гордая орлица, сидя на вершине столь высокой горы, что сам Аллах отдыхал там от праведных дел и…
— Так, всё, почтеннейший, подобную лабуду можно гнать часами, пока твой язык не покроется мозолями, — сдаваясь, поднял руки Ходжа. — Чего ты хочешь от меня услышать?
— Приблизительный план дальнейших действий.
— Нам должно спасти эмира Сулеймана аль-Маруфа, вернуть Бухаре законного правителя и по его просьбе остановить Хайям-Кара!
— Хм… я так понял, что это вроде бы невозможно. То есть, по крайней мере, тут нужен не вор, а герой.
— Невозможно? От тебя ли я слышу это, Лёва-джан?
— Да, я тоже не всесилен, — вынужденно отступил бывший помощник прокурора. — И кстати, что там за невнятный шум внизу?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Интересно, как сложилась бы сказка, подари бабушка внучке не красную шапочку, а голубой беретик?
Дискавери, передача о защите прав животных
Будь мой друг сейчас в Москве, ему бы и в голову не взбрело задавать подобные вопросы. Ведь если в столице вы посреди ночи слышите крики, вой сирен, звуки выстрелов — разве хоть кто-то откроет дверь, выйдет в подъезд, вызовет милицию-полицию? Ха-ха! Мне не смешно, а вам?
Совсем иное дело средневековая Бухара. В этом красивом городе было шесть караван-сараев, восемь постоялых дворов и ещё десятка два разных дорогих и дешёвых гостиничных заведений типа чайханы, где позволялось ночевать тем, кто готов уплатить хоть одну таньга за общее место под навесом во дворе. Крепко запирались ворота, выпускали сторожевых псов, тех самых азиатских овчарок, из-за которых и в туалет не выйдешь, терпи до утра. Но ведь самое трогательное, случись что, хотя бы маленький шум или неожиданный вскрик кого-то из правоверных, кому приснился страшный сон, так на ноги сразу встанут все!
— Что там за байда?
— Лёва-джан, насколько я понимаю, слугам шейха Хайям-Кара приспичило проверить постоялый двор: а не скрываются ли здесь враги Аллаха? И я даже вроде знаю, кого именно они подразумевают под этим словосочетанием…
— Линяем?
— С двумя ослами нам не уйти, — задумчиво поскрёб бороду Насреддин. — В принципе, пока доберутся к нам сюда, мы ещё раз десять успеем удрать, но…
— И я о том же, — глубокомысленно покивал Оболенский, чтобы хоть что-то сказать.
Они по-прежнему скрывались на прогретой за день крыше, а внизу, во дворе, уже вовсю суетились люди в чёрном, по крайней мере, с чёрными повязками на чалме или рукавах. Они вежливо, но уверенно расталкивали спящих, переворачивали тюки, лезли во все щели и, ничего не объясняя, искали, искали, искали…
— Сп…сисите, мня, право…воверные мусульмане! — На крышу с трудом влез совершеннейше пьяный тип, лысый как пятка, с бегающими глазами и коричневым родимым пятном вполлица.
— Братан, глянь, какая синявка припёрлась. А говорил, будто бы Аллах запрещает алкоголь…
— Днём з…щает, а ночью — не видит, — охотно пояснил лысый, вытягивая вслед за собой здоровущий пыльный ковёр. — Эт-ти… шайтан их в… или они шайт…тана, неважно, мне б…без разницы. Помогите правоверному, а?
— Да, развезло мужика, — с чисто русской смесью сочувствия, зависти и одобрения пробурчал бывший москвич. — Ходжа, чё ты там застрял? Мы ни в чём не виноваты, у них против нас ничего нет, справедливость восторжествует и…
— Справедливость! — язвительно приподнял палец домулло. — Хорошее слово, но такое редкое, кади наверняка о нём даже не подозревает. Иногда мне кажется, что судьям такие слова просто не знакомы.
— Или запрещены по занимаемой должности, — поддакнул Лев, втянул мужика вместе с ковром на крышу и рукавом вытер ему слёзы. — Только не реви, гастарбайтер, что случилось-то?
— Вай мэ, как не плакать? Они заб…берут меня… поругают нехорош…шими словами, а потом отрубят…
— Голову?
— Ай, зачем так шутишь?! — ужаснулся пьяница. — Руки м…мне отрубят, я эт…тот вот… потому что украл…
— Вот это барахло?! — не поверил Лев. — По-моему, хозяин только спасибо сказать должен за то, что ты избавил его от хлама. Им, похоже, даже моль побрезговала.
— Вах, ты, видно, чужзем…ц в наших краях! Я сам украл! Не пр…просто ковёр… эт… сам очучан-палас!
— И что это за абракадабра?
— Лёва-джан, — вдруг резко перебил его Насреддин, — как это ты выражаешься? Захлопни варежку и свали на мусор, ради аллаха! Проведай Рабиновича и… нового осла. Укради что-нибудь, хоть горсть изюма, съешь там же на месте, но позволь мне самому переговорить с нашим уважаемым нетрезвым другом.
— Куп…пите у меня ковёр! Я тогда н…не буду больше плакать и эти… которые в чёрном…
— Ходжуля, ты серьёзно? — прекрасно понимая, что его друг что-то задумал, уточнил ведущий вор Багдада и сопредельных городов.
Домулло кивнул. Оболенский бодренько сбегал вниз, убедился, что кольцо слуг Хайям-Кара неуклонно сжимается, бежать некуда, чисто для профилактики обшарил двух зазевавшихся бородачей в чёрных чалмах, стал богаче на семь таньга и один динар, после чего быстренько вернулся на крышу, затащив с собой и лестницу. То, что мой друг увидел по возвращении, мягко говоря, повергло его в шок. Ходжа Насреддин, милейший человек, добрейшая душа, герой баек и анекдотов, сидел сверху на бедном пьянице, профессионально связывая ему руки за спиной его же поясом. В качестве кляпа был использован собственный чувяк несчастного.
— Не-э, я помню, слышал, что на Востоке сурово обходятся с нарушителями заповедей Корана, но чтоб вот так… Тебе в вытрезвителе работать не предлагали?
— Это шпион чёрного шейха, о мой недогадливый друг! А сейчас я прямо ему в ухо назову его паршивым шакалом, верблюжьим помётом и ещё чем-нибудь немусульманским из твоего лексикона. Подскажешь?
— Мордосвин откормленный подойдёт?
— А что это?
— Ходжа, мать твою, вот я прямо сейчас буду тебе всё объяснять?!
— Да, да, прости, уважаемый и чтящий мою маму, — опомнился Насреддин. — У нас мало времени,