Читать интересную книгу Хроники Артура - Бернард Корнуэлл

Остались думнонийцы, тридцать один человек. Артур выбрал из них шесть: прошел вдоль строя и указал на пятого, десятого, пятнадцатого, двадцатого, двадцать пятого и тридцатого. "Убить их", – холодно повелел он. Я отвел всех шестерых в церковь и добавил их тела к груде окровавленных трупов. Оставшиеся пленники встали на колени и одни за другим поцеловали Артуров меч, возобновляя присягу, но прежде Нимуэ прижгла каждому лоб докрасна раскаленным наконечником копья. Клеймо означало, что эти воины изменили своему повелителю и за малейшую новую провинность будут преданы смерти. Конечно, сейчас, после экзекуции, проку от них было мало, но все равно Артур возглавлял уже восемьдесят человек – небольшую армию.

Лохольт ждал на коленях. Он все еще был очень юн, с детским лицом и жиденькой бороденкой. За нее-то Артур и подтащил его к королевскому камню, оставшемуся от круга.

– Где твой брат? – спросил он.

– С Ланселотом, господин. – Лохольт дрожал, перепуганный запахом паленой кожи.

– Где это?

– На севере, господин. – Лохольт поднял глаза на отца.

– Можешь отправляться к ним, – сказал Артур.

На лице Лохольта проступило явное облегчение.

– Но прежде скажи, – ледяным голосом продолжал Артур, – почему ты поднял руку на отца?

– Мне сказали, что ты погиб.

– Что же ты сделал, сын, дабы отмстить за мою смерть? – спросил Артур и, не дождавшись ответа, задал второй вопрос: – А когда ты узнал, что я жив, почему остался на стороне моего врага?

Лохольт посмотрел в его неумолимые глаза и собрал остатки мужества.

– Ты никогда не был нам отцом, – с горечью произнес он. Лицо Артура свела судорога. Я ждал приступа ярости, однако Артур заговорил необычно спокойным голосом.

– Положи руку на камень.

Лохольт подумал, будто от него требуют присяги, и послушно положил руку на королевский камень. Только когда Артур выхватил Экскалибур, Лохольт понял, что его ждет, и торопливо отдернул руку.

– Нет! – закричал он. – Пожалуйста! Не надо!

– Держи его, Дерфель, – приказал Артур.

Лохольт вырывался, но со мной ему было не совладать. Я влепил юнцу затрещину, потом оголил его правую руку до локтя и прижал к камню. Артур занес меч.

– Нет, отец, умоляю! – кричал Лохольт.

Но Артур в тот день не знал жалости.

– Ты поднял руку на родного отца, Лохольт, и за это лишишься и отца, и руки. Отрекаюсь от тебя.

С этими ужасными словами он опустил меч, и на камень брызнула кровь. Лохольт с криком отпрянул и схватился за обрубок. Он в ужасе смотрел на отрубленную кисть, потом заныл от боли.

– Перевяжи его, – приказал Артур Нимуэ, – и пусть уходит.

Я ногой сбросил на землю отрубленную кисть с двумя жалкими воинскими кольцами. Артур отшвырнул Экскалибур на траву. Я почтительно поднял его и положил на кровавое пятно. Все правильно, подумал я. Нужный меч на нужном камне, и сколько же лет потребовалось, чтобы он здесь оказался.

– Теперь будем ждать этого гада, – сказал Артур.

Он по-прежнему не называл Ланселота по имени.

* * *

Ланселот явился два дня спустя. Мятеж его был близок к поражению, хотя тогда мы этого не знали. Саграмор, получив подкрепление из Повиса, отрезал Кердика у Кориниума, и саксы спаслись лишь ценой отчаянного ночного прорыва. Он потеряли пятьдесят человек. Кердик успел расширить свои владения на запад, но весть, что Артур жив и взял Кар Кадарн, а также угроза со стороны Саграмора заставили коварного сакса обратиться против Ланселота. Кердик отступил и направил своих людей захватить часть королевства белгов. Ему, во всяком случае, мятеж оказался выгоден.

Ланселот подошел к Кар Кадарну с войском, которое составляли его саксонская гвардия, двести белгов и ополченцы-христиане, считавшие, что служат своему богу. Однако их решимость сильно поколебало известие, что Артур захватил Кар, и атаки Морфанса и Галахада к югу от Глевума. Христиане начали дезертировать; впрочем, их по-прежнему было с Ланселотом около двухсот человек, когда он в сумерках подступил к захваченной нами крепости на холме. Достань Ланселоту смелости напасть сразу, он, возможно, и сохранил бы королевство, но он промедлил, а наутро Артур отправил меня в качестве парламентера. Я вышел с перевернутым щитом, привязав на копье дубовую ветвь. Белгский военачальник встретил меня и поклялся соблюдать перемирие, после чего мы отправились в Линдинис, где остановился Ланселот. Я ждал во внутреннем дворе на глазах у деморализованных воинов, а Ланселот решал, встречаться со мной или нет.

Через час он вышел, одетый в белые латы, с золоченым шлемом в одной руке и Христовым клинком в другой. Позади него встали Лохольт с перевязанной рукой, Амхар, десяток предводителей войска и саксонская гвардия, рядом – Боре. От них несло поражением, как от гнилого мяса. Ланселот мог бы окружить крепость, разбить на голову Морфанса и Галахада, вернуться и взять нас измором. Однако он струсил и хотел одного – выжить. Сэнсам куда-то подевался. Мышиный король умел вовремя забиться в нору.

– Вот и довелось встретиться, лорд Дерфель, – приветствовал меня Боре от имени своего господина.

Я, словно не видя его, обратился к королю, но королем его называть не стал.

– Ланселот, – сказал я, – Артур, мой господин, помилует тебя при одном условии.

Говорил я громко, чтобы все во дворе меня слышали. У большинства воинов на щите был намалеван Ланселотов орлан, у остальных – крест или две линии, означающие рыбу.

– Условие таково: мы выставляем воина, и ты с ним сражаешься, один на один. Если останешься жив – можешь уходить и забрать своих людей. Если погибнешь – твои люди будут свободны. Если же ты откажешься сражаться, твоих людей все равно помилуют, кроме тех, кто присягал королю Мордреду. Этих ждет смерть.

Расчет был прост: если Ланселот примет бой, то спасет тех, кто перешел под его знамена, а если откажется, то предаст их на смерть и его репутации будет нанесен непоправимый урон.

Ланселот взглянул на Борса, потом опять на меня. Как же я презирал его в ту минуту! Он должен был воевать, а не переминаться с ноги на ногу перед Линдинисским дворцом, но решимость Артура его смяла. Ланселот не знал, сколько у нас людей, однако видел, что стены Кара ощетинились копьями, и окончательно перетрусил. Он склонился к двоюродному брату, и они обменялись несколькими словами. Выслушав Борса, Ланселот взглянул на меня и усмехнулся.

– Мой защитник Боре, – сказал он, – принимает вызов Артура.

– Артур требует, чтобы ты сражался, а не выдал на заклание своего ручного борова.

Боре зарычал и наполовину обнажил меч, но вождь белгов, ручавшийся за мою жизнь, выступил вперед с копьем, и Боре нехотя отступил.

– А со стороны Артура, – спросил Ланселот, – выступит он сам?

– Нет, – с улыбкой отвечал я. – Эта честь дарована мне по моей просьбе. У меня с тобой свои счеты. Ты хотел провести Кайнвин нагой через Инис Видрин, а я протащу твое голое тело по всей Думнонии. Что до моей дочери, ее смерть уже отмщена. Твои друиды лежат мертвыми, Ланселот. Тела их не сожжены, и души бродят по земле.

Ланселот плюнул к моим ногам.

– Скажи Артуру, что ответ я пришлю в полдень.

Он отвернулся.

– А Гвиневере что-нибудь хочешь передать? – спросил я.

Ланселот снова поворотился ко мне.

– Твоя полюбовница в Каре, – продолжал я. – Хочешь знать, что ее ждет? Артур мне сказал.

Ланселот некоторое время с ненавистью смотрел на меня, потом снова плюнул и зашагал прочь. Я последовал его примеру.

Артура я нашел на стене над западными воротами, где много лет назад он говорил мне о воинском долге. Долг этот, утверждал он – сражаться за тех, кто сам не может себя защитить. Таков был символ его веры. Все эти годы он сражался за малолетнего Мордреда и только теперь – за себя, и, сражаясь, утратил все, чем дорожил. Я передал ответ Ланселота. Артур выслушал, ничего не ответил и жестом показал, что я свободен.

Тем же утром Гвиневера прислала за мной Гвидра. Мальчик выбрался на стену, где я стоял со своими воинами, и потянул меня за плащ.

– Дядя Дерфель? Мама просит тебя прийти.

Он говорил со страхом, в глазах у него стояли слезы.

Я взглянул на Артура – мы его не занимали, поэтому я спустился со стены и пошел с Гвидром. Гвиневере пришлось переступить через свою гордость, но она хотела, чтобы Артуру передали ее слова, и понимала, что никто, кроме меня, этого не сделает. Когда я, пригнувшись, входил в дверь, она встала. Я поклонился. Гвиневера попросила Гвидра побыть с отцом.

Потолок был такой низкий, что Гвиневера чуть не упиралась в него головой. Лицо ее осунулось, однако печаль придала ему некую светлую красоту, которую раньше уничтожала гордость.