18 марта из Союза писателей СССР был исключен очередной неугодный — писатель Владимир Корнилов, который имел смелость, после того как его произведения зарубила родная цензура, опубликовать их в западных журналах «Грани» и «Континент». Речь идет о повести «Девочки и дамочки», романе «Демобилизация» и стихах. Повесть была написана еще в конце 60-х, и ее собирался опубликовать в «Новом мире» сам Твардовский. Но цензура этого не позволила. В «Девочках…» рассказывалось о женщинах, рывших противотанковые рвы под Москвой в 41-м году. «Демобилизация» была посвящена послевоенным годам: в нем техник-лейтенант, уже немало отслуживший, пытался вырваться из казармы на волю, в гражданскую жизнь. Что касается стихов (они появились в 1975 году в 5-м номере журнала «Континент»), то они были не менее смелы: например, в одном из них речь шла о расстреле большевиками Николая Гумилева в 1921 году.
Заседание, где решался вопрос об исключении Корнилова, длилось несколько часов. Вел его председатель Московского отделения СП Феликс Кузнецов. Практически все литераторы выступили с резким осуждением поступка Корнилова, а также припомнили ему массу других грехов. Например, один переводчик вспомнил, что во время похорон писателя Константина Богатырева (они состоялись еще летом прошлого года) Корнилов обронил фразу: «Костю убил КГБ». На слова переводчика тут же отреагировал именитый писатель, который закричал: «Ну-ка, давайте сюда свидетелей — мы его здесь и арестуем!» Чтобы читателю стало понятно, что представляло из себя то заседание, приведу отрывки из его стенограммы.
А. Рекемчук: «Демобилизация» — ужасный роман. Корнилов оскорбляет Советскую армию. Я знаю, по чьему заданию написан роман. По заданию Солженицына!..»
Медников: «Мы все говорим об антисоветчине. Это неверно. Говоря о Корнилове, следует говорить об антикоммунизме…»
М. Прилежаева: «…Это ужасно! Ведь у него есть дети! Они ходят в школу, они несут туда антисоветскую заразу. Что же будет с его детьми?! Мы обязаны подумать о его детях! Если дети не верят ему — они проклянут своего отца! Это трагедия! Если же они воспримут его антисоветскую пропаганду — это тоже ужасно. Они будут ее распространять…»
М. Алексеев: «Я хочу вас спросить, где вы были в 41-м году? Где был ваш отец?»
В. Корнилов: «Мне в 41-м году было 13 лет. Я был в эвакуации, в Сибири. А мой отец был на фронте».
М. Алексеев: «А я в это время был комроты… Я кровь свою проливал под Сталинградом! И вот какого поганца и мерзавца мы вырастили…»
В. Корнилов (разрывая свой блокнот): «Я мог сюда не прийти. Но я сюда пришел. Я знал, что вы будете нарочно себя распалять, чтобы в конце концов сказать, что вам велено. Но все-таки я сюда пришел. Пришел, потому что писатель не имеет права отказываться ни от какого жизненного материала, тем более от того, который сам плывет к нему в руки.
Вы любите нас учить, что надо окунаться в жизнь, ездить в творческие командировки? Прекрасно! Я никогда никаких творческих командировок не брал и считаю и вас прошу считать, что мой приход сюда, к вам, взглянуть на вас — это и есть моя первая и моя последняя творческая командировка».
В тот день, когда Корнилова исключали из СП, в Театре на Таганке проходила сдача «Мастера и Маргарита» высокой комиссии из Управления культуры. У всех актеров, занятых в спектакле, был сильный мандраж, вполне объяснимый, — решалась судьба спектакля. К огромному счастью всего коллектива, просмотр прошел без единого (!) замечания, чего на «Таганке» за тринадцать лет ее существования не было ни разу. Поэтому, едва эта новость облетела театральную Москву, как таганковцам стали звонить их преданные друзья и поздравлять. Звонили коллеги — актеры, режиссеры, писатели, ученые. Позвонил даже известный булгаковед Абрам Вулис (а уж он-то как никто другой разбирался в творчестве Михаила Булгакова). Сами таганковцы той же ночью отметили это событие дружеским застольем в ресторане ВТО.
В эти же мартовские дни голова главного идеолога страны Михаила Суслова внезапно озаботилась мемуарами Брежнева. Как мы помним, впервые эта проблема возникла два месяца назад — в поезде, на котором генсек ехал в Тулу. Там же возникла и кандидатура человека, кто мог бы это дело протолкнуть, — генерального директора ТАСС Леонида Замятина. Вспомнив об этом, Суслов вызвал Замятина к себе в кабинет. «Ну, как идут дела с книгой?» — взял с места в карьер Суслов. «С какой книгой?» — не понял Замятин. У главного идеолога аж брови взметнулись до потолка. «Что значит, с какой? Вы что забыли, что Леонид Ильич поручил вам написать о подвиге солдат 18-й армии, а вы, как я понял, еще даже и не начинали? Позор! Немедленно приступайте. Соберите небольшую группу, и больше никому ни слова. Работать в строжайшем секрете. Чтобы даже члены Политбюро не знали. Считайте это важнейшим поручением партии. Вам ясно?» — «Ясно», — ответил обескураженный Замятин и поспешил распрощаться. Далее послушаем его собственные воспоминания:
«Расстроенный — уж больно тяжела ноша — возвращаюсь к себе в ТАСС и говорю своему заму Игнатенко: «Вот, Виталий, велено писать книгу за Брежнева. Что будем делать?» А тот ко мне недавно перешел из «Комсомолки», молодой, прыткий, глаза горят энтузиазмом. «Так сделаем, Леонид Митрофаныч, не сомневайтесь».
Вскоре приглашают к Самому. И Леонид Ильич говорит: «В Институте международных отношений работает подполковник Пахомов. Он был моим помощником по политотделу 18-й армии. Сейчас, правда, совсем больной, жалко мужика. Я его в институт и пристроил. Так вот, он каждый день вел записи боев. Возьмите у него все тетрадки, возьмите у Дорошиной, что я ей навспоминал, и, пожалуйста, напишите наконец о солдатах».
К Пахомову я отправил Игнатенко, он забрал дневники и предложил передать их известному журналисту Аркадию Сахнину. Я позвонил в «Новый мир» и пригласил Аркадия к себе.
— Есть важнейшее партийное поручение, совершенно секретное и очень ответственное.
Тот немедленно согласился…»
Между тем Адольф Толкачев наконец-то добился желаемого — на контакт с ним вышли цэрэушники. Как мы помним, в последний раз он пытался обратить на себя внимание ЦРУ в начале месяца, но работник американского посольства, с которым он собирался пообщаться, умчался на машине прочь. Толкачеву было впору лезть в петлю. Как вдруг спустя пару недель после этого вечером в его доме зазвонил телефон. На другом конце провода он услышал незнакомый голос, который говорил по-русски, но с большим акцентом. «Это господин Толкачев? — спросил незнакомец. — Мы получили вашу записку и согласны на ваше предложение. За телефонной будкой, что вторая слева от входа в Институт радиопромышленности, вас ожидает пакет. До свидания». От счастья у Толкачева аж сперло в зобу.
Не теряя ни минуты, он накинул на себя пальто и выскочил из дома. Дорога до указанного места заняла у него несколько минут. Найдя указанную телефонную будку, Толкачев без труда отыскал за ней бумажный пакет и, сунув его под пальто, засеменил домой. Он был настолько взволнован, что не заметил, как на противоположной стороне улицы из автомобиля за ним внимательно следят двое мужчин. Это были цэрэушники. В пакете содержался перечень вопросов о советских радарах, подробные инструкции, как и где оставить ответы, и небольшая сумма советских денег, равная 500 долларам.
Толкачев самым внимательным образом изучил все вопросы, изложенные цэрэушниками, и уже на следующий день приступил к их реализации. Имея доступ к секретной информации, он в течение нескольких дней выносил с работы данные о радарах, интересовавших американцев, а также присовокупил к этому материалы о других секретных разработках. Ему хотелось с первого же раза поразить воображение своих новых хозяев. И ему это удалось. Когда через несколько дней цэрэушники развернули перед собой его послание, у них аж дыхание сперло от восторга: о таких секретах они даже не мечтали. Вот тогда им стало абсолютно понятно, что все происходящее не интриги КГБ и что к ним в руки угодила курица, которая будет нести золотые яйца.
В понедельник, 21 марта, в Москве открылся съезд профсоюзов. В первый день на нем с трехчасовой речью выступил Леонид Брежнев, который впервые в открытую высказал свое отношение к внутренней оппозиции. Брежнев заявил: «У нас не возбраняется «мыслить иначе». Другое дело, когда несколько оторвавшихся от нашего общества лиц активно выступают против социалистического строя, становятся на путь антисоветской деятельности, нарушают законы и, не имея опоры внутри страны, обращаются за поддержкой за границу, к империалистическим центрам — пропагандистским и разведывательным. Наш народ требует, чтобы с такими, с позволения сказать, деятелями обращались как с противниками социализма, людьми, идущими против собственной Родины, пособниками, а то и агентами империализма…»