Мальчик только глухо и коротко вскрикнул и замолчал. Пальцы на ноге у него побелели от потери крови, а пятка, куда попала пуля, вспухла и стала лиловой.
- Будете оперировать? - спросил отец у врача.
- Будем, - сказала врач, - но только не сейчас, попозже.
Она смочила ватку каким-то дезинфицирующим средством, обтерла вокруг рану, перевязала ее белым бинтом и отошла, сказав, что через час вернется старший хирург, который сделает операцию.
Отец и сын остались снова вдвоем.
- Больно было? - спросил отец.
- Больно, - ответил сын.
- Что же не заплакал? - первый раз за все время улыбнувшись, спросил отец.
- Нельзя, - серьезно сказал сын и не улыбнулся.
- Когда ранен? - спросил отец.
- Ночью, когда выходили на соединение.
- Пешком шел?
- Нет, сначала на лошади ехал, а немцы стали стрелять.
- А ты стрелял?
- Стрелял. Но они были далеко, и я не мог попасть, у меня пистолет. У меня лошадь ранило. И меня - тоже. Я соскочил, пошел пешком.
- А лошадь что?
- Лошади моей попало в глаз. Она упала и сразу подохла.
- Хорошая была лошадь? - спросил отец.
- Хорошая.
- Как ее звали?
- Дюри. Сивая. Грива стриженая, а хвост черный.
- Седло у тебя было?
- Было. Настоящее, военное.
- Как же ты шел, раненный, много?
- Восемь километров.
- Больно было?
- На морозе было не так больно, а как в хату вошел, стало больнее. И крови много. Как в хату по дороге зашел, так заболело.
- Заплакал? - спросил отец.
- Заплакал.
- А потом перестал?
- Перестал.
- Ты сейчас уйдешь? - вдруг спросил сын после паузы.
- Уйду.
- А какая твоя полевая почта?
- Сейчас еще не знаю, мы передвигаемся.
- Как же так не знаешь? - удивился сын.
- Не знаю, - ответил отец. - Да мне и писать некому было.
- Плохо, - сказал сын. - Ну ничего, я узнаю, напишу тебе.
- Хорошо, - согласился отец.
В дверях палаты показался один из чехословацких автоматчиков, сидевших в столовой вместе с подофицером.
- Штепан! - крикнул он. - Пойдем, машина готова!
Отец оглянулся, посмотрел на него и, сказав: "Сейчас, подождите", снова повернулся к сыну.
- Уезжаешь? - спросил сын.
- Да.
- Ну что же, хорошо, - сказал сын серьезно, почти по-старчески, словно благословляя собственного отца. - Я тоже скоро пойду.
Отец наклонился над ним. На секунду в его глазах мелькнула нежность, но в следующее мгновение он просто протянул сыну большую руку и сказал:
- Ну, ладно, до свидания.
- До свидания, - ответил сын, открыв глаза, посмотрел на него и сразу же снова зажмурился от боли. - До свидания.
Неуклюже ступая по узкому проходу между двумя рядами коек и больше не оглядываясь, отец прошел к дверям и скрылся за ними.
Сын, открыв глаза, посмотрел ему в спину, следя за ним. Вот он миновал одну, вторую, третью, четвертую койку, повернул и вышел за дверь. И дверь за ним закрылась.
Мальчик снова зажмурил глаза, и две крупные, должно быть, неожиданные для него самого слезы выкатились из-под его век. Он вытащил из-под одеяла руку, поднес к лицу закатанный бязевый рукав непомерно длинной рубашки и, аккуратно вытерев сначала один глаз, потом другой, так, чтобы никакого следа слез там не оставалось, снова спрятал руку под одеяло и зажмурил глаза от непрекращающейся боли в ноге.
Я увиделся со старым партизаном Андреем Гогой примерно через месяц после этой встречи его с отцом, которая, как часто водится на войне, была одновременно и разлукой.
Называя его "старым партизаном", я говорю это без улыбки. В самом деле, несмотря на свои еще не исполнившиеся четырнадцать лет, он - один из старых партизан Словакии. Впервые он стал помогать партизанам в конце сентября 1943 года.
- Год и пять месяцев в партизанах, - гордо сказал он мне.
- Как же ты попал в партизаны? - спросил я.
- Шесть лет назад, когда к нам пришли немцы, отец бежал в Россию. Я тогда еще был маленький, - солидно добавил он. - Но потом мать мне все рассказала, и я был против немцев.
Он сказал это с убежденностью и твердостью старшего в семье мужчины.
- Когда же ты в первый раз увидел партизан?
- Я ходил в лес за грибами и встретил там разведку партизан. Они мне дали денег и сказали, чтобы я им принес покушать и сигарет. Я взял деньги, пошел в село, купил покушать и сигарет и принес им. Они сказали, чтобы я пришел через три дня снова в лес и снова помог им.
- А дома ты ничего не сказал матери? - спросил я.
- Нет, ничего.
- Почему?
- Я боялся, что она меня больше не пустит в лес.
- И часто ты носил кушать партизанам?
- Через каждые два-три дня. Четыре месяца ходил. А потом совсем ушел к ним.
- Почему?
- Они уходили от нашего села в другое место, а я хотел быть с ними. Когда я пришел в лес и в последний раз принес им кушать, командир отряда Василь - он был молодой, лет двадцати пяти, - сказал мне: "Мы уходим, Андрей. Пойдешь с нами?" Я молчал. Тогда он сказал: "Давай пойдем с нами". - "Давай пойдем", - сказал я и пошел с ними.
- Что же ты делал у партизан? - спросил я.
- Больше всего я ходил в разведку. Я надевал гражданскую одежду и ходил по селам, продавал яйца. Партизаны давали мне полную кошелку яиц. Они покупали яйца по одной кроне за штуку, а я ходил и продавал по три кроны за штуку и меньше не хотел брать. А немцы не хотели покупать по три кроны за штуку, и никто не хотел покупать. Я спокойно ходил со своей корзинкой.
- Что же ты разведывал?
- Я смотрел, где стоят немцы, где у них орудия и пулеметы.
- А тебя никогда не задерживали немцы?
- Нет. Только один раз. А то я ходил всегда спокойно. У меня спрашивали, куда я иду. Я отвечал, что иду к бабушке. Бабушка жила в Волике, а мама - в Радване. И все мне верили.
- А на самом деле ты бывал у бабушки?
- Бывал несколько раз. Кушал там у нее.
- Рассказывал что-нибудь?
- Нет, ничего не рассказывал. Она мне только давала покушать, и я уходил.
- А домой не заходил ни разу?
- Нет.
- Почему?
- Я боялся, что мама меня не пустит опять уйти. А потом мы далеко отошли оттуда, и я совсем ничего не знал, как у меня дома. А потом, уже недавно, когда наше село освободили, я узнал, что маму и брата немцы арестовали и увели.
- А почему?
- Они узнали, что отец бежал в Россию, а я ушел в партизаны. И они увели маму и брата. Я еще не знал даже этого, когда видел отца.
При этом воспоминании лицо его стало печальным. Я не нарушал молчания, а он минут пять сидел и ничего не говорил.
- Значит, ты всегда в разведку благополучно ходил? -спросил я. желая перевести разговор на другую тему.
- Только один раз я попался к немцам, и то это было не в разведке.
- А как же это было?
- Это было около Банско-Бистрицы. Партизаны вышли на окраину, и немцы незаметно окружили их. И взяли десять человек в плен. И меня тоже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});