Судно со стороны моря на половину компаса, а именно от норд-норд-веста до зюйд-зюйд-оста, всем ветрам было подвержено. Ежели бы восстала буря, то бы могло оно скоро о берег разбиться. В глубину ходило оно на пять футов. Можно бы было груза прибавить в него и более, однако и сего было довольно по тогдашнему намерению.
Как все взошли на судно, то августа 16-го дня под вечер от берега отвалили. Маленький бот привязали на канате за судном только для опыта, можно ли вести его с собой, а ежели нельзя будет, то хотели оное оставить.
По камням и по другим мелким местам шли завозом, глубины было на 4, 5, 7 и 9 саженей, потом пошли на гребле, и как отдалились от острова мили на две, то поднялся небольшой северный ветер, коим путь свой продолжали. Надлежало дивиться, сколь судно в ходу хорошо и в поворотах способно было. Лучше не сделал бы и самый настоящий мастер.
На другой день около полудня имели они в виду юго-восточный нос Берингова острова в расстоянии двух миль против норда-тень-оста, называя оной «Кап Манаты», или «Манатовым Носом», потому что вышеописанные морские коровы на нем более других мест водились. Сей мыс лежит под высотою полюса 54 градусов 55 минут, или близ 55 градусов. А то место, где наши зимовали, усмотрено по обсервациям почти под 56-м градусом.
Августа 18-го дня поутру повеял сильный ветер противный от юго-запада, чего ради рассуждено было бот оставить на море, дабы он тягостью своею не вредил слабому судну. Того ж дня около полудня появилась в судне сильная течь, двух помп к выливанию воды было не довольно, они принуждены были воду лить ведрами.
Множество ядер, картечей и других тяжелых вещей выбрасывано в море, чтоб судно облегчить и усмотреть место, коим течь идет. Она унята исправлением худого места, хотя не совершенно, однако сколько изнутри то учинить можно было. После к выливанию воды довольно было одной помпы, да и ту не всегда употребляли.
Августа 25-го дня увидели берег земли Камчатки и имели счастье 26-го числа войти в Авачинскую губу, а 27-го в Петропавловскую гавань.
Сколь великую то учинило радость у всех, в сем пути участие имеющих, оное всяк легко рассудить может. Вся нужда и все бедствия миновались, которым они весьма много подвержены были.
Они пришли к исполненному съестным запасом магазину, который от капитана Чирикова там был оставлен, вступили в спокойные жилища, коих через столь долгое время лишались. А хотя той же осени и на том же судне в Охотск отправиться желали, но за противными и жестокими ветрами сего не воспоследовало, и в Петропавловской гавани зимовали.
Между тем судно приведено в [такое] состояние, что в мае месяце следующего, 1743 года могли идти в Охотск со всей командой. Оттуда отправился Ваксель в Якутск и препроводил там зиму, поехал в Енисейск, где по приезде своем в октябре месяце 1744 году застал еще капитана Чирикова, которому по указу правительствующего Сената там, яко на месте, съестных припасов изобильном, велено жить, пока о продолжении или отменении Камчатской экспедиции резолюция воспоследует.
По сей причине остался и Ваксель в Енисейске и по отъезде Чирикова в 1745 году в Санкт-Петербург по присланному к нему о том приказу принял над обретавшимися там морскими служителями команду. А возвратился он со всею командою в Санкт-Петербург в конце января месяца 1749 года, что можно почесть за конец Второй Камчатской экспедиции, и потому она мало не через 16 лет продолжалась.
Что же до академической свиты принадлежит, то профессор Гмелин и я, объехав все сибирские страны, возвратились в Санкт-Петербург в 1743 году февраля 15-го и 14-го чисел. А Стеллер, оставшись после Вакселя на Камчатке за тем, что пожелал учинить еще некоторые испытания, до натуральной истории касающиеся, не пользовался сим счастьем.
Он вступил, хотя с добрым намерением, однако без нужды, в дела, не принадлежащие до его должности. За сие на возвратном своем пути имел он ответствовать в Иркутской провинциальной канцелярии.
Как о сем рапортовано было в Санкт-Петербург правительствующему Сенату, то хотя Стеллер в Иркутске совершенно и оправдался, и от тутошнего вице-губернатора в Санкт-Петербург совсем был отправлен, но рапорт о проезде его через Тобольск дошел прежде правительствующему Сенату, нежели тот об отпуске его из Иркутска, того ради из правительствующего Сената послан был ему навстречу курьер, чтоб его в Иркутск назад отвесть.
А понеже вскоре потом рапорт получен был, что дело его в Иркутске совсем решено, то отправлен был другой курьер с указом, чтоб пропустить его без задержки до Санкт-Петербурга. Между тем первый курьер, застав Стеллера у Соликамска, вез его с собой до Тары, в коем месте другой курьер его настиг.
Но Стеллер на возвратном своем пути не доехал далее, как до города Тюмени. Тут он ноября 12-го дня 1746 года при лекаре Лауе, бывшем также при Камчатской экспедиции, горячкою умер. Сие обстоятельство приводить занужно рассудилось, потому что в иностранных государствах много фальшивого о том было рассеяно, а некоторые и о смерти его сомневались. Он родился в 1709 году марта 10-го дня в городе Виндсхайме в Франконии.
Прилежанием и искусством своим еще много бы принес он пользы ученому свету, ежели бы промыслу Божию угодно было более продлить жизнь его. Гмелин поехал в отечество свое, в город Тюбинген, в 1747 году и там, будучи профессором ботаники и химии, умер в 1755 году мая 20-го дня, к немалому также ущербу ученого света. Ибо он учиненные им в Сибири наблюдения еще не привел все в совершенное состояние.
Больше похвалы ему приписать не смею, дабы не навести на себя подозрение, будто я оное учинил по бывшему между нами дружеству. Только объявлю, что он родился в 1709 году августа 14-го дня в городе Тюбингене; в 1727 году, учинившись лиценциатом медицины и по отбытии его в том же году еще доктором, приехал в Санкт-Петербург служить при Академии адъюнктом.
В 1730 году произведен профессором химии и натуральной истории, и прежде еще путешествия своего в Сибирь сочинил разные диссертации, которые напечатаны в «Комментариях» Академии, а по возвращении своем засвидетельствовал он свету еще более в особливых книгах искусство в своей науке. Сего довольно к учинению памяти его у всех, кои истинные заслуги почитают, незабвенною.
С того времени хотя по особливым ее императорского величества указам не чинили по тамошнему морю дальнейших проведываний, однако партикулярные люди ходили иногда и после на судах к Берингову острову и на другие острова, которые мореплавания, как слышно, еще продолжаются. Прибыточный тамошний бобровый промысел привлек людей к тому, и они никогда без доброй прибыли назад не возвращались.
От сбора десятинного приходят в казну нарочитые доходы, потому самые начальники в Якутске, Охотске и на Камчатке поощряли к тому купцов и промышленников. И понеже дали им прежний гукер для употребления, то приносило сие судно и после еще великую пользу. В самом деле должно быть такому судну, каково сие, или еще меньшему, ежели ходить на тамошние острова для бобрового промысла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});