Читать интересную книгу Пушкин - Юрий Лотман

В третьей из песен стих: «Что не конский топ, не людская молвь» (там же, с. 24) перекликается с «людская молвь и конский топ» строфы XVII. Сюжет о герое-разбойнике подразумевал сцену убийства. (Стенька Разин

В волны бросил красную девицу,Волге-матушке ею поклонилсяIII, 1, 23).

Такая возможность потенциально присутствует и в сне Татьяны, которая находила «тайну прелесть» «и в самом ужасе» (V, VII, 1–2). Однако П, видимо, была известна и другая сюжетная возможность: жених (или похититель) — разбойник убивает брата своей невесты.

Захотелось красной девке за разбойничка замуж.Как со вечера разбойник он сряжался под разбой;На белой заре разбойник он двенадцать коней вел;На тринадцатом конечке сам разбойничек сидит;Подъезжает же разбойник ко широкому свому двору;Он ударил же разбойник копьем новым ворота:«Отворяй, жена, ворота, пущай молодца на двор;Принимай, жена, рубашки, не развертывай — примай!»Не стерпела, поглядела, чуть, опомнилась млада:«Ты, разбестия-разбойник, погубитель, супостат,Ты на что убил, зарезал брата роднова мово?»(Смирнов А. Песни крестьян Владимирской и Костромской губерний. М., 1847, с. 71–72).

В свете такого сюжетного стереотипа становится понятным и убийство Онегиным Ленского во сне. Ср.: в главе седьмой Татьяна прямо называет Ленского братом («Она должна в нем <Онегине. — Ю. Л.> ненавидеть Убийцу брата своего…» — VII, XIV, 6–7).

Атмосфера фольклорности, в которую погружает П Татьяну, основана на конкретной и разнообразной осведомленности поэта в обрядовой, сказочной и песенной народной поэзии и на точном знании деталей святочных и свадебных обрядов.

XXI, 11 — Авроры северной алей… — Аврора (древнеримск. мифол.) богиня утренней зари.

XXII, 8 — Но ни Виргилий, ни Расин… — См. с. 132. Расин Жан (1639–1699) — французский драматург, корифей французского классического театра. Несмотря на ряд критических отзывов, П чрезвычайно высоко ставил поэтический дар Расина (см.: Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. Л., 1960, с. по указателю). Расин (разумеется, в подлиннике) входил в начале XIX в. в круг чтения среднего образованного русского дворянина. Ср. данные дневника Ф. Я. Мирковича — молодого офицера, раненного на Бородинском поле и находившегося на излечении в Рязани: «Целый день читал Расина», «Вечером пригласил к себе Пущина и Смиттена, мы вместе читали трагедию «Федра» <Пущин и Смиттен — также раненые офицеры, у одного из них ампутирована нога. — Ю. Л.>. «Все утро читал «Митридата». Что за красноречие, что за прелесть слога, какая грация и чистота стихов, какое искусство и простота!» И рядом: «Моей ране стало лучше» (Миркович, с. 80–81). Миркович был рядовым читателем, обычным офицером, однако вкусы его интересны, поскольку с 1802 по 1805 гг. его учителем французского языка и словесности был де Будри. (См. с. 43).

9 — Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека… — Сенека (ок. 4 г. до н. э. — 65 г. н. э.) — римский философ-стоик и драматург.

10 — Ни даже Дамских Мод Журнал… — Бродский (Бродский, 238) полагает, что речь идет о «Дамском журнале» П. И. Шаликова. Принять это предположение невозможно: журнал Шаликова не был журналом мод, а представлял собой литературно-критическое издание. Публикация «модных картинок», после «Московского Меркурия» П. И. Макарова, производилась многими журналами, что, однако, не давало оснований называть их «журналами мод». Так, истинно провинциальная барыня — Наталья Павловна из «Графа Нулина» — узнавала последние моды из «Московского телеграфа»:

Позвольте видеть ваш убор…Так: рюши, банты… здесь узор…Все это к моде очень близко.«Мы получаем Телеграф» (V, 7).

Однако о Татьяне П сказал прямо: «Журналов наших не читала» (III, XXVI, 6), а, перерабатывая для отдельного издания первых шести глав текст, заменил:

Я знаю: дам хотят заставитьЧитать по-русски. Право, страх!

на:

Читать журналы. Право, страх!(см.: Пушкин, Временник, 2, с. 9).

Представить Татьяну читающей имевший полуанекдотический характер журнал Шаликова значило бы приравнять ее к провинциальной посредственности псковских барышень, о которых П писал в набросках строфы XVII-а четвертой главы (см. с. 59).

Специального журнала дамских мод в России в начале XIX века не было; зд. имеется в виду европейски известное французское периодическое издание «Journal des dames et des modes», издаваемый в ту пору гравером Ламесанжером. Журнал этот выходил с 1797 по 1838 гг. (всего за 42 года издания вышло 3600 номеров) и считался общеевропейским законодателем мод.

12 — То был, друзья, Мартын Задека… — Примечание П: «Гадательные книги издаются у нас под фирмою Мартына Задеки, почтенного человека, не писавшего никогда гадательных книг, как замечает Б. М. Федоров» (VI, 194). Примечание представляет собой полемический ответ на нападки рептильного литератора Б. Федорова в его журнале «Санктпетербургский зритель» (кн. I, 1828). Мартын (Мартин) Задека — вымышленное лицо, якобы жившее в XI в. и являвшееся после смерти с загробными пророчествами (см.: Набоков, 2, 514–516). Приписываемая ему книга, — видимо, перевод с немецкого: «Древний и новый всегдашний гадательный оракул, найденный после смерти одного стошестилетнего старца Мартина Задека, по которому узнавал он судьбу каждого чрез круги счастия и несчастия человеческого, с присовокуплением Волшебного зеркала или толкования слов; также правил Физиогномии и Хиромантии, или Наук как узнавать по сложению тела и расположению руки или чертам свойства и участь мужеского и женского пола с приложением его же Задека предсказания любопытнейших в Европе происшествий, событием оправданное, с прибавлением Фокус-Покус и забавных загадок с отгадками». М., 1814. В 1821 г. вышло уже третье издание. 16 сентября 1827 г. А. Н. Вульф, посетив П в Михайловском, отметил в дневнике, что видел у него на столе «изъяснение снов, скрывшееся в полдюжине альманахов» (Пушкин в воспоминаниях современников, 1, 415). П, видимо, пользовался этой книгой и после написания пятой главы EO. Сочинения Мартына Задеки воспринимались в кругу образованных современников П как курьез, однако были известны. В 1824 г. декабрист Батеньков в письме А. А. Елагину в свойственной ему шутливой манере извещал, что в 1825 г. непременно решил жениться «паче всего потому, что Мартын Задека, великий Альберт и г. Брюс предрешают единогласно рождение в 1826 году необыкновенного отрока…» (Письма Г. С. Батенькова, И. И. Пущина и Э. Г. Толля. М., 1936, с. 147).

XXIII, 5 — Его с разрозненной M a л ь в и н о й — «Мальвина» — роман в шести частях М. Коттен, см. с. 211.

9-10 — Грамматику, две Петриады,

Да Мармонтеля третий том.

Две Петриады — так П иронически именует произведения: «Петриада. Поэма эпическая, сочинения Александра Грузинцова». СПб., 1812 (второе «перетворенное» издание вышло в 1817 г.) и одну из двух поэм: «Петр Великий, лирическое песнопение в осьми песнях, сочинил кн. Сергий Шихматов» (СПб., 1810) или «Петр Великий, героическая поэма в шести песнях стихами сочиненная» Р. Сладковского (СПб., 1803). О Мармонтеле см. с. 212; в библиотеке П имелось полное собр. соч. Мармонтеля в 18-ти т. (1818–1819); см.: Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. — Пушкин и его современники, вып. IX–X. СПб., 1910, с. 282. Третий том включал в себя «Нравственные повести» (Contes moraux), которые в 1794–1798 гг. перевел Карамзин (второе изд. — 1815).

XXV, 1 — Но вот багряною рукою…

Утверждение П в примечании об этих стихах как пародии на Ломоносова было спровоцировано укоризненно-доносительным замечанием о них в рецензии М. Дмитриева: «Шутка над Ломоносовым <…> Так, кажется, старик начинает Оду свою на день восшествия на Престол Императрицы Елизаветы» (курс. М. Дмитриева, «Атеней», 1828, ч. I, № 4, с. 438). Однако пародия эта имеет более сложный характер: в стихотворении И. И. Дмитриева «Чужой толк» перечисляются штампы одических описаний торжеств:

На праздник иль на что подобное тому:Тут найдешь то, чего б нехитрому умуНе выдумать и ввек: зари багряны персты,И райский крин, и Феб, и небеса отверсты!(Дмитриев, с. 114).

«Чужой толк» вспомнился П в связи с полемикой вокруг статьи Кюхельбекера (см. выше, с. 244). В строфе XXXIII четвертой главы П спрашивал Кюхельбекера, неужели же тот предпочитает поэта из «Чужого толка» современным элегикам. Вопрос этот вызвал у П желание начать в этом ключе описание именин Татьяны, подобно тому, как в «Оде его сият. гр. Дм. Ив. Хвостову» он, как это показал Ю. Н. Тынянов (см.: с. 245), демонстрировал, как бы выглядело на практике осуществление призыва соединить политическую тематику и одическую поэтику. Объектом полемики в этих стихах был не Ломоносов, а Кюхельбекер.