Ст. 30-XXII, 2. Из внутренней части храма, где схватили Павла, волнение быстро распространилось к наружным частям, и вновь подоспевшая толпа помогла вытащить его к внешнему преддверию храма. Был ли Павел один против всех? Историк говорит, что иудеи хотели убить его вне храма; а это показывает, что они встретили какое-нибудь препятствие или со стороны бывших с ним друзей, или от других, более сострадательных иудеев, не допустивших исполнения замысла. Волнение усилилось, когда прибыл с несколькими воинами и сотниками. тысяченачальник, заведовавший караулом подле самого храма, в крепости Антонии. При виде воинов, иудеи «перестали бить Павла»; но тысяченачальник, освободив его из их рук, «велел сковать его двумя цепями», и потом «спрашивал: кто он и что сделал?» Вот следы римской политики, которая, из угождения народу, сначала сковала апостола, а потом допрашивает, соображаясь с народным криком. То же самое было двадцать пять лет тому назад — при Пилате. Но расспрашивать в первые минуты было невозможно. «В народе одни кричали одно, другие — другое» (XXI, 34), и, вероятно, очень немногие могли с точностью сказать, в чем обвиняли Павла. Тысяченачальник, «не могши, по причине смятения, узнать ничего верного, повелел вести его в крепость» (XXI, 34). Но толпа могла подумать, что его хотят освободить, а потому бросилась за воинами по ступенькам крепостной лестницы. Слышался ропот и крик, требовавший смерти; воины, ведшие Павла, должны были нести его, потому ли, что цепи мешали ему идти скоро, или он не хотел ускорить шагов в виду возмущения. Несмотря на волнение, Павел остался совершенно спокоен. Взойдя на лестницу, перед дверями крепости, он просил v тысяченачальника позволения говорить к народу. «Горе мне, если я не благовествую», — писал он Коринфянам; и вот теперь, в нескольких шагах от храма, на этой лестнице, внизу которой волновалась яростная толпа, Бог устроил ему, так сказать, новую кафедру, с которой должно раздаться его слово, тем более красноречивое и свободное, что его руки были скованы.
Тысяченачальник согласился на просьбу Павла.
Он вообразил, что ему удалось захватить некоторого египетского иудея, который незадолго перед тем произвел волнение. Своими ложными пророчествами он привлек иудеев на Масличную гору, откуда обещал показать им чудесное зрелище — падение городской стены. Отсюда, с четырьмя тысячами иудеев, он прошёл всю страну, всюду доводя свой фанатизм до разбоя. Правителю страны Феликсу удалось захватить их; но предводитель их успел убежать. Стоя наверху лестницы, Павел подал знак, что хочет говорить. Толпа смолкла. «Услышав же, что он заговорил с ними на еврейском языке, (т. е. на сирохалдейском), они еще более утихли» (XXII, 2), может быть, потому, что этот язык был им более понятен, а может, и потому, что они через это увидели в нем соотечественника и тем самым были уже расположены оправдать его, ибо прежде не считали его асийским иудеем (Воскр. чт. 1873 г., ч. 2, стр. 182- 185).
ГЛАВА XXII
Стих 3-23
Речь ап. Павла к народу (XXII, 3-23)
Сначала Павел заявил, что он по рождению иудей, воспитался при ногах Гамалиила, проникся ревностью по Боге своих отцов «как и все вы ныне», что, конечно, принято ими за похвалу, по крайней мере, тон слов апостола не обнаруживал скрытой в них горечи. Далее, он рассказывает, как он боролся с новым обществом христиан и каким чудом обратился он из гонителя в христианина. В начале истории Павла мы уже касались этого события, и теперь не будем повторять его. Заметим только, что настоящий рассказ отличается от двух других о том же предмете тем, что придает особенную важность словам Анании, известное и уважаемое имя которого могло иметь значение в глазах этого народа. К рассказу о своем обращении Павел присоединяет и рассказ о бывшем ему видении в храме, спустя несколько дней после того, как он, уже обращенный, возвратился в Иерусалим. Рассказ этот был очень уместен и прямо шел к цели. Апостол хотел им показать, что подобная перемена в человеке явно указывает на перст Божий. Впрочем, он прямо не говорит этого и даже удивляется, что прошло 20 лет, и люди не выводят этого заключения (19). Очевидно, что рассказ о событии, случившемся 20 лет назад и повторяющемся теперь с таким сходством, должен иметь особенное значение для тех, которые хотели возобновить прежнее неверие; но он слабо подействовал на толпу, как видел это апостол. Впрочем, его не прерывали. Но когда, продолжая рассказ, Павел прибавил, что Господь повторил приказание идти и объявил ему, что, по причине ожесточения иудеев, Он пошлет его к язычникам, — тогда в толпе снова раздались крики и голоса, требовавшие смерти Павла. Величайшим преступлением в их глазах была высказанная Павлом мысль, что Бог оставляет иудеев. К странному предположению иудеев, что Бог не может оставить их, присоединился в настоящую минуту другой, не менее странный факт: они обращаются к язычнику с требованием наказать Павла, сказавшего, что Бог послал его к язычникам. Они кричали: «Истреби от земли такого, ибо ему не должно жить». Крича это, они метали одежды и бросали пыль на воздух, (22-23), чтобы тем усилить выражение ненависти к человеку, находящемуся вне их власти.
Распоряжение о бичевании Павла и отмена его (XXII, 24-30).
Желая положить конец неистовству толпы, тысяченачальник велел вести Павла в крепость. Но он ничего не понял из всей этой сцены, не понял и речи Павла, по незнанию языка или по трудности их, и, считая излишним спросить его об этом кротко, он приказал бичевать его, чтобы узнать, по какой причине так кричали против него (24). Когда Павла уже связали, чтобы исполнить приказание, он обратился к стоявшему близко сотнику и сказал: «Разве вам, позволено бичевать римского гражданина, да и без суда?» (25). Сотник тотчас донес об этом тысяченачальнику, говоря: «Смотри, что ты хочешь делать? этот человек — римский гражданин». Тысяченачальник подошел к Павлу и спросил: «Ты римский гражданин?» — Да, -отвечал Павел. — Я за большие деньги приобрел это гражданство, — сказал тысяченачальник (28). «А я, — отвечал Павел, — и родился в нем» (28). Услыхав это, все, как и в Филиппах, испугались, а равно и тысяченачальник, давший приказание, которого воины едва не. исполнили. Вероятно, он освободил бы пленника, если бы не страшился мысли нарушить тем общественное спокойствие, и потому, принужденный уважать, данные римлянами, права народа иудейского, он приказал собраться на другой день Синедриону и привести туда Павла (Воскр. чт. 1873 г., т. 2, стр. 185).
Стих 24-30
Распоряжение о бичевании Павла и отмена его (XXII, 24-30)
Фаррара.
В сильном возбуждении, римский начальник велел отвести узника в крепость, «приказав бичевать его, чтобы узнать, по какой причине так кричали против него». Солдаты крепко связали ему обе руки вместе, обнажили спину, нагнули немного вперед и поставили в положение, удобное для этого ужасного и нередко рокового допроса посредством пытки, которому невдалеке от этого места подвергался Господь Иисус Христос. Три раза прежде этого случая перенес св. Павел на своей страдальческой спине удары розог римских ликторов, пять раз испытал наказание еврейскими клещами: это была еще новая форма страданий — кнут, который римляне употребляли для того, чтобы пыткой добиться до истины. Но апостол, при своем постоянном самообладании, задал вопрос, который не мог не обратить внимания воинов и их начальников, потому что предложен был среди опасности с таким спокойным духом. «Разве вам позволено бичевать римского гражданина, да и без суда?» — спросил их страдалец. Вопрос этот обращен был к центуриону, который стоял тут, чтобы пытка производилась законным образом, и был поражен таким воззванием. Само собой разумеется, что это не было простым хвастовством: никто не станет выдумывать для себя привилегий для избежания наказания или опасности. Немногие решились бы при каких-нибудь обстоятельствах прибегать к присвоению себе звания римского гражданина, говоря: Civis Romanus sum (я римский гражданин); потому что наказанием за такую ложь была смертная казнь, а притом центурион видел, каков был узник, и был уверен, что от такого человека ожидать лжи для избежания пыток невозможно. Он приказал воинам остановиться, пошел к главному начальнику и сказал с некоторой свойственной римлянам грубостью: «Смотри что ты хочешь делать? Этот человек — римский гражданин». Заявление было важно. Если узник действительно римлянин, то хилиарх (тысяченачальник) дважды нарушил закон, который должен был охранять: потому что связал его и, в явное нарушение особого Августова декрета, дал приказание начать допрос пыткой. Поспешив к узнику, он спросил его: «Скажи мне, ты римский гражданин?» «Да», — ответствовал св. Павел.