Но тогда в осужденной заговорила фамильная гордость Катанеев; она встала во всем величии своей наготы, и многие теперь еще более порадовались избранному наказанию. Она стала умолять, чтобы ее лучше убили, ползая у ног своего любовника, который, встав с величественно поднятой рукой по направлению к кресту, единственному украшению зала, повторял несколько раз изречение Евангелия о запрещении убивать. Нужно было положить конец этой тяжелой сцене.
Четыре человека схватили несчастную девушку. Она отчаянно защищалась, царапала их, кусала, но, наконец, утомленная, должна была уступить силе. Согнутая могучими руками, она должна была подставить свой античный круп по направлению своих судей и палачей, у которых, видимо от сладострастия, разгорелись глаза. Здоровеннейший детина, весь одетый в красный костюм, подошел к женщине, держа в руках плеть в несколько хвостов, на концах которых были свинцовые гирьки.
С первых же ударов раздался дикий, нечеловеческий крик, который, впрочем, не произвел на присутствующих ни малейшего впечатления. Кожа покрылась рядом красных рубцов; таких ударов ей было дано двадцать, когда она не могла уже держаться на ногах и потеряла сознание. Весь ее круп и все ляжки были совершенно обнажены от кожи и представляли сплошной кусок мяса; в таком жалком виде ее унесли в ее комнату».
Брюшарди, которого я сильно подозреваю в том, что он был в числе шести аколитов, помогавших Родригецу, прибавляет лицемерно, так как в то время, как появились его хроники на латинском языке, Александр VI уже умер, и в Риме царствовал его преемник и заклятый враг Юлий II: «Подобные сцены по приказу священнослужителей, из которых один впоследствии стал даже папой, были бы позорищем для нашей святой апостольской церкви, если бы великий человек, с сердцем возвышенным, не явился бы примером своей жизни и своего высокого характера изгладить гнусное впечатление от десяти лет сплошного разврата и преступлений».
Не забудем, что этот развратник и преступник был одарен умом ясным и как догматик был непревзойден. Мы можем повторить вполне справедливое изречение про него знаменитого французского писателя Жозефа де Меера, который сказал: «Содержание булл этого чудовища вполне непогрешимо».
Одетый в золото и бархат, на громадном коне, в сопровождении свиты аргузинов, ландскнехтов, навербованных в Швейцарии, кавалергардов, кирасы которых на солнце горели тысячами огней, и трех тысяч пехотинцев в желтых и красных мундирах, вот он — Цезарь Борджиа, со своей армией вступающий в добрый городок Шинон, чтобы встретить торжественно Людовика XII и заключить с ним разбойнический договор. Сын Александра VI настолько был убежден в необходимости невероятной роскошью ослепить французского короля, что его лошадь, а также лошади его свиты были подкованы серебряными и золотыми подковами, причем так, что, проходя по улицам города, они расковывались и теряли подковы, из-за которых народ вступал в драку, чтобы завладеть драгоценностями, с таким презрением бросаемыми.
Людовик XII уверовал в могущество этого принца, дал ему полк, двадцать тысяч луидоров и руку Шарлотты, дочери Жана Альбера, короля Наварры. И вот человек, олицетворивший в своем лице наиболее удачное воплощение дьявола на земле, вошел в семью будущего французского короля Генриха IV.
Завоевание Романьи есть сплошной ряд сцен невероятных жестокостей и истязаний, между которыми флагелляция занимает первое место.
Когда Цезарь вступил в город Форли, который защищала Катерина Сфорца, он захватил в плен эту принцессу, по словам современных хроникеров, «красивую, как архангел Гавриил». На городской площади он собственноручно поднял ей платье с юбками и, обнажив круп, стал шлепать по нему рукой в железной перчатке на глазах всего своего войска, которое замерло в восторге при виде подобного зрелища.
В 1500 году он берет город Римини, принадлежавший Пандольфу Малатеста.
Сопротивление было продолжительное и упорное, так что Цезарю пришлось потерять довольно много своих солдат. Понятно, что наводнение города армией победителей вызвало беспорядки и насилия, неизбежные в таких случаях, особенно если это была армия Цезаря Борджиа. Однако, покидая город, чтобы отправиться в Фаенцу, Цезарь, наместник папы, приглашает своего пленника — Малатеста, с которым, впрочем, внешне он находится в превосходных отношениях, на большое празднество; по его словам, он хочет изгладить следы пролитой крови. Все войска в парадной форме проходят церемониальным маршем при блеске лучей яркого солнца Италии, затем следуют идиллические сцены национальных танцев, так как этот утонченный развратник временами любил освежать свои чувства созерцанием пляшущих добродетельных крестьянских парней и девок.
В заключение праздника двенадцать совершенно нагих женщин с масками на лицах, в цепях, каждая между двух солдат, были приведены на площадь перед дворцом, откуда с балкона Цезарь Борджиа, имея около себя Малатеста, любовался этим апофеозом.
Со всех двенадцати женщин срывают маски, и Малатеста узнает среди них свою жену, двух своих дочерей и девять девушек-фрейлин. Приносятся ворохи розог, и по приказанию Цезаря несчастных начинают пороть, пока они не представляют куски окровавленного мяса. Несчастный Малатеста ползает у ног Цезаря, умоляя прекратить истязание и лучше велеть убить всех их, а также и его самого. Цезарь не обращает никакого внимания, продолжая самодовольно улыбаться, тогда взбешенный Малатеста плюет ему прямо в лицо, но Борджиа только презрительно вытирает лицо рукой.
Все знают, что Лукреция и Цезарь были в связи. По этому поводу было написано много и еще больше выдумано. Однако действительность превзошла даже все то, что могло создать человеческое воображение. Если мы начинаем копаться в любовных увлечениях этих двух чудовищ, то на каждом шагу наталкиваемся на припадки полового бешенства и самого ужасного садизма.
Лукреция, обладавшая величественной красотой и невероятным половым аппетитом, смело должна быть причислена к разряду знаменитых античных сладострастных женщин, вроде Мессалины и ей подобных. Сперва она увлекается двумя своими братьями и вступает с ними в связь, впрочем, заметно отдавая предпочтение Цезарю, которого пылкость, изящество и высокие политические цели очаровывали ее гораздо сильнее.
Убийство брата ее — Франсуа — было совершено во время одной из тех итальянских оргий, которые были особенно тогда в моде при дворах владетельных особ. Лукреция, совершенно нагая, как и другие участники и участницы пира, должна была страстными ласками усыпить постоянную подозрительность Франсуа. Она собственноручно влила яд, приготовленный Цезарем, в бокал Франсуа и с милым жестом влюбленной женщины протянула его своей жертве. В ту минуту, когда Франсуа, выпив напиток, побледнел и встал, чтобы громогласно заявить, что его отравили, Лукреция страстно обняла его и горячими поцелуями старалась заглушить предсмертные стоны до тех пор, пока в ее объятиях не был уже холодный труп несчастного.