Да и физиологией в юности Павлов заинтересовался ради проникновения в тайны психической деятельности. В семина рии он не мог примириться с тем, что психика — удел теологии, а естествознанию остаются только вегетатика и соматика. Пси хофизиологический параллелизм был поколеблен Сеченовым. Прочитав в семинарские годы его «Рефлексы головного мозга», Павлов согласился с автором книги, что для познания психики нужно изучать рефлексы, отображающие сложные психические акты, например произвольные движения. С этой верой он при ехал в Петербургский университет, но там ее стали подрывать некоторые учителя, более всех Цион. Студент Павлов понял, что высказывания Сеченова — только гипотеза, не укрепленная «ба стионами научных фактов» [25].
Через 60 лет Иван Петрович назовет ее «гениальным взлетом сеченовской мысли», а в студенческие годы он не нашел аргу ментов против нападок на «Рефлексы головного мозга». Прав да, сомнения не оставляли его и в более зрелые годы. В 30лет нем возрасте Павлов с душевным трепетом читал «Братьев Карамазовых» Ф. М. Достоевского, с нетерпением ожидая каж дый новый номер «Русского вестника» — журнала, где впервые печатался роман. Иван Петрович находил много общего между Иваном Федоровичем Карамазовым и самим собой. Об этом ему говорили и приятели, прочитав такие главы, как «Бунт» и «Ве ликий инквизитор», опубликованные в майской книжке «Рус ского вестника» за 1879 г.
Встретив в «Вестнике Европы» статью К. Д. Кавелина о скульп туре М. М. Антокольского «Мефистофель», Иван Петрович пи сал невесте, что суть кавелинского Мефистофеля заложена в натуре и Ивана Карамазова, и его самого (Ивана Павлова): «Имея перед собой широко раскинувшуюся естественную науку с ее непреложными законами, считая себя частью природы и веря в необходимую законность всего существующего, он не понимает смысла, силы личных устремлений и усилий».
Продолжая эти рассуждения, Павлов утверждал: «Прочтешь статью Кавелина, увидишь ясно, как ничтожно его решение. Это вовсе не решение, а простое констатирование двух какихто миров: общемировой жизни с ее непреложными законами и лич ной жизни, где эти законы не у дел, где царствует и обязатель ная свобода… Нет спора, что в этом мы имеем дело с одной из последних тайн жизни, с тайной того, каким образом природа, развивающаяся по строгим, неизменным законам, в лице чело века стала сознавать самое себя» [26].
Павлов был буквально потрясен последними главами «Брать ев Карамазовых», когда Достоевский довел Ивана Карамазова до сумасшествия. «Что ни толкуй, — писал Иван Петрович невес те, — основа натуры… Ивана та же, что и моя. Очевидно, что это человек ума, ясного знания, враг всякого восторга, минутного увлечения, непосредственного поступка, враг всякого чувства… Иван Федорович — это несчастная попытка ума все, природу, как и всего человека, забрать в свою область, все проводить че рез сознание, все разумом мотивировать. А разве это возможно? Где наука человеческой жизни? Нет ее и в помине. Она будет, конечно, но не скоро, не скоро». А без науки о психической де ятельности всякий человек, подобный Ивану Карамазову, стре мящийся жить только «по уму», потерпит крах.
Глубокая внутренняя потребность в изучении человеческой психики побуждала 30летнего Павлова оставить физиологию, чтобы заняться психологией и педагогикой. Но тогда он перебо рол это стремление. И чем глубже проникал в проблемы крово обращения, особенно пищеварения, где ему сопутствовал гран диозный успех, тем, казалось, все дальше отходил от юношеского намерения изучать психику, но все-таки не ушел. В дальнейшем он много лет изучал больных в психиатрической клинике в Удельной, пока не завел иэмовскую психиатрическую клинику в 1932 г.
Для павловского ума «было характерно умение держать… где то в подсознательной сфере все то, что было продумано и пере жито раньше», — вспоминал Л. А. Орбели. К «отложенным» им идеям Сеченова Иван Петрович вернулся в пору «нелегкой ум ственной борьбы» при обдумывании так называемого «психиче ского сокоотделения», обнаруженного в опытах по физиологии пищеварения [25].
Зоопсихологические мотивы в толковании «психического со коотделения» звучали у Павлова в конце 1899 г. на заседании Общества русских врачей, посвященном 10летию со дня смер ти С. П. Боткина. В докладе «Современное объединение в экспе рименте главнейших сторон медицины на примере пищеваре ния» отразились лучшие традиции боткинской школы. В этом отчете перед памятью учителя Иван Петрович не обошел вниманием такой, казалось бы, частный вопрос, как «психическое слюноотделение». Он говорил, что в открытой психологии слюн ных желез мы видим все элементы того, что называется душев Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 581 ной деятельностью: чувство, желание… мысли о свойствах по падающего в рот» [27] .
Но чтото не удовлетворяло Павлова в такой интерпретации экспериментальных данных. Его мысль металась в поисках от вета. В 1900 г. он сетовал: «Вся беда в том, что во всех нас еще слишком твердо сидит тот дуализм, по которому душа и тело представляют нечто отдельное друг от друга; в глазах естество знания, конечно, подобное разделение невозможно».
Завершая рассказ о своих работах по физиологии пищеваре ния, Павлов заявил: «В работе слюнных желез психология за няла место рядом с физиологией… Что же делать физиологу с психическими явлениями? Изучать или нет? Если изучать, то как?.. Мы решили, — говорил Павлов, — занять и по отношению к психическим явлениям в наших опытах на животных чисто объективную позицию. Мы главным образом стремились строго дисциплинировать наш образ мыслей и слова, чтобы они совер шенно не затрагивали душевного состояния животного, и огра ничили нашу работу тем, что внимательно наблюдали и точно формулировали производимые на расстоянии действия объектов на работу слюнных желез. Наблюденные отношения между вне шними явлениями и вариациями работы желез оказались зако номерными» [27].
Сославшись на ряд своих опытов, Иван Петрович заявил: «Приведенные факты удобно укладываются в рамки физиологи ческого мышления. Наш старый физиологический рефлекс яв ляется постоянным, безусловным, тогда как новый — все время колеблется и, следовательно, является условным. При безуслов ном рефлексе в качестве раздражителя действуют те свойства объекта, с которыми слюне приходится иметь дело при физио логических отношениях… при условном рефлексе, наоборот, раздражителями являются такие свойства объекта, которые сами по себе не стоят ни в какой связи с физиологической ролью слюны, например их цвет. Эти последние свойства являются здесь как бы сигналами для первых. Это более тонкое приспо собление слюнных желез к явлениям внешнего мира» [27].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});