– Понимаю, я виновата перед вами, добрая госпожа! – сказала Мадлен принцессе. – Но клянусь, что особым женским чутьем угадала: этот человек – вам друг, – потому и согласилась. Теперь моя совесть чиста, так как все вам рассказала без утайки. Если вам будет угодно отказать мне от места…
Принцесса, не дав Мадлен Жиро договорить, порывисто прижала ее к себе, поцеловала в лоб и сказала:
– Благодарю вас, мудрая женщина! Это я перед вами виновата, – после чего лицо камеристки просияло. Теперь мадам Жиро была счастлива так, будто ей вернули ее собственного ребенка.
Принцесса сидела в противоположном конце комнаты. Около нее находились еще две женщины и мальчик подросток. На столе рядом с открытой шкатулкой были разбросаны исписанные листки. Шкатулка и рукопись принадлежали Авроре; – строчки, написанные в отчаянной надежде, что однажды попадут к незнакомой, но горячо любимой матери, наконец нашли адресата. Принцесса уже их прочла, что было ясно по ее раскрасневшимися от слез глазам.
Одна из находившихся в комнате женщин держалась чуть поодаль. Это была донья Круц. На ее обычно озорном личике сейчас отражалось волнение, глубокое и неподдельное.
Несколько минут назад покои принцессы покинул придворный лекарь де Свань. Он приходил к младшей Авроре. По возвращении принцесса обнаружила у дочери жар и немедленно послала за доктором. Тот измерил ей пульс, пощупал лоб, заглянул в зрачки, осмотрел язык, прослушал дыхание и наконец, сообщил, что у юной барышни легкие чистые, симптомов простуды или отравления нет, но пульс учащен, а также на лицо изрядный жар. По видимому это лихорадка на почве сильных переживаний; что лучшее средство в таких случаях продолжительный освежающий сон. Де Свань дал больной проглотить столовую ложку какой-то микстуры, оставил пузырек на столике, велел принимать три раза в день по одной ложке, после чего прежде, чем удалиться, с благодарностью принял от принцессы вознаграждение за визит в 20 золотых пистолей. Сейчас Аврора глубоко спала.
Понять каким образом дневник Авроры и птичка в клетке перекочевали с улицы Певчих в покои принцессы нетрудно. Вторая из двух находившихся возле принцессы женщин была почтенная Франсуаза Беришон, а мальчик подросток откликался на имя Жан Мари. Это они принесли попугайчика и дневник.
Впрочем, куда как сложнее объяснить, как старуха и ее внук сами попали к принцессе.
После того, как Кокардас и Паспуаль, рассыпаясь в извинениях, их освободили, они всю ночь прогуливались в окрестностях Пале-Рояля в намерении встретить Аврору и мэтра Луи. Мадам Гишар, мадам Дюран, мадам Балаоль и еще несколько женщин с улицы Певчих составили им компанию. Поначалу было весело. Кумушки друг друга перебивая, рассказывали занимательные истории из жизни знатных вельмож, о регенте, его окружении, о мистере Лоу и будто невзначай задавали разные вопросы, начиная с того, кем приходятся друг другу мэтр Луи и девушка и кончая тем, каким образом им удалось получать приглашение на бал. В ответ Франсуаза лишь разводила руками и говорила: «Не знаю». Бежали минуты, складывались в часы, – старуху стала одолевать тревога, к тому же она устала. Поначалу радостный Жан Мари мало-помалу тоже приуныл. Разочарованные соседки одна за другой начали расходиться по домам. Наиболее стойкой, а может быть просто больше других любопытной, оказалась мадам Балаоль, та, чьи сиропы из анжелики так нравились Жану Мари.
Внезапно из ворот двора радости вышла девушка в розовом домино и черной маске. Ее сопровождали двое молодцов.
– Слава тебе, Господи! Наконец-то! – промолвила Франсуаза. Она и внук без труда узнала всех троих.
– А где же мэтр Луи? – спросил Жан Мари.
– Не знаю, малыш, должно быть сейчас выйдет из тех же ворот. Вот видишь, – они снова открываются.
Ворота действительно открылись, но выпустили на ночную улицу вовсе не мэтра Луи, а семь крепких мужчин в серых плащах, в масках и с обнаженными шпагами. Они устремились за девушкой и телохранителями.
– Держись, брат, – крикнул рослый тому, что пониже, и обнажил клинок. – Сейчас придется круто!
Девушка, испуганно вскрикнув, побежала. Невысокий тоже вытащил шпагу, и оба молодца стали наизготовку.
– Эй вы, охламоны! – крикнул, тощий долговязый преследователь, шедший впереди. – За кого собираетесь сражаться? Лагардер убит! Десять минут назад его прикончили в саду Пале-Рояля. А тело уже выбросили в реку.
При этих словах девушка пошатнулась и без сил опустилась на землю, а ее двое телохранителей врассыпную бросились наутек. Одетые в плащи и маски мужчины подняли с земли девушку и усадили в портшез.
– В особняк у Сен-Маглуар! – скомандовал тощий, и процессия быстро скрылась из виду. Серые плащи, несшие портшез, прошли совсем рядом с мадам Балаоль, с испуганным Жаном Мари и с рыдающей Франсуазой. На этих троих никто не обратил внимания.
– Господи! Мэтр Луи! Добрый наш господин. Тебя нет! – причитала Франсуаза. – Куда же мы теперь? Куда?
– Успокойтесь, дорогая, утешала старуху мадам Балаоль. Почему вы так разволновались? Ведь они сказали, убит не мэтр Луи, а какой-то Лагардер.
Но старуха плакала навзрыд:
– В этом городе у нас больше нет дома, добрая госпожа! – сокрушалась она. – Нужно ехать в деревню. Сейчас ночь, а у меня нет сил. Господи, какое горе!
У Жана Мари глаза тоже были на мокром месте.
– Вот что, моя милая, – сказала мадам Балаоль. – Пойдемте ка вместе с внуком ко мне. Утро вечера мудренее. Пойдем, малыш, я угощу тебя свежим сиропом.
Франсуаза с Жаном Мари безвольно поплелись вслед за доброй мадам Балаоль. Вдруг старуха остановилась:
– Мы не можем к вам идти, добрая госпожа. В доме мэтра Луи осталось живое существо попугай. Он погибнет.
– Возьмите и попугая, – предложила Балаоль.
– Я мигом, – сказал Жан Мари.
– Не забудь шкатулку с письмами госпожи!
– Конечно, бабушка, неужели я бы не догадался? – отозвался внук, и через пять минут все трое с немудреной поклажей были уже в доме госпожи Балаоль. Ее обитель чем-то напоминала жилище мэтра Луи. Такой же двухэтажный дом, тоже два входа. А вот чулан здесь был побольше.
Матильда Балаоль уже два года, как овдовела. У нее была взрослая дочь, которая жила со своей семьей в другом квартале. В доме же на улице Певчих кроме госпожи Балаоль обитала еще одна женщина средних лет, выполнявшая роль прислуги. Жизель приготовила две постели в просторном чулане. Мадам Балаоль угостила Франсуазу и Жана Мари сиропом, куда подмешала немного красавки, после чего мальчик и пожилая женщина, позабыв о своих бедах, крепко уснули. Мадам Балаоль со служанкой уложили их на кровати.
Но вот хозяйке не спалось. Жан Мари не ошибся, когда сказал о ней как о добросердечной женщине. Однако любопытство, точнее желание раньше других узнать, что нового произошло в огромном городе, было ее главной страстью.