынуждены были вести оборонительные бои против Стефана Батория и шведов. Более того, по итогам Ливонской войны мы потеряли Копорье, Ям и Иван-город (единственный выход к Балтике). Заключенный между Россией и Швецией Столбовской мир (1617 г.) явился основой для монопольного господства Швеции в Прибалтике. К Швеции отошли многие земли (Ингерманландия, Карелия, Лифляндия, Курляндия, часть Литвы и польской Пруссии, Прибалтика).[8]

Разумеется, экономические и торговые интересы России и Швеции не могли не сталкиваться в этом регионе. По условиям договора не предусматривалась торговля русских людей в шведских городах. Шведским подданным стала невыгодна конкуренция русских торговых людей в розничной торговле, так как ранее шведы имели с нее хорошую посредническую прибыль. Одним из главных предметов русско-шведских переговоров на высшем уровне в 1646–1649 гг. как раз и стали условия торговли русских людей на территории Швеции. В свою очередь, и шведы выдвинули нам целый ряд претензий. Они жаловались, что в Новгороде и Пскове с них взимают повышенную пошлину. Послы утверждали, что таможенник взимает пошлину, «как ему любо», нарушая установленные правила. Уже тогда обмен денег у шведов («валюты») русские осуществляли не по рыночному, а по более низкому – принудительному и официальному курсу. Утверждалось даже, что, якобы, русские требуют выплаты долга, а когда швед не соглашается, его берут под стражу и бьют батогами. Русское правительство заявило, что дано распоряжение впредь «того остерегаться», чтобы шведским подданным «никакова дурна не было». Наша таможенная служба, обычное дело, частенько задерживала шведских купцов при их возвращении из торговой поездки «на рубеже», т. е. на границе, требуя от них «подарков» для пропуска за рубеж. Русское правительство дало распоряжение, чтобы шведов-купцов «пропущали безо всякого задержанья» и чтобы никто под страхом жестокого наказания не допускал обид и незаконных поборов. У русских претензий к шведам не меньше. Главный ряд претензий был связан с тем, что к середине XVII в. произошло резкое ухудшение условия торговли для русских подданных в Швеции и в прибалтийских провинциях. Наших купцов подвергали явной дискриминации: их гостиный двор был вынесен далеко за границы г. Риги, в версте от города, с них взимали повышенные пошлины, им не разрешалось торговать с крестьянами и купцами других шведских городов и с иноземцами, а в случае нарушения товары русских конфисковались. Купцов посылали по объездным и далеким дорогам. Судебные дела в Риге решались в пользу шведов, тогда как русским людям невозможно было добиться справедливого решения их судебного дела. Надо сказать, что если в Русском государстве условия торговли шведов все же обеспечивались специальным правительственным документом (грамотой 1618 г.), то в Шведском государстве аналогичного документа не было вовсе. А это ставило наших купцов в Швеции в более дискриминационное положение, нежели шведов в России. Число претензий, «обидных дел» росло с обеих сторон. Условия торговли для русских ухудшались. Все чаще от наших торговых людей слышалась жалоба, что «им де с товарам своим впредь в Ригу и Юрьев от таких их тягостей и неволи ездить невозможно». Все это, вместе взятое, и побудило Петра I приступить к решению важнейшей исторической задачи – «в Европу прорубать окно».[9]