Читать интересную книгу Путеводитель по Библии - Айзек Азимов

Все остальные оказались бы тогда за пределами любви. (Это в действительности и было тем, что Иисус, по-видимому, говорил в истории о хананеянке в Евангелии от Матфея.)

Однако в Евангелии от Луки Иисус не говорит этого. Вместо этого он рассказывает знаменитую историю о человеке (возможно, иудее), который путешествовал из Иерусалима в Иерихон, его окружили грабители и бросили умирать. Священники и левиты прошли мимо него, никак не попытавшись помочь ему. Они были сведущи в Законе, несомненно, знали данный стих из Книги Левит и столкнулись с ближним (даже в узком смысле слова) в нужде. Однако ничего не сделали для него.

Лк., 10: 33. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился…

Самаритянин спас этого человека, и Иисус спросил:

Лк., 10: 36–37. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же.

Другими словами, человек является «ближним» только по причине того, что он поступает соответствующим образом. Добрый самаритянин — в большей степени ближний иудея, чем жестокосердый иудей. И, расширяя это утверждение, можно доказать, что эта притча учит тому, что все люди — ближние, так как все люди могут поступать добродетельно и проявлять сострадание, независимо от своей национальности. Любить ближнего — значит любить всех людей.

Термин «добрый самаритянин» так часто использовался в связи с этой притчей, что появляется ощущение, что самаритяне были особенно добрыми людьми и что от самаритян можно ожидать только того, что они обязательно помогут попавшему в беду. Здесь утрачивается смысл этой истории, так как для иудеев времен Иисуса самаритяне были ненавистными и презираемыми людьми. Ненависть возвращалась и обратно, и поэтому естественно было ожидать, что самаритянин не будет помогать иудею при любых подобных обстоятельствах. Смысл, который подчеркивал здесь Иисус, был в том, что даже самаритянин мог быть ближним, насколько же в большей степени — кто-либо другой.

Возможно, изюминку притчи можно лучше понять в современной Америке, если мы возьмем для примера белого южанина-земледельца, которого бросили умирать, и если бы затем его проигнорировал священник и шериф, но спас какой-нибудь негр-испольщик. Тогда вопрос: «Кто из этих троих… был ближний» будет иметь в наше время более злободневный смысл.

Тот факт, что самаритяне могли быть такими же националистически настроенными, как и иудеи, высказывается у Луки, который сообщает о том, что самаритяне не позволили Иисусу проходить через их территорию на пути к Иерусалиму, потому что они не помогали никому, кто пытается попасть в столь ненавидимый ими город:

Лк., 9: 53…но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим.

Здесь Лука также воспользовался возможностью показать добрую волю Иисуса как превосходящую все националистические соображения, даже когда его на них провоцируют. Иаков и Иоанн, сыновья Грома, спрашивают, не нужно ли, чтобы огонь сошел с неба на неприветливых самаритян, и Иисус отвечает:

Лк., 9: 56. …Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать.

В другом месте Лука представляет еще один рассказ, необнаруживаемый в остальных Евангелиях, в котором есть склонность показать самаритянина в благом свете. Иисус исцеляет десять прокаженных, но только один возвращается, чтобы отблагодарить его:

Лк., 17: 16–18. И пал ниц к ногам Его, благодаря Его; и это был Самарянин. Тогда Иисус сказал: не десять ли очистились? Где же девять? Как они не возвратились воздать славу Богу, кроме сего иноплеменника?

Нищий Лазарь

Лука сохраняет негативное отношение к богатым Матфея. Он указывает на замечания Иисуса об опасностях богатства:

Лк., 16: 13. Никакой слуга не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне.

Лк., 18: 25. Ибо удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие.

Действительно, Лука идет даже дальше Матфея, поскольку он включает в повествование знаменитую притчу (обнаруживаемую только у Луки), которая, по-видимому, иллюстрирует эту жесткую точку зрения на богатство.

Лк., 16: 19–20. Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях…

Этот богатый человек не назван по имени; он — просто богатый человек. Что касается Лазаря, то это — греческий вариант еврейского имени Элеазар.

Когда нищий умирает, он попадает на небо:

Лк., 16: 22. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово…

Из-за этого стиха «лоно Авраамово» вошло в английский язык как синоним неба, но в связи с Лазарем оно означает нечто большее.

Это выражение происходит от обеденных обычаев того периода. Во времена царств израильтяне сидели за едой на стульях, как это делаем и мы сегодня. Так, о празднике, где Саул заподозрил Давида ввиду его отсутствия, Библия говорит:

1 Цар., 20: 25. Царь сел на своем месте, по обычаю, на седалище у стены, и Ионафан встал, и Авенир сел подле Саула; место же Давида осталось праздным.

Однако у греков (по крайней мере среди представителей более состоятельных классов) была привычка опираться на левый локоть на низких обитых материей кушетках и есть правой рукой. Этот обычай распространился среди богатых людей других народов как признак благородной и милосердной жизни. Этот стиль еды дал начало всем понятным метафорам.

Хозяин усаживал почетного гостя непосредственно справа от угощения. Если бы оба опирались на левый локоть, то голова гостя была бы близко к груди хозяина. Некоторым образом гость был бы «на лоне хозяина». Если мы используем это выражение сегодня, когда западные обычаи приема пищи на всех ступенях общества включают сидение, а не облокачивание в полулежащем положении, то выражение «на лоне» вызывает мысли о том, что голова одного человека лежит на груди другого человека, но это неверно. Было бы лучше, если бы мы переводили это выражение аналогичной современной метафорой и сказали бы так: «Умер нищий и отнесен был Ангелами по правую сторону от Авраама». Короче говоря, Лазарь не только попал на небо, но и удостоился высочайшей чести находиться по правую руку от самого Авраама.

Что касается богатого человека, то его судьба была совершенно другой; он попал в ад. Более того, это был не Шеол Ветхого Завета, угрюмое место бесконечного небытия, с главным наказанием в виде отсутствия там Бога. В ветхозаветное время ад, или Шеол, имел мало общего с наказанием. Награда и наказание рассматривались израильтянами как нечто такое, что было отмерено в этом мире, а не в следующем.

Однако в течение тех столетий, когда иудеи были под властью других народов, казалось слишком очевидным, что иностранные угнетатели процветали, а иудеи страдали. Вся проблема добра и зла, награды и страдания, теологически говоря, стала чрезвычайно сложной. В этом отношении примером возникшего противоречия является Книга Иова.

С тех пор большинству иудеев казалось немыслимым, чтобы Бог был несправедливым, следовательно, кажущиеся несправедливости этого мира должны быть возмещены в мире грядущем. Добродетельные люди должны быть бесконечно вознаграждены на небе, в то время как грешники будут бесконечно наказаны в аду. Эта точка зрения стала чувствоваться в последнем стихе Книги пророка Исайи, которая является частью «Третье-Исайи», написанного в период после плена. Те, кто спасен:

Ис., 66: 24. …будут выходить и увидят трупы людей, отступивших от Меня: ибо червь их не умрет, и огонь их не угаснет…

Основным фактором, развивающим представление об адских муках, во времена Птолемеев и Селевкидов стали греческие мифы. Аид греков — место не менее мрачное, чем Шеол израильтян. Особенно Тартар славился самыми изнурительными мучениями, которые только могло изобрести воображение. Тому примеры — Сизиф, вечно вкатывающий камень на вершину скалы, откуда тот всегда скатывается вниз, и Тантал, стоящий в воде, касающейся его подбородка, она исчезает каждый раз, когда он пытается напиться. Менее изобретательные иудеи цепко держались за представление о внешнем огне как о средстве пыток, и ко времени Нового Завета этот обычай уже закрепился. Так, Марк пишет, что Иисус предупреждает людей, чтобы не