«Я не говорил никому из конголезцев о том, что решил сражаться здесь, — писал позднее Че. — Во время первой беседы с Кабилой я не мог сделать этого, поскольку ничего еще не было решено, а после одобрения плана сообщать о моем проекте до прибытия на место назначения было опасно. Я решил поэтому поставить их перед фактом… Я понимал, что в случае негативной реакции окажусь в затруднительном положении, так как пути назад у меня не было, однако я счел, что им будет трудно отказать мне. [В сущности, ] я намеревался шантажировать их фактом своего присутствия».
Че не мог вернуться на Кубу не потому, что между ним и Фиделем возник какой-то разлад, а потому, что он принял решение уехать оттуда, окончательное и бесповоротное. Вся репутация Че Гевары была построена на твердом следовании данному слову, и ничто в мире не могло заставить его действовать иначе.
Следует еще раз подчеркнуть, что Че не просто «оставил Кубу» — он сжег за собой все мосты. Об этом свидетельствует небольшое послание Фиделю, которое тот должен был обнародовать, когда сочтет нужным. Это было одновременно и подведение итогов их совместной деятельности, и прощальное письмо, и акт освобождения кубинского правительства от любой ответственности за его последующие действия, и последняя воля, и завещание Че. Гласило оно следующее:
Фидель!
В этот момент мне многое вспоминается: как мы встретились в доме Марии Антонии [в Мехико], как ты предложил мне присоединиться к вам и сколько было всяких сложностей, сопутствовавших нашей подготовке. Однажды мне задали вопрос, кого следует уведомить в случае моей смерти, и реальная возможность такого исхода поразила нас всех. Позже мы поняли, что именно так и обстоит дело, что в революции ты или побеждаешь, или погибаешь (если это подлинная революция).
Сегодня все это звучит для нас не так драматично, поскольку мы повзрослели. Но события повторяются вновь. Я чувствую, что исполнил часть своего долга (это привязывало меня к кубинской революции и земле, на которой она развивалась), и теперь я прощаюсь с тобой, с товарищами, с твоим народом, который стал моим народом.
Я официально отказываюсь от всех своих постов в руководстве партии, от должности министра, от ранга команданте и от кубинского гражданства. Никакие должности не держат теперь меня на Кубе.
Оглядываясь на свое прошлое, я думаю, что достаточно честно и преданно работал во имя приближения триумфа революции. Моим единственным серьезным упущением стало то, что в Сьерра-Маэстре я поначалу не очень верил в тебя и слишком долго не мог признать в тебе качества лидера и революционера… [39]
В мире есть и другие страны, где требуются мои скромные усилия. Я могу сделать то, от чего отказался ты в силу своих обязанностей лидера Кубы, и настало время нам расстаться.
Я хочу, чтобы ты знал: я делаю это со смешанным чувством радости и грусти. Я оставляю на Кубе чистейшие из своих помыслов как созидателя, оставляю самых любимых своих людей. И я оставляю народ, который принял меня как сына. Какую-то часть моей души это ранит. Но к новым полям сражений я несу убежденность, которой ты меня научил, революционный дух моего народа, ощущение того, что исполняю священнейший долг — я имею в виду борьбу против мирового империализма. Это успокаивает и залечивает самые глубокие раны…
Если я встречу свой смертный час под чужим небом, то моя последняя мысль будет о нашем народе и особенно о тебе… Меня нимало не огорчает, что я не могу оставить никаких материальных ценностей жене и детям. Я даже рад этому обстоятельству. Я ничего не прошу для них, поскольку государство обеспечит моих близких всем необходимым для жизни, даст детям образование…
Вперед, к окончательной победе! Родина или смерть! Обнимаю тебя со всем революционным пылом.
Че
Также Гевара оставил письмо, которое просил передать родителям.
Дорогие мои!
Снова под своими стопами я чувствую ребра Росинанта. Я возвращаюсь на тропу войны со щитом в руке. В этом нет ничего существенно нового, если не считать того, что я стал более сознательным, а мои марксистские убеждения — глубже и чище. Я верю в то, что вооруженная борьба является единственным спасением для народов, сражающихся за свободу, и я последователен в этих своих убеждениях. Многие назовут меня авантюристом и будут правы, вот только я авантюрист особого типа — из тех, что не жалеют собственной жизни ради доказательства своей правоты…
Я люблю вас очень сильно, вот только я никогда не знал, как показать вам свою любовь. Я… не сомневаюсь, что временами вы не понимали моих поступков. С другой стороны, понять меня было объективно непросто… Теперь сила воли, которую я оттачивал с наслаждением художника, вновь поведет вперед меня, несмотря на дряхлые ноги и измотанные легкие…
Вспоминайте иногда своего скромного кондотьера двадцатого века… Крепкие объятия от блудного сына, который никогда не был вам послушен.
ЭрнестоАлейде он оставил магнитофонную запись своих любимых стихов о любви (в частности, нескольких стихотворений Неруды) в собственном исполнении. А своим пяти детям Че написал письмо, наказав им прочитать послание только после его смерти.
Если однажды вам придется прочитать это письмо — стало быть, меня уже не будет больше рядом с вами. Вам почти нечего будет вспомнить обо мне, а у самых младших и вовсе не сохранится никаких воспоминаний. Ваш отец был человеком, действовавшим в соответствии со своими взглядами, неотступно следовавшим своим убеждениям.
Растите настоящими революционерами. Хорошенько учитесь, чтобы овладеть теми изобретениями и достижениями техники, которые позволяют управлять природой. Помните о том, что важна только Революция и что ни один из нас сам по себе ценности не имеет.
Самое главное — всегда старайтесь быть способными глубоко чувствовать всякую несправедливость против любого человека в любой части света. Это самое прекрасное качество, присущее настоящему революционеру.
Прощайте, детки. Я надеюсь еще увидеть вас снова. Крепко целую и обнимаю.
Ваш папа[40]
Что касается Ильды, то, хотя она и была некогда женой Че, в последние годы их отношения стали чисто формальными, а общение свелось в основном к посещениям Че их дочери. Последний раз Ильда встречалась с бывшим супругом в ноябре 1964 г., накануне его поездки в Нью-Йорк на Ассамблею ООН — он зашел тогда попрощаться с ней и Ильдитой. Тогда Ильда показала Че письмо, которое она получила от его отца: тот сообщал, что собирается вскоре приехать в Гавану. Че был удивлен и, как ей показалось, озабочен — во всяком случае, если верить Ильде, у него вырвались следующие слова: «Ну почему отец не приехал раньше!.. Вот досада! Теперь совсем не остается времени».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});