матерным монологом, брюнет, судя по звукам, отправился восвояси.
Джей нервно сглотнул, уже не беспокоясь, смотрят на него или нет: и так ведь всё ясно.
«Либо убьёт, либо вербовка», — нарисовалась в его голове неприятная альтернатива.
Вариант «попытаться вырубить объекта и сбежать» он не рассматривал, поскольку головой он и впрямь приложился основательно, и едва ли сейчас был способен на драку и побег.
«Если вербовка, — предположил Джей, — можно будет сбежать после».
Будущее стало казаться более светлым.
Между тем, объект тяжело вздохнул.
— Что ж с вами делать-то теперь, Джей, — пробормотал он, опустился рядом на землю и похлопал его по щекам.
Вздохнув не менее тяжко, Джей «пришёл в себя» и открыл глаза.
Незамедлительно был озадачен вопросом:
— Сколько пальцев?
От яркого солнца глаза слезились, но он послушно сфокусировал зрение и ответил:
— Два.
К его удивлению, объект на этом не остановился и провёл ещё несколько распространённых проверок на адекватность, после чего почему-то радостно резюмировал:
— Надо же, даже без амнезии!
По совести говоря, Джей не знал, что такое «амнезия», но он был так озадачен происходящим, что не решился переспросить.
Объект, подскочив, засуетился с лошадьми, и вскоре Джея уверенно запихнули в седло — впрочем, он тут же чуть не свалился, поскольку его ощутимо мутило, а голова заметно кружилась.
— Стремена оставьте мне! — невнятно потребовал объект, что-то делая со второй лошадью. Сосредоточенный на попытках удержать равновесие Джей совершенно не понимал, что происходит.
Вскоре объект достаточно уверенно вскарабкался на лошадиный круп — прямо за ним — и взялся за поводья. Руки объекта, оказавшиеся, таким образом, справа и слева от него, приободрили Джея: во всяком случае, вероятность навернуться существенно снизилась.
В последний раз он ездил так ещё в детстве — с отцом, когда только учился верховой езде.
— Да откиньтесь вы уже на меня! — раздражённо потребовал, меж тем, объект, высвободил одну руку и уверенно заставил Джея выполнить заявленное действие.
Как только спина получила опору, жить стало значительно легче, и Джей, облегчённо вздохнув, прикрыл глаза — и, кажется, не то чтобы потерял сознание, но несколько утратил связь с реальностью.
В себя он пришёл через несколько минут — когда они, определённо, уже куда-то ехали.
Джей совершенно не понимал, что происходит.
Объект явно планировал сымитировать собственную смерть и использовать его в качестве надёжного свидетеля. Джей этот план полностью запорол.
Ладно, объект вроде не намерен его убивать — из того, что Джей успел о нём узнать, он и впрямь не был склонен разбрасываться чужими жизнями, — но он должен был, во всяком случае, потребовать от Джея клятвы молчать.
«Должно быть, — распутал, наконец, свои сомнения Джей, — хочет, чтобы я сперва отлежался и пришёл в себя. А потом уж поговорит».
Сердце сжало дурными предчувствиями.
Джей понял, что влип, и влип капитально.
Он должен был, обязан был доложить о случившемся господину Михару — а объект, совершенно точно, захочет скрыть это происшествие.
Лгать патрону Джей почитал недопустимым — а из этого следовал неизбежный разрыв с объектом. Он, конечно, пообещает ему молчать — а что остаётся? — но по возвращении в Кармидер своё обещание нарушит. Оставаться после этого при объекте будет опасно и попросту невыносимо — этот его брюнет и так его не переносит, а после такого «предательства» так и подавно подстроит… несчастный случай с определённым финалом.
Господин Михар, положим, не заставит его возвращаться — он умён и понимает, что на роль двойного агента у Джея мозгов не хватит, да и актёрского таланта.
Значит — конец.
Никаких больше изучений языков, никаких экскурсов в историю, физику и другие науки, удивительных рассказов и неожиданных вопросов, увлекательных поездок и…
Джей почувствовал, как всё внутри ноет и выворачивается наизнанку.
Из него, определенно, получился отвратный шпион — он умудрился привязаться к объекту.
И теперь ему было мучительно, невыносимо понимать, что — всё кончено.
Так или иначе — всё было бы конечно, хотел он того или нет. Даже если бы всё пошло по плану, и он не навернулся бы с обрыва, — всё было бы кончено и так, просто он считал бы, что объект мёртв.
Джей вообразил себе, каково это было бы, если бы план объекта осуществился — и содрогнулся. Он ведь в самом деле перепугался в тот момент — мозг совершенно парализовало страхом, ведь Джей знал, не мог не знать, что бессмысленно бросаться за человеком, который падает с обрыва. Поздно за ним бросаться.
Если бы всё происходило по-настоящему, он просто бы бесславно свернул бы себе шею — вслед за объектом.
Злой брюнет был не справедлив. Телохранители не бросаются в обрыв за идиотами, которых охраняют.
Джей не просто привязался — он привязался настолько, что был готов отдать за объекта свою жизнь.
«Но не свою честь», — стиснув челюсть, подумал он.
Его верность принадлежала только одному человеку, и могла принадлежать лишь ему.
Сердце переполнилось горечью и болью.
Он крепился, сжимал зубы и эксплуатировал все дыхательные техники, которые знал, — но ничего не мог сделать. Боль упрямо изливалась наружу слезами.
Он судорожно вздохнул, пытаясь подавить всхлип. Не преуспел.
— Больно? — встревожился объект. — Потерпите, Джей, мы уже полпути прошли, — он, действительно, вёл лошадь вперёд тихим шагом, стараясь не трясти.
Правая рука объекта отпустила поводья и мягким, утешающим жестом погладила его по волосам, прижимая голову к груди.
Развернувшись и уткнувшись в эту грудь, Джей, растеряв последние силы в тщетной борьбе с собой, заплакал открыто.
Лошадь встала на месте.
— Ну что вы, в самом деле, — растерянно пробормотал объект, гладя его по спине.
Таким же тоном — в котором мешались огорчение и тревога — говорил в детстве отец, когда Джей хныкал, набив себе шишек.
— Ну, ничего, ничего, — продолжал выговаривать что-то успокоительное объект. — Это ничего, это стресс. Вот доберёмся до города, — оптимистично наметил план он, — отлежитесь, отдохнёте.
Наконец, слёзы закончились, и Джей замер, сгорая от стыда.
— Ну, вот и славно! — воодушевился объект, трогая поводья. Лошадь медленно тронулась вперёд. — Всё хорошо, Джей, не переживайте так.
Джей беззвучно вздохнул.
Ничего не было хорошо — и хорошо быть не могло уже вообще никак.
12. В чём смысл побега?
Райтэн умел горячо и пламенно ругаться даже и безо всяких слов.
Он просто стоял в углу гостиной в доме правителя Брейлина и выразительно молчал, сложив руки на груди. Ни его позу, ни его взгляд нельзя было назвать агрессивными, но вокруг него словно сгущалось тёмное облако гнева, раздражения и недовольства.
Дерек,