Читать интересную книгу Детская игра - Уильям Тревор

— В прихожей вечно мясной запах. Она ни разу в жизни окнá не открыла.

— Лапуля…

— Я хочу жить в отдельном доме. Хочу, чтобы мы развелись и поженились.

— Я знаю. Знаю. Но дети же. И эта ужасная вина, которая меня томит.

— Тебя вина, а меня тошнота. Всякий раз, когда вхожу в эту дверь. Взгляну на эти грязные обои — и подступает.

— Можно сделать ремонт.

— Пойдем в «Сливки общества», возьмем по коктейлю. А сюда больше ни ногой.

— Но послушай, радость моя…

— Наша любовь уже не такая, как раньше. Помнишь, как мы танцевали в «Рубиновой гостиной»? Мы уже год как не были в «Огнях в ночи». И в «Гран-паласе» тоже…

— Ты же хотела гнездышко.

— По-моему, ты меня больше не любишь.

— Еще как люблю.

— Тогда объясни Эдвине, куда она может засунуть эту поганую старую комнатенку, и давай заживем в своем доме.

— Но дети, дети.

— Утопи пащенков в ведре. Презентуй их миссис Эдвине — я разрешаю. В стену зацементируй.

— Давай на пять минуточек ляжем…

— Не хочу сегодня ложиться. Не хочу на эту простыню.

— Ладно, не надо. Пошли выпьем по бутылочке бэбишама[1].

— Вот это хорошо.

Когда они оставались дома одни, было лучше всего. Такое часто случалось в середине дня, когда уборщица уходила, а мать Джерарда, недавно устроившаяся на неоплачиваемую общественную работу, еще не возвращалась. Они шастали по комнатам и всюду совали носы. Среди прочего интересного они обнаружили письма — одни от матери Джерарда к отцу Ребекки, другие наоборот. Стянутые резинкой, они лежали в плоской картонной коробочке в выдвижном ящике туалетного столика. Дважды, оказывается, любовная связь прерывалась. Дважды звучало прости-прощай, дважды за этим следовали признания в невозможности жить друг без друга. Они не могли ничего с собой поделать. Должны были встречаться.

— Да-а, — восхитилась Ребекка. — Пикантненько.

* * *

Воскресными вечерами после еженедельных визитов к двоим потерпевшим Джерард и Ребекка обменивались впечатлениями. Отец Джерарда готовил, стирал в машине, пылесосил, гладил рубашки, заправлял постель и полол клумбы. Мать Ребекки сидела в единственной комнате квартирки и вид имела довольно жалкий. Она подкреплялась орехами и шоколадом, не отрываясь от телевизора, и говорила, что нет смысла готовить на одну себя и что ей совершенно все равно. Свой край она держит, настаивала Ребеккина мать. «Видишь теперь, — доверительно говорила она, — почему я сказала, что не смогу о тебе заботиться? Совсем не потому, что ты мне не нужна. Ты — все, что у меня осталось. Кроме тебя, мне и жить-то незачем».

Ребекка видела отлично. В комнате матери уютом и не пахло. На тахте в углу под грязноватым розовым покрывалом бугрилась кое-как прибранная постель. Вещи, которые Ребекка помнила, хотя не знала тогда, что они именно мамины, — безделушки, чайный сервиз, две картины со средневековыми всадниками, настольная лампа, стулья, коврики на полу и, ни к селу ни к городу, гонг — увеличивали тесноту и без того тесного помещения. Губы у матери были накрашены небрежно. Одежда, которая в прошлом смотрелась очень даже ничего, теперь выглядела на ней обносками. Она наотрез отказалась от каких бы то ни было алиментов — чтобы держать свой край, утверждала она, надо стоять без костылей. Она устроилась работать в театральное кафе и без умолку говорила об актерах и актрисах, которым наливала кофе или чай. Все эти театральные дела — скука смертная, докладывала Ребекка воскресными вечерами. Раньше ей никогда не было с матерью скучно.

Отец Джерарда, всякий раз спешивший разобраться с домашними делами и поскорее заняться сыном, тоже стал теперь другим. Более серьезным. Он не рассиживал, как бывало, в гостиной, где все спотыкались о его вытянутые ноги. Знакомый мальчик однажды подучил Джерарда исподтишка развязать отцу шнурки и связать один ботинок с другим. Раньше отец не сердился, когда над ним подшучивали; в том, что это и теперь так, Джерард не был уверен.

— Она сказала, у нее было три выкидыша, — донесла Ребекка. — А я и не знала.

Джерард не очень хорошо понимал, что такое выкидыш, и Ребекка, понимавшая это лучше, но ненамного, объяснила, что это когда ребенок появляется слишком рано — склизкий комок, и только.

— А я вот думаю, может, меня усыновили, — поделился с ней размышлением Джерард.

В следующий выходной он спросил отца, и тот заверил его, что нет. Отец сказал, что мать не хотела рожать второго ребенка, но по его тону Джерард заключил, что она вообще не хотела детей.

— Я — ошибка, — заявил он, когда они с Ребеккой опять остались наедине.

Ребекка сказала, что, вероятно, так оно и есть. Он должен радоваться тому, что не выскочил склизким комком.

— Давай ты будешь детективом, — сказала она.

Джерард постучал по паркету костяшками пальцев, Ребекка открыла и закрыла дверь.

— Что вам нужно?

— Я детектив этого отеля, мадам.

— С какой стати ко мне?

— Я вам объясню, с какой стати. С такой, что вы и ваш любезный друг — не мистер и миссис Смит, как вы записались в журнале постояльцев.

— Мы мистер и миссис Смит, кто же еще.

— Тогда я хотел бы переговорить с мистером Смитом, мадам.

— Он в ванной.

— Итак, вы категорически утверждаете, что вас зовут миссис Смит, мадам? И что вы и мужчина, находящийся в ванной, — муж и жена?

— Несомненно.

— И вы категорически утверждаете, что не имеете отношения к проституции?

— Что за бред!

— Что ж, выходит, я обознался. Примите мои извинения, мадам. В наши дни в «Гран-паласе» кто только не трется.

— Понимаю и не в обиде. Ограждать публику — дело святое.

— Были времена, когда в «Гран-паласе» останавливались только особы королевской крови. Я тогда познакомился с королем Греции.

— Надо же.

— Он был чрезвычайно снисходителен к людским оплошностям. Спасибо вам большое, мадам.

— Может быть, выпьете коктейль? Скажем, бэбишам со льдом?

— С удовольствием. И знаете, мадам…

— Говорите, я слушаю вас.

— Действуйте в духе вашей профессии.

* * *

— Крохотный братишка, — сообщила им мать Джерарда. — Или, может быть, сестренка.

Спрашивать, не ошибка ли это опять, Джерард не стал. По восторженным глазам матери он видел, что нет. Может, и еще будут дети, предположила Ребекка, когда они остались одни. Перспектива ее не радовала.

— Это же будет на самом деле, — сказала она.

Произошло и другое. Вернувшись в очередной раз от отца, Джерард сказал, что там была чернявая француженка. Она разгуливала по кухне без обуви и вовсю стряпала. Одним из последствий появления этой особы было то, что Джерард стал меньше сочувствовать отцу. Он предвидел, что отец теперь будет устроен, как его мать и отец Ребекки.

— Для тебя это будет хорошо, — кисло отозвалась мать Ребекки, услышав от нее о будущем ребенке. — И для тебя, и для Джерарда.

Когда Ребекка сказала ей про француженку, она заметила, что и это хорошо. Других комментариев не последовало, сообщила потом Ребекка Джерарду. «Держа свой край», ее мать рассказала занудную историю про какого-то знаменитого актера, о котором Ребекка слыхом не слыхала. Мать все время повторяла, что история очень смешная, но Ребекка этого не находила.

— Давай как она их застукала, — предложила Ребекка, пересказав историю Джерарду.

— Давай.

Джерард лег на паркет, и Ребекка вышла из комнаты. Джерард заелозил губами в воображаемом поцелуе. Его язык был высунут.

— Какая мерзость! — воскликнула Ребекка, врываясь в комнату.

Джерард сел и спросил, как она здесь очутилась.

— Меня впустила уборщица. Сказала, что найду тебя в кабинете на полу.

— Ты иди сейчас, — тихо сказал Джерард воображаемой партнерше и поднялся на ноги.

— Я давно уже все знаю.

По округлым Ребеккиным щекам побежали всамделишные слезы. Два полноценных ручейка. Ей всегда это здорово удавалось.

— Мне очень жаль.

— Ему жаль!

— Я тебя понимаю.

— Она трусы забыла. Так торопилась, что оставила их у мусорной корзины.

— Послушай…

— Пошла на улицу без трусов. Кто угодно в метро…

— Послушай, не злись.

— А почему, собственно? Хочу и злюсь, имею право. Сам валяется на полу со второсортной шлюшонкой, а я должна быть как Дева Мария.

— Ты ничего не должна.

— Хочешь, чтобы я тебя с ней делила? Чудесно!

— Послушай…

— Хватит говорить «послушай»!

Ребеккины всамделишные слезы хлынули из покрасневших глаз половодьем, орошая серый джемпер.

— Пойду догоню ее, — сказал Джерард, пантомимически изображая, что берет с пола одежду.

* * *

Ребенок родился — девочка. Чернявая француженка вселилась к отцу Джерарда. Однажды воскресным вечером Ребекка сказала: