— Учти, это большая тайна. Если о ней узнают, люк закроют на замок.
— Никому не скажу, — пообещал юноша. — Я и не подозревал, что институт скрывает богатства.
Мне польстило, что Радик не обсмеял импровизированный домик для медитаций и отнесся серьезно к сохранности секрета.
— Я тоже люблю бывать в одиночестве, — сказал парнишка, уплетая колбасу. — Напротив дядиного дома есть парк. Когда не холодно, болтаюсь там и смотрю, как живет район.
Мне сразу вспомнились крохотный уголок с кучкой деревьев в квартале невидящих и атмосфера окружающих улиц: неспешный ритм жизни, приветливые люди, знающие друг друга в лицо и здоровающиеся каждое утро. Это мое! Оно живет у меня в сердце и закрепилось на подкорке.
Радик наотрез отказался есть блинчики в одиночку, как я ни уговаривала.
— Смерти моей хочешь от обжорства? — простонала, заломив руки как умирающий лебедь. — Пощади, Ирадий! Не позволь лопнуть животу.
Парнишка посмеялся, но сказал:
— Или вместе, или никак.
Так что мне пришлось запихать в себя один блинчик, зато Радик съел второй. Я видела, ему очень понравился десерт, и в душе поднялась теплая волна нежности.
Зазвонил телефон, и хорошее настроение подпортилось. Мне захотел пожелать хорошего вечера Петя.
— Ну, ладно, я пойду, — сказал сотрапезник. — До завтра.
— Завтра у меня дел по сюда, — провела я рукой по шее, — а тебе вот и вот, — сложив в пакет из-под перчаток оставшиеся пачки плавленого сыра и початую упаковку макарон, всучила продукты Радику. Он было завозмущался, но я взмолилась: — Пожалей! Мне нельзя лопать мучное, а тут искушение под носом. Так что выручай, иначе завтра провалюсь на приеме.
Иногда мои слова бывают убедительны.
Пришлось перезвонить спортсмену.
— Привет! — поздоровался он взволнованно. — Наверное, я не вовремя позвонил? Как ты?
— Нормально. Не переживай, я ужинала, — успокоила беднягу, развалившись вальяжно на кровати и подперев голову рукой. — А как ты?
— Тоже нормально, — вздохнул Петя нервно, хотя спокойствие давалось ему нелегко. Наверное, парень тоже держал под рукой бочку успокаивающих капелек и время от времени зачерпывал поварешкой. — Завтра подъеду, как договаривались, хорошо?
— Конечно, я помню.
Мы помолчали.
— Эва! — воскликнул чемпион. — Ты на меня не обижаешься? Я чурбан, прости. Не знаю, как вести себя с девушкой.
— Совсем не обижаюсь, — ответила я великодушно. — На ошибках учатся.
— Конечно! Спасибо, Эва.
— Не за что. До завтра.
— До свидания, — попрощался воспитанно Петя.
"На ошибках учатся"… Не хочу быть прописью для выработки хорошего почерка. Пусть спортсмен учится на других.
Интересное сравнение: Мэл и Петя — непохожие во всем, но и тот, и другой признались, что не умеют общаться со слабым полом. Точнее, с одной девушкой. Со мной.
Едва я нажала кнопку "отбой", отвязавшись от надоедливого чемпиона, как снова затрезвонил телефон.
Мэл. Его не приглашали на беседу!
Вальяжность испарилась. Я вскочила с кровати и снова села.
Телефон звонил и звонил — требовательно, настойчиво. Целую вечность названивал, прежде чем мой палец нажал на соединение. Что за наглые конечности нынче пошли: нет, чтобы отключить назойливый аппарат, они самостоятельно вытворяют безобразия. И рука повела себя отвратительно, самовольно поднеся трубку к уху.
Сейчас скажу Мэлу, чтобы больше не звонил. Осточертело его молчание хуже горькой редьки. И так жизнь нелегкая, еще столичный принц добавляет потрясений.
Я открыла рот, чтобы выдать что-нибудь обидное и едкое, но язык отказался шевелиться, а горло сдавило. Саботаж на корабле! Неповиновение в трюмах!
Очевидно, у Мэла тоже пересохло в нужных местах, потому что он опять безмолвствовал, зато на заднем фоне слышались музыка и громкие голоса.
Значит, он развлекается в веселой компании вместе со своей общипанной змеей и еще смеет названивать! — захолонуло меня возмущением. Упреждая местный ядерный взрыв, в телефоне хлопнуло, зашуршало, и музыка отдалилась, став еле слышной, а голоса пропали. Но Мэл не исчез, он был там, на другом конце: в динамике слышалось его дыхание и невнятное постукивание.
Утомился, бедненький? Устал развлекаться? — вскипела я как молоко, убежавшее из кастрюльки. Вот возьму и отключусь в любой момент. И сделаю это, мне нетрудно.
В динамике снова хлопнуло, и донесшийся до уха всплеск музыки и голосов сообщил, что уединение Мэла нарушено.
— Опять паримся? — спросил мужской голос на заднем фоне. — Вечерушка только началась, а ты закис. Выглядишь как маринованный огурец и не хочешь расслабиться.
Макес! Это он, — выдохнула я с облегчением, узнав знакомые интонации, и снова напряглась. Значит, вот каким способом мы развлекаемся, сбрасывая послеэкзаменационный стресс?
Мэл молчал. Видимо, он забыл о звонке, потому что прокручивал в голове возможные способы расслабления. Язва кобелиная!
— Огурец торчал полдня у института и шоркал шины по вечернему городу, — пояснил другой голос, став гораздо ближе, и я поняла, что Мэл отнял телефон от уха. — Наверное, сжег полный бак.
Кто второй гость? — закусила я губу, вслушиваясь. Дэн? Точно, это он.
И где же пропадал Мэл? У института? Не видела его там. Может, тискал Эльзу в машине? Пусть объяснит. Да, пусть расскажет всем присутствующим! Он не соврет друзьям, а если рассоединится, значит, у него рыльце в пушку.
— Выходит, ты отшил Эльзу, — ответил Макес вместо Мэла.
— Выходит, да, — подтвердил тот, и по глухому ответу я сообразила, что он положил телефон — на столик или на спинку кресла.
— Поматросил и бросил? — спросил со смешком Дэн.
— Нет. Она решила, что нам нужно расстаться.
Однако, хорошая селекторная связь. Слышно отчетливо и без помех.
О чем это они? Неужели Эльза добровольно выкинула белый флаг? Не может быть!
— Похвально, — сказал Макес, и в трубке дзынькнуло и забулькало. — Женщина должна чувствовать себя королевой, даже если её посылают далеко и надолго. Тогда она не станет мстить. На.
— Не хочу.
— Утопи свои печали… э-э-э…. в коньяке, — пропел фальшиво Макес. — Жизнь хороша, пошли, оторвемся!
— А в вахтёрке зачем закрылись? — допытывался Дэн. — Чтобы одарить друг друга прощальными объятьями?
Я замерла, затаив дыхание. Телефон сросся с ухом.
— Скажи, Дэн, если вокруг намекают, строят предположения и работают языками налево и направо, как поверить человеку, который говорит, что ничего не было? — спросил Мэл, и меня пробрало от серьезности его тона.
— А разве ничего не было?
Было или не было? — закусила я палец. Говори!
— Не было, — отрезал пытаемый Мэл. — Мак сказал, что из разорванных отношений женщина должна выходить с гордо поднятой головой. Поэтому пришлось убедить её без любопытных глаз.
— Представляю, как ты уговаривал, — хмыкнул Макес. — В своей мягкой интеллигентной манере. Эльза — оторвяжница. Она побоится говнить тебе, а ей…
"Ей" означало мне. Мне! Мне!!
— Я честно предупредил, — отозвался глухо Мэл. — Если Штице подумает о чем-нибудь похожем, сверну ей шею… А за туалет она получила своё.
— За какой туалет? — удивился Макес. — У вас еще и в туалете было? В нашем или у девчонок?
Мэл не стал вдаваться в подробности. Да и зачем? Его последние слова предназначались для меня. Для меня!
— Все-таки влип бесповоротно, — заключил Дэн.
— Все-таки, — согласился Мэл после недолгого затишья.
— И не переключишься на другую скорость?
Молчание затянулось.
— Поздно. Уже заклинило, — ответил Мэл ровно. — Ладно, отчаливаю.
— Как же мы без тебя? — запаясничал Макес. — Наше общество опечалено и роняет горючие слезки.
— Обойдетесь как-нибудь. Здесь нескучно, — сказал Мэл и, взяв телефон, поднес к уху.
А я не отключилась. Не отключилась!
Мне показалось, Мэл облегченно выдохнул, услышав вместо коротких гудков мое сопение. Наверное, парню стоило больших трудов не рассоединиться, когда друзья выпытывали подробности расставания с Эльзой.