Читать интересную книгу Вепрь - Константин Калбанов

Былые раны оставили уродливый след на его лице, но никак не увечили тело, укрытое под простым, без рисунка, серым кафтаном, даже петли для пуговиц были из обычной серой тесьмы, а пуговицы сплошь деревянные. Обычное одеяние простолюдина, вот только из хорошего сукна и кафтан какой-то необычный, кургузый, больше похож на иноземные, но отличается и от них, нечто смешанное. Штаны вполне себе славенские, сапоги из крепкой кожи, но тоже без изысков, просто добротная обувь.

Подпоясан крепким воинским поясом, на котором висят ножны с клинком, больше напоминающим палаши иноземцев, но несколько покороче и со слегка изогнутым лезвием, как у сабли, но значительно меньше. С другого бока, боевой нож, очень похожий на тот, что был у воеводы, за пояс заткнуты два пистоля, по виду необычные, оно конечно Бог весть, сколь много мастеров оружейников, столь многообразно оружие, потому как каждый хочет как-то выделиться, но эти были точно необычными. Вошедший вообще отличался многим и все его оружие было от лучших иноземных оружейников, дорогое оружие, очень дорогое, но он готов был выложить за него любые средства, а деньги добывать он умел.

— Проходи Добролюб, — при этих словах воеводы, Боян невольно ухмыльнулся, а и было чему, имя это означало, добрый и любящий, чему никак не соответствовал образ вошедшего. Имя свирепого зверя ему подошло бы куда как лучше, впрочем, оно у него было, но он не любил когда его произносили в слух, то имя, или если хотите прозвище, дали ему враги, а их у него хватало.

— Я так понимаю, некогда разговоры разговаривать, да рассиживаться. Говори чего звал, — кто другой уже давно пожалел бы о таком поведении, вот только не этот мужчина. Дело не в том, что он был уверен в том, что ему ничего не будет, нет, скорее ему было наплевать на все в этом мире и чувствовал он себя здесь только гостем, ждущим когда его призовут. Одним словом не мила была ему жизнь.

— Вот сидим и думу думаем, как нам те полки остановить, да ничего на ум не идет, — не стал чиниться воевода. Как видно, человека этого он знал не первый день, а потому и цену ему составил уже давно.

— А чего их останавливать, пусть подходят, да в осаду садятся. Чтобы им Обережную взять, нужно целую армию подводить, а ведь и против великого князя войско нужно, опять же Забаву в осаду взяли, там не менее двух полков, чай силы-то у гульдов не бездонные.

— Нельзя допустить, чтобы проход по тракту прерывался.

— Да-а-а, князь у нас нынче рачительный, не то что батюшка его. Тот все норовил всех окрест за грудки потаскать, а этот о мошне в первую руку печется.

— Ты как смеешь, о великом князе… Холоп…

— Ты боярич полегче, холопить свою челядь будешь, да по деревенькам своим, — метнув свирепый взгляд на Бояна, оборвал Добролюб, — И не сверли меня взором, на мне уж места не осталось весь в дырках, от таких гляделок.

— Остынь, Добролюб.

— А я и не закипал, воевода, ты эвон боярича остуди.

— Хватит, — сказано это было жестко, вроде и голоса не повысил, а сталь так и зазвенела. В ответ на это Добролюб ухмыльнулся и качнув головой, устремил взор в пол, вот только ухмылка та была пострашнее оскала звериного. — Заговариваться иной раз начинаешь. Знаю, что жизнь свою не ценишь, но ить и помереть можно по разному.

— Хм. Убивать-то сразу станешь, или сначала послужить потребно?

— Желательно бы послужить, — внимательно глядя в глаза подчиненного, а кого еще-то, медленно кивнул Градимир.

— Тогда слушаю тебя, воевода, — слегка разведя руки снова ухмыльнулся Добролюб.

— Как мыслишь, сможем мы остановить ворога в чистом поле?

Ага, как же, чистое поле. Леса кругом считай дремучие, пойти можно только по дорогам, да вдоль реки есть относительно свободный путь, но именно им-то и воспользуются гульды. Не сказать, что там теснина серьезная, засеками проход никак не перегородишь, чтобы малыми силами сдерживать большие. Да, по лесам полки вести сущее наказание, а как про обоз вспомнить, так и вовсе плакать захочется, но то в походе, а как в бою, так солдат налегке вполне преодолеет и лесную чащу, и болотце, да ударит во фланг или тыл. Так что, выражение оно конечно фигуральное, но только все одно верное, чистое поле и есть.

— А это, как останавливать, воевода.

— Стало быть, честью придется поступиться, — вскинулся молодой. Добролюб окинул его задумчивым взглядом и тяжко вздохнул.

— Вот придумали же, ЧЕСТЬ. Кто на ее счет больше всех печется, как не иноземцы. Все-то мы на запад пялимся, как же просвещенные народы, с развитыми ремеслами и превзойденными науками, а славены, мышка серая, да быдло неученое. Иноземцы нас жизни поучают на каждом шагу, а мы им в рот заглядываем. Нас грязными славенами называют, а мы киваем как кони на выпасе, а ведь это они проживают как свиньи, не мы. Это ведь у них нет отхожих мест и гадят они где придется, без стыда сбрасывая порты или задирая подолы. Это у них, в жару невозможно находиться в их дворцах, замках да усадьбах ибо зловонит так, что глаза режет. Это они ходят завшивевшими и почитают это благостью, а бани так и вовсе не знают. Но нет, мы заглядываем им в рот и ждем, когда они нас научат жить. Честь. А достойно чести, возносить на костер не разбирая мужик то, баба, старик или дите неразумное? Враги они нам. Всегда врагами были и будут, потому как мы им только как холопы нужны, как скотина бессловесная. А врага как не бей, все к добру.

Вот тебе и свирепый зверь. Как видно образование у этого воина было неплохим, потому как иначе поди объясни то, что сейчас было. И повидать по всему выходит ему довелось многое или как малое, со многими пообщаться. Странный и непонятный человек. А не боярского ли роду? Может потому ему и благоволит воевода, да позволяет столько, сам-то ой как не худороден?

— То не ответ на вопрос, — покачал головой воевода.

— Хорошо уже то, что великий князь прислал в крепость полк стрелецкий, двумя полками все легче будет. Не гляди на меня так, воевода, сравняем мы число, а то и большего добьемся, но на то воля Отца нашего.

— И как ты этого собираешься добиться?

— Ни к чему тебе то знать, воевода. Знай только, что есть средство. Да не журись, мой то грех. Потому и не сказываю тебе ничего, что не нужно тебе знать. Выйдешь честь по чести в чисто поле, а что там стряслось или стрясется, то тебе пока без надобности.

— А воинской хитростью никак не обойтись? — как видно мысль о том, что бить врага придется бесчестным путем, Бояну вовсе не блажила.

— По воинским премудростям у нас воевода мастак, а коли он меня призвал, то не видит как можно это дело обделать.

— Десяток свой возьмешь? — это уже Градомир.

— Дак, куда же я без него.

— Действуй, с рассветом мы выступаем.

— Только так, воевода. Если дойдешь до Уютного и не получишь от меня вести, разворачивай обратно и стереги крепость, потому как тогда у нас ничего не вышло и головы мы свои сложили.

— Добро.

Когда дверь за Добролюбом закрылась, Боян не сводя с нее взгляда задумчиво обратился к воеводе, явно мучаясь своими думами. Вот не первый день он знает обоих, Градомира уж несколько лет, этого зверя уже почти год, но никак не может понять, что их связывает и отчего воевода столь много позволяет этому странному человеку.

— Градимир…

— Опять тебе Добролюб покоя не дает? И чего ты его не любишь, ить ничегошеньки плохого он тебе не сделал?

— Он служит в нашей крепости, а стало быть, его действия, честь порочащие, на нас ложатся грузом.

— В войне чести мало, тут он прав.

— Воевать можно по разному, можно и так, чтобы честь не уронить, а он не гнушается ничем, а уж что касаемо гульдов… Вепрь, он и есть Вепрь.

— А за что ему гульдов любить? Ты видел его. То их работа. Сами они на свою голову зверя того в нем пробудили, да такого что как только замирение выходит, он начинает маяться мечась из угла в угол. И еще, Боян. Вепрем его вороги называют, ты не смей. Возлюбить его я тебя заставить не могу, но чтобы имя это звериное, я больше не слышал из уст твоих. Понял ли?

— Понял, воевода.

— Вот и ладушки. Готовь людей, с рассветом выступаем.

Крепость Обережная, названная так, потому как охраняла единственную переправу через большую реку Турань на сотни верст вверх и вниз по течению. Вот так вот незамысловато. В плане она была прямоугольной, большой стороной вдоль тракта сто сажень, меньшей восемьдесят. Крепость каменная, что у славенов встретишь не так чтобы и часто, но с другой стороны, она была поставлена сравнительно недавно, а потому рассчитана на противостояние огнестрельному оружию, ее стены и башни вполне могли выстоять длительное время против пушечного огня.

Устройство у нее было простое и немудреное, внутри помещались казармы, сейчас их обитателям пришлось потесниться, в связи с прибывшим подкреплением. В гарнизон входила так же и сотня посадской конницы, что не говори, но нужно было вести патрулирование торгового тракта, места густо поросшие лесом, так что разным татям, есть где укрыться и по-потрошить проезжих купцов. Потому помимо казармы для всадников имелась и обширная конюшня, где содержались не только боевые кони сотни, но и другие используемые в качестве тягловой силы. Имелся пушечный двор, вместе с крепостной кузней, и арсенал, две трети боевых припасов хранились именно в нем, треть же была разнесена по башням. Башни, все квадратного сечения, расположены по углам стен, две из них на северной и южной стенах, они одновременно являются надвратными. Южные ворота выходят к торговому тракту, северные на дорогу вдоль Турани, вверх по течению. Есть церковь, острог, караульное помещение, подворье на котором находится сотенная казарма, там квартируют командиры сотен, неподалеку от нее подворье воеводы, а рядом его помощника.