– Когда он вернется в Чикаго?
– Не знаю. Он об этом не говорил.
– А ты его не спрашивала?
– Нет.
– Боишься?
– Нет, что ты.
Миссис Брэдли в роскошном матинэ, которое Эллиот непременно захотел ей подарить, полировала ногти, полулежа на кушетке.
– О чем же вы с ним говорите все время, когда бываете одни?
– А мы не все время говорим. Нам просто хорошо вместе. Ты же знаешь, Ларри всегда был молчаливый. По-моему, когда мы разговариваем, говорю больше я.
– Что он тут поделывал один?
– Право, не знаю. Кажется, ничего особенного. Наверно, жил в свое удовольствие.
– А где он живет?
– И этого не знаю.
– Видно, он стал очень скрытный?
Изабелла закурила сигарету и, выпустив через нос струйку дыма, спокойно поглядела на мать.
– Что ты хочешь этим сказать, мама?
– Дядя Эллиот думает, что он снимает квартиру и живет там с какой-то женщиной.
Изабелла расхохоталась.
– Но ты же в это не веришь?
– Честно говоря, нет. – Миссис Брэдли критически оглядела свои ногти. – Ты сама с ним когда-нибудь говорила о Чикаго?
– Очень часто.
– И он ни разу не упомянул, что собирается домой?
– По-моему, нет.
– В октябре будет два года, как он уехал.
– Я знаю.
– Что ж, милая, дело твое, поступай как знаешь. Но чем дольше откладываешь, тем бывает труднее. – Она взглянула на дочь, но Изабелла отвела глаза. Миссис Брэдли ласково ей улыбнулась. – Беги принимать ванну, не то еще опоздаешь к завтраку.
– Мы завтракаем с Ларри. Поедем с ним куда-то в Латинский квартал.
– Ну, дай вам Бог.
Ларри зашел за ней через час. Они взяли такси до моста Сен-Мишель, а оттуда не спеша прошлись по бульвару до первого приглянувшегося им кафе. Они сели на террасе и заказали по порции дюбоннэ. Потом опять взяли такси и поехали в ресторан. Аппетит у Изабеллы был отменный, ей нравились все вкусные вещи, которые Ларри для нее заказывал. Ей нравилось смотреть на людей, сидевших к ним вплотную, потому что ресторан был переполнен, ее смешило явное наслаждение, с каким они поглощали пищу; но больше всего она наслаждалась тем, что сидит за крошечным столиком вдвоем с Ларри. Он с таким интересом слушал ее веселую болтовню. Чудесно было чувствовать себя с ним так свободно. Но где-то в ней гнездилось смутное беспокойство, потому что, хотя и он как будто чувствовал себя свободно, ей казалось, что причина этого не столько в ней, сколько в окружавшей его обстановке. То, что утром сказала ей мать, немного ее смутило, и она, не прекращая своей, казалось бы, такой безыскусной болтовни, зорко вглядывалась в его лицо. Он был не совсем такой же, как до отъезда из Чикаго, но в чем разница – она не могла бы сказать. На вид как будто бы совсем прежний – такой же веселый, открытый, – но выражение лица изменилось. Не то чтобы он стал серьезнее – в покое лицо его всегда было серьезным, – но в нем появилась какая-то новая спокойная уверенность, точно он решил что-то для себя, окончательно в чем-то утвердился.
После завтрака он предложил ей пройтись к Люксембургскому дворцу.
– Нет, картины смотреть мне не хочется.
– Ладно, тогда пойдем посидим в саду.
– Нет, тоже не хочу. Я хочу посмотреть, где ты живешь.
– А там и смотреть нечего. Я живу в паршивой комнатушке в гостинице.
– Дядя Эллиот уверяет, что ты снимаешь квартиру и живешь там с натурщицей.
Он засмеялся.
– Раз так – пошли, сама убедишься. Отсюда два шага, дойдем пешком.
Он повел ее узкими кривыми улочками, мрачноватыми даже под ярко-голубым небом, сиявшим между крышами высоких домов, и вскоре остановился перед небольшой гостиницей с вычурным фасадом.
– Вот и пришли.
Изабелла последовала за ним в тесный вестибюль, в одном углу которого стояла конторка, а за ней читал газету человек без пиджака, в полосатом, желтом с черным, жилете и грязном фартуке. Ларри попросил свой ключ, и человек протянул руку к висевшей позади него доске с гвоздями. Подавая ключ, он бросил на Изабеллу вопросительный взгляд, обернувшийся понимающей усмешкой. Он явно решил, что в номер к Ларри она направляется не за хорошим делом.
Они поднялись по лестнице, устланной потертой красной дорожкой, и Ларри отпер дверь. Изабелла очутилась в небольшой комнате с двумя окнами. Окна выходили на серый доходный дом через улицу, в нижнем этаже которого помещалась писчебумажная лавка. В комнате стояла узкая кровать и рядом с ней тумбочка, стоял массивный гардероб с зеркалом, мягкое, но с прямой спинкой кресло, а между окнами – стол и на нем пишущая машинка, какие-то бумаги и довольно много книг. Книги в бумажных обложках громоздились и на каминной полке.
– Садись в кресло. Оно не слишком уютное, но лучшего предложить не могу.
Он пододвинул себе стул и сел.
– И здесь ты живешь? – в изумлении спросила Изабелла.
Он усмехнулся.
– Здесь и живу. С самого приезда.
– Но почему?
– Место удобное. И до Национальной библиотеки, и до Сорбонны рукой подать. – Он указал на дверь, которую она сперва не заметила. – Даже ванная имеется. Утром я ем здесь, а обедаю обычно в том ресторане, где мы с тобой завтракали.
– Убожество какое.
– Да нет, здесь хорошо. Большего мне не требуется.
– А какие люди здесь живут?
– Толком не знаю. В мансардах – студенты. Есть несколько старых холостяков, государственных служащих. Есть актриса на покое, когда-то играла в «Одеоне»; вторую комнату с ванной занимает содержанка, ее покровитель навещает ее раз в две недели, по четвергам. Есть, наверно, и проезжий народ. Очень тихая гостиница и очень респектабельная.
Изабелла немного растерялась и, зная, что Ларри это заметил, была готова обидеться.
– Это что за большущая книга у тебя на столе? – спросила она.
– Это? Это мой древнегреческий словарь.
– Что-о?
– Не бойся, он не кусается.
– Ты учишь древнегреческий?
– Да.
– Зачем?
– Просто захотелось.
Он улыбался ей глазами, и она улыбнулась в ответ.
– Может быть, ты мне все-таки расскажешь, чем ты занимался все время, пока жил в Париже?
– Я много читал. По восемь, по десять часов в сутки. Слушал лекции в Сорбонне. Прочел, кажется, все, что есть значительного, во французской литературе, и по-латыни, во всяком случае латинскую прозу, читаю теперь почти так же свободно, как по-французски. С греческим, конечно, труднее. Но у меня прекрасный учитель. До вашего приезда я ходил к нему по вечерам три раза в неделю.
– А смысл в этом какой?
– Приобретение знаний, – улыбнулся он.
– Практически это как будто ничего не дает.
– Возможно. А с другой стороны, возможно, и дает. Но это страшно интересно. Ты даже представить себе не можешь, какое это наслаждение – читать «Одиссею» в подлиннике. Такое ощущение, что стоит только подняться на цыпочки, протянуть руку – и коснешься звезд.
Он встал со стула, точно поднятый охватившим его волнением, и зашагал взад и вперед по маленькой комнате.
– Последние месяца два я читаю Спинозу. Понимаю, конечно, с пятого на десятое, но чувствую себя победителем. Словно вышел из аэроплана на огромном горном плато. Кругом ни души, воздух такой, что пьянит, как вино, и самочувствие лучше некуда.
– Когда ты вернешься в Чикаго?
– В Чикаго? Не знаю. Я об этом не думал.
– Ты говорил, что если через два года не найдешь того, что тебе нужно, то поставишь на этом крест.
– Сейчас я не могу вернуться. Я на пороге. Передо мной раскрылись необъятные пространства духа и манят, и я так хочу их одолеть.
– И что ты рассчитываешь там найти?
– Ответы на мои вопросы. – Он поглядел на нее так лукаво, что, не знай она его наизусть, она подумала бы, что он шутит. – Я хочу уяснить себе, есть Бог или нет Бога. Хочу узнать, почему существует зло. Хочу узнать, есть ли у меня бессмертная душа или со смертью мне придет конец.
Изабелла чуть слышно ахнула. Ей стало не по себе, когда он заговорил о таких вещах, хорошо еще, что говорил он о них легко, самым обычным тоном, и она успела преодолеть свое замешательство.
– Но, Ларри, – сказала она улыбаясь, – люди задают эти вопросы уже тысячи лет. Если бы на них существовали ответы, их уже наверняка нашли бы.
У Ларри вырвался смешок.
– Нечего смеяться, как будто я сболтнула какую-то чушь, – сказала она резко.
– Наоборот, по-моему, то, что ты сказала, очень умно. Но, с другой стороны, можно сказать и так, что раз люди задают эти вопросы тысячи лет, значит, они не могут их не задавать и будут задавать их и впредь. А вот что ответов никто не нашел – это неверно. Ответов больше, чем вопросов, и много разных людей нашли ответы, которые их вполне удовлетворили. Вот хотя бы старик Рейсброк.
– А он кто был?
– Так, один малый, с которым я не учился в школе, – беспечно сострил Ларри.
Изабелла не поняла, но переспрашивать не стала.
– Мне все это кажется детским лепетом. Такие вещи волнуют разве что второкурсников, а после колледжа люди о них забывают. Им надо зарабатывать на жизнь.