И все-таки мне кажется, что культа Брежнева не было. Это было только подобие культа. И в стране, и в партии относились к нему с незлой усмешкой, снисходительно, с сочувствием и жалостью. Все прекрасно знали, что он тяжело болен, никем и ничем не управляет. В Москве парадом командовало всесильное трио — Суслов, Громыко, Устинов».
Такого же мнения придерживался Валентин Фалин, который увидел его в 1978 году после большого перерыва:
«Перемены к худшему бросались в глаза. Чаще всего он пребывал во взвинченном состоянии, и сопровождающие лица, включая Громыко, старались не попадаться ему на глаза. Не по летам старый человек, числившийся лидером великой державы, отдавался в общество телохранителей и обслуги.
Перечить ему по медицинским соображениям не полагалось. Все дела обделывались за спиной генерального. Оставалось поймать момент, чтобы заручиться его формальным „добро“. Подступало время какого-то мероприятия, остатками воли Брежнев взнуздывал себя, читал заготовленные Александровым и Блатовым бумажки…»
Фалин устал от работы послом. Брежнев пошел ему навстречу, вернул в Москву и определил в аппарат ЦК, в отдел внешнеполитической пропаганды:
«Наш отдел выходил на Брежнева. Но генеральный, визируя бумаги, ничего уже не решал. Чем больше бумаг ему подсовывалось, тем меньше он сознавал, что за этими бумагами…
Повторю во избежание недоразумений: в идиотию Брежнев до конца дней своих не впадал, памяти не утратил, иногда даже припекал подхалимов. Посещая в 1978 году музей 18-йармии в Баку — она держала оборону на Малой Земле под Новороссийском, — раздраженно буркнул мне:
— Если судить по экспозиции, 18-я решала судьбу войны».
Вадим Печенев из отдела пропаганды был свидетелем того, как в январе 1981 года во время ужина все, кто работал над очередным текстом для генерального, вместе с ним смотрели программу «Время». Леонид Ильич, слушая новости, вдруг проворчал:
— Опять всё Брежнев, Брежнев, Брежнев… Неужели не надоело?…
Леонид Ильич действительно устранился от всех текущих дел, не хотел и не мог ими заниматься. Но он оставался хозяином, и по-прежнему никто не смел ему перечить. Главные рычаги управления, кадровые, оставались в его руках. В этой сфере без него и за его спиной ничего не делалось.
Когда в ноябре 1978 года Михаила Сергеевича Горбачева сделали секретарем ЦК по сельскому хозяйству — вместо умершего Федора Кулакова — Черненко доверительно сказал ему:
— Леонид Ильич исходит из того, что ты на его стороне, лоялен по отношению к нему. Он это ценит.
На следующий день после избрания Горбачев пришел к Брежневу. Тот практически не реагировал на беседу. Произнес только одну фразу:
— Жаль Кулакова, хороший был человек… «Дальновидный Брежнев, — писал академик Чазов, — еще будучи в хорошем состоянии, так расставил кадры на всех уровнях, что мог быть спокоен за свое будущее при любых условиях, даже утратив способность к личному руководству партией и государством».
Никита Сергеевич Хрущев в семьдесят лет был куда крепче и здоровее Леонида Ильича. Тем не менее соратники, почувствовав слабость вождя, свергли его. Решительно никто не восстал против Брежнева.
«Хочу на отдых»
С 1972 года Андропов знал о бедственном состоянии здоровья Брежнева. С 1975 года — Суслов. С 1978 года заключения Четвертого главного управления о состоянии генсека передавались членам политбюро. Скрывать болезнь Брежнева стало невозможно. Он бы наверняка, заболев, лишился власти, если бы не успел к моменту болезни очистить политический небосклон от вероятных соперников и недоброжелателей.
Но Брежнев надежно обезопасил себя. Убрал всех, кто мог составить ему конкуренцию. В политбюро теперь работали либо очень престарелые люди, либо те, кто понимали, что ни на что не могут претендовать. В руководстве партией не осталось никого, кто был бы заинтересован в его уходе. Напротив, члены политбюро действительно хотели, чтобы Леонид Ильич занимал свой пост как можно дольше.
Окружение делало всё, чтобы продлить его дни у власти. Больше всех старались Андропов и госбезопасность и Черненко со своим партаппаратом.
Михаил Сергеевич Соломенцев вспоминал, что, когда ему в 1978 году исполнилось шестьдесят пять лет, он пошел к Кириленко: не должен ли он подать заявление о выходе на пенсию? Тот и разговаривать не стал. Пошел к Суслову. Это был ловко рассчитанный ход — посмотреть, какой будет реакция.
Суслов выслушал и корректно сказал:
— Вы всё освоили в экономике России. Вам сейчас работать и работать. Не рекомендую ставить этот вопрос.
Но передал разговор Брежневу.
И тот при случае спросил Соломенцева:
— Ты что, на пенсию собрался?
Соломенцев осторожно ответил, что не знает как быть — возраст вроде бы…
Брежнев, который был на семь лет старше, спросил:
— А мне, как думаешь, на покой еще не пора? Соломенцев ответил со всей убедительностью, на какую был способен:
— Нет, Леонид Ильич, вам еще работать и работать на благо родины. Я бы возражал против вашего ухода.
Впрочем, иногда Брежнев заговаривал об уходе на покой. В апреле 1979 года Леонид Ильич вдруг сказал начальнику своей охраны Александру Яковлевичу Рябенко:
— Хочу на отдых.
Рябенко думал, что генеральный секретарь собрался в отпуск. А выяснилось, что Брежнев завел речь об отставке. Черненко собрал политбюро. Леонид Ильич сказал, что ему, наверное, пора на пенсию. Все выступили против.
— Что ты, Леня! Ты нам нужен как знамя. За тобой идет народ. Ты должен остаться, — твердили члены политбюро, повторяя, что надо генеральному секретарю создать условия для работы, чтобы он больше отдыхал.
Брежнев великодушно согласился остаться на своем посту. Это был, скорее, пробный шар. Он хотел посмотреть, кто поддержит идею насчет пенсии. Но в политбюро люди были опытные, тертые, никто промашки не допустил.
Однажды на заседании политбюро тяжелобольной Брежнев отключился, потерял нить обсуждения. После политбюро Андропов сказал Горбачеву, который уже был переведен в Москву:
— Знаешь, Михаил, надо делать всё, чтобы и в этом положении поддержать Леонида Ильича. Это вопрос стабильности в партии, государстве, да и вопрос международной стабильности.
Громыко рассказывал сыну, как они с Андроповым навестили генсека, когда тот плохо себя чувствовал. И вдруг Брежнев им сказал:
— А не уйти ли мне на пенсию? Чувствую себя плохо всё чаще. Надо что-то предпринять.
Андропов отреагировал быстрее медлительного Громыко:
— Леонид Ильич, вы только живите и ни о чем не беспокойтесь. Только живите. Соратники у вас крепкие, мы не подведем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});