Читать интересную книгу Скрещение судеб - Мария Белкина

Теперь эта территория входит в план экскурсий как «памятное место», связанное с историей отечественной литературы и искусства. Десятки огромных автобусов с туристами приезжают в Тарусу каждый выходной день, и экскурсовод обязательно приводит туристов на эту пустошь и объясняет, что здесь стоял дом, в котором проводил лето Иван Владимирович Цветаев — тот самый, который основал Музей изящных искусств, ныне Музей имени Пушкина! Здесь жила в детстве Марина Цветаева — та самая! Здесь написал последние полотна Борисов-Мусатов — тот самый.

В Алиной тетради есть рассказ о том, как в первых числах сентября 1957 года она с Адой ездила на пароходике по Оке, как на обратном пути они заблудились, пароходик давно ушел, а они — на том берегу реки. Уже темнело. Они подошли к избушке бакенщика, надеясь, что он их перевезет, бакенщика не было, но тут подошел «старик в капитанской фуражке, начальник пристани, отец бакенщика. Берется перевезти нас; в лодке начинает расспрашивать кто мы, откуда, рассказываем вкратце, говорим, что строимся, конечно, спрашиваем, не знает ли он плотников. «А где строитесь?» — «Да в Тарусе, на Воскресенской горе, может быть, знаете участок Цветаевой, так вот там!» — «Еще бы не знать участок Цветаевой… Я и самих Цветаевых всех знал, и Ивана Владимировича, и Валерию, и Настю, и Марину, и Андрея Ивановича[193]… Цветаевы были, можно сказать, первые дачники в Тарусе; где теперь дом отдыха, так то была вся их территория. И ведь вот как бывало — уедут они на зиму, все вещи оставят, сундуки, сервизы, замочек повесят — и все. И хоть бы раз кто забрался и чего набедокурил — нет, все всегда бывало в порядке. Помню, раз как-то приезжал, то ли поздней осенью, то ли зимой, Андрей Иванович с товарищем, немного побыли и уехали, а нам, ребятишкам, любопытно было, как они там хозяевали, мы и забрались в дом. Видим — печку топили, кашу варили, каша недоеденная так и осталась в чугунке на шестке. Все мы посмотрели, всюду походили, и уж очень понравился нам один стакан — мы его и взяли себе, а чтобы больше, или там по сундукам шарить, этого не бывало, это нет! Так Вы, значит, Маринина дочка, так так. Маму вашу Мусей звали, Анастасию Ивановну — Настей. Боевые они были, одна чуть побольше, одна поменьше. Одна в очках ходила, то ли Настя, то ли Муся, не помню. А барышнями были очень хорошенькие, за Настей один ухаживал — Мишкой звали, а прозвище у него было Дубец, красивый был, капитаном на пароходе. Уж как мы, бывало, смеялись над ним — ну куда, мол, ты лезешь — профессорская дочка и сын сапожника! Ну как же мне не знать Цветаевых — мать моя, старушка, бывало все у них белье стирала. Хорошие были люди, хорошие»…

Зовут старика Размахов, Ефим Иванович. Еще много интересного рассказывал про Тарусу тех лет, про старожилов, рассказывал и про цветаевских родственников Добротворских, особенно про одну из дочерей, Людмилу Ивановну, врача Тарусской больницы, основанной ее отцом. Л.И., по словам Е.И., была арестована в 1937 г. якобы за то, что поругалась с каким-то Назаровым, кажется, ответственным местным работником, потом освободилась и поселилась в Калуге, где и работает. Валерия же Ивановна говорила, что Л.И. после освобождения вскоре умерла.

В бывшем доме Добротворских, очень большом, деревянном, на высоком месте, по теперешней ул. Ленина, сейчас помещается артель вышивальщиц. Дом, с бесконечными балкончиками, окнами, окошечками, мезонинами, где полутора-, а где трехэтажный, очень запущен, но все еще стоит.

А «избушка на курьих ножках», которую строила и построила Аля стояла на 1-й Дачной, 15, напротив колонки с водой[194]. Узенький участок, такой узенький, что, казалось, раскинь руки — и коснешься боковых заборов, вел к дачке с мезонинчиком, приветливо глядевшей из зарослей флоксов и георгин. И яблоня, по осени обвешанная антоновскими яблоками, красовалась перед дачей. Вторая яблоня — за дачей, на косогоре. А вдоль забора был проход, вернее пролаз, на этот косогор, который спускался к реке. Вот этот «пролаз» тетка Валерия все время старалась урезать. У нее был тяжелый характер. Как говорила Аля — тетка Валерия пошла вся в Иловайского, того самого — из «Старого Пимена», но не в пример деду и отцу была не личность, а только характер! Вот с этим характером Але и пришлось воевать.

Она мне тогда писала из Тарусы:

«2 октября 1957 г.

…Через несколько дней буду в Москве, и тогда, надеюсь, повидаемся и потреплемся, а пока вкратце: наконец, после долгих раздумий и гаданья на бобах, наняли плотников, которые нам показались несколько меньшими бандитами (т. е. бандитами в меньшей степени), нежели другие их собратья по топору и пиле. В результате — с их стороны положены два венца (нижних, конечно) нашего будущего жилья, с нашей стороны «отдато» 600 рубликов аванса и поставлено пол-литра московской.

Все лето шла партизанская война между нами и теткой Валерией, причем обе стороны не без успеха, вернее, с переменным успехом, доказывали друг другу, что нам, мол, пальца в рот не клади. Тетя, сгоряча, под влиянием не свойственных ей родственных чувств подарившая мне для «строительства индивидуального дома» клочок землицы, годной разве что под копку братской могилы, скоро об этом пожалела и начала выцарапывать свой дар обратно всякими окольными путями и запретными приемами. Мы не поддавались. В этом увлекательном времяпрепровождении и прошло лето. В промежутках между военными действиями я ухитрилась отредактировать занудливейший философский роман конца 18-го века, в ужасном переводе с французского, и, кроме того, перевести кое-что стихотворное со всех языков на наш единственный…

Что еще? Все лето проходила, как клиническая идиотка, в красном сарафане, зеленой кофте (и голубых носках), за что все лето была пилена, но не перепилена, подругой. На меня, как на светофор, ориентировались мамины почитатели, плотники и бодливые коровы…»

Але самой бы даже и такую «избушку на курьих ножках» не построить! Не хватило бы сил. Это надо было получать разрешение на лес, надо ехать куда-то в лесничество договариваться. Там повалят деревья, а потом надо их трелевать лошадьми через лес к проезжей дороге. А там ловить грузовик, «левый», конечно, уламывать, умолять и все время давать кому-то «на лапу», иначе ничего не добьешься! А там надо грузить этот лес, а привезли в Тарусу — разгружать. И еще надо сторожить, чтобы не растащили… И еще надо все время что-то добывать! Цемент, кирпич, стекла, гвозди. Ведь так просто купить невозможно!.. И еще надо зарабатывать деньги. Аля впряглась уже в переводы. Она была отличным мастером и много переводила, но работала трудно и медленно, как мать. Да она просто отказалась бы от дачи! Это Ада Шкодина уговорила ее, и всю тяжесть строительства взяла на себя. У Ады было столько нерастраченных физических сил, здоровья, упорства, уменья добиваться своего, что из них двоих только она и могла осилить строительство, и потом она была совершенно свободна — сразу после реабилитации вышла на пенсию, получила комнату в Москве на Комсомольском проспекте. Жизнь ее оказалась бездеятельной, и это — при неисчерпаемом запасе энергии, которую не съели ни тюрьмы, ни лагерь, ни ссылка…